Высшие кадры Красной Армии. 1917–1921 гг.

С первых же дней своего существования Высший военный совет сосредоточился на решении практических вопросов[292 - М.А. Молодцыгин, изучавший эту ситуацию, доказывает, что в первые дни существования Высшего военного совета двуединой целью Совета была апробация проекта дальнейшей организации Красной Армии на разных аудиториях (от узкого совещания до пленума Моссовета и заседания СНК) и создание необходимого аппарата для осуществления задуманного. (Молодцыгин М.А. 120 дней Наркомвоена. № 8. С. 55–56).] – запрашивал точные сведения о средствах, находящихся в распоряжении военного ведомства[293 - РГВА. Ф. 3. Оп. 1. Д. 78. Л. 112. Постановление Высшего военного совета от 5 марта 1918 г.; Там же. Л. 172–174. Постановление Высшего военного совета от 10 марта 1918 г.]; информировал военное руководство, а также центральные и фронтовые органы о своем образовании и ставил их под свой контроль[294 - РГВА. Ф. 3. Оп. 1. Д. 78. Л. 175–176, 182–183. Постановление Высшего военного совета от 11 марта 1918 г. (Циктефронту; Н.И. Подвойскому); Там же. Л. 253–253 об, 254–255. Постановление Высшего военного совета от 15 марта 1918 г. (В.А. Антонову-Овсеенко).]). Кроме того, Высший военный совет сразу же расформировал все, кроме коллегии Наркомвоена, органы, способные внести дезорганизацию в военное управление и помешать тем самым строительству Красной Армии[295 - Октябрьская революция и армия: Сб. документов. М., 1973. С. 408–409. Приказом Высшего военного совета № 2 упразднялась Ставка Верховного главнокомандования (за исключением Управления начальника военных сообщений на театре военных действий, Санитарного управления и двух управлений при демобилизационной комиссии); расформировывались Цекодарф, все организованные и выделенные Цекодарфом штабы, Верховная коллегия Ставки, контрольно-ликвидационная комиссия.].

С созданием Высшего военного совета в новые условия была поставлена коллегия Наркомвоена, которой предстояло налаживать взаимоотношения с новым органом высшего военного руководства.

4 марта не на шутку обиженный Главковерх Н.В. Крыленко составил упомянутый нами текст докладной записки в СНК, представляющий собой жалобу Ленину на проводимую им же – Лениным – политику. В этом документе Крыленко напомнил Ленину о представленных в СНК и лично Ленину докладных записках и негодовал по поводу постановки над коллегией Наркомвоена Высшего военного совета.

Постановка на должность члена Высшего военного совета генерала («старожила Ставки») М.Д. Бонч-Бруевича, даже подконтрольного двум «необстрелянным» комиссарам, по заявлению Крыленко, должна была вызвать недоверие к Наркомвоену масс и повсеместные назначения военруком Высшего военного совета «своих знакомых генералов начальниками»[296 - РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 466. Л. 86, 93 об. Конкретно Н.В. Крыленко названы К.К. Байов, К.И. Величко, Л.П. Парский, А.В. Шварц. Интересно, что Крыленко признал Бонч-Бруевича «все же лучшим среди генералов» (РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2424. Л. 22 об).]. Особое раздражение Крыленко вызвал четко отстаиваемый М.Д. Бонч-Бруевичем принцип организации Красной Армии на основе «кадровых рот и кадровых батальонов регулярной армии, развертываемых в период мобилизации»[297 - РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 466. Л. 93 об; РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2424. Л. 25.]. В заключение своей записки Крыленко потребовал своей отставки с поста Главковерха и члена коллегии Наркомвоена[298 - РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 466. Л. 93 об.].

Создание Высшего военного совета вызвало мощный резонанс и в коллегии Наркомвоена. Все члены коллегии считали постановку над ними Высшего военного совета нецелесообразной и даже вредной мерой. Однако вопрос о дальнейших действиях коллегии Наркомвоена расколол членов последней на две группы – сторонников ухода из коллегии и сторонников продолжения работы.

Первая группа в лице обоих лидеров коллегии (Н.В. Крыленко и Н.И. Подвойского) встала в резкую оппозицию не только Высшему военному совету, но самому Временному исполкому СНК. Крыленко, выставив свою докладную записку на рассмотрение коллегии Наркомвоена, призвал все партийное руководство наркомата к коллективному выходу в отставку. Кроме того, Н.В. Крыленко, Н.И. Подвойский и примыкавший к последнему член коллегии Наркомвоена, председатель ГУВУЗ И.Л. Дзевялтовский[299 - И.Л. Дзевялтовский был верным соратником Н.И. Подвойского. В своем письме Подвойскому, написанном уже после Гражданской войны, Дзевялтовский назвал бывшего и.д. наркома по военным делам своим «духовным отцом» (РГАСПИ. Ф. 146. Оп. 1. Д. 180. Л. 2). Письмо датировано 16 февраля 1922 г. Точный фрагмент письма: «Вам, как своему духовному отцу, доверяю и дальнейшую мою участь. Из прилагаемого при сем жизнеописания Вы узнаете, в чем дело». И.Л. Дзевялтовский просил Н.И. Подвойского дать ему рекомендацию для ЦКК и подписать ее у «кого-либо еще»: К.А. Мехоношина, В.И. Невского, Н.В. Крыленко, Н.И. Муралова. Подвойский рекомендацию дал.] стали открыто бойкотировать курс на строительство новой армии. 5 марта Н.В. Крыленко, Н.И. Подвойский и И.Л. Дзевялтовский даже сделали попытку отстоять свою позицию через печать – они опубликовали декларацию, в которой признали, что «одним из условий мира является полная демобилизация армии», на смену которой придет всеобщее военное обучение[300 - Молодцыгин М.А. 120 дней Наркомвоена. № 8. С. 51; РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2424. Л. 26.].

Н.В. Крыленко, написав докладную записку В.И. Ленину, рассчитывал, что коллегия Наркомвоена в пику В.И. Ленину целиком уйдет в отставку, если СНК не отменит постановление своего Временного исполкома о создании Высшего военного совета.

Однако коллегия Наркомвоена, собравшаяся 6 марта в составе шести членов – И.И. Юренева, М.С. Кедрова, К.А. Мехоношина, Э.М. Склянского, П.Е. Лазимира и В.А. Трифонова – отказалась следовать за «группировкой» Н.В. Крыленко. Именно исходя из постановки над комиссариатом «Верховного контролирующего и распорядительного учреждения из трех лиц, из которых один [имеется в виду генерал М.Д. Бонч-Бруевич] совершенно чужд духу работ комиссариата, а два других [П.П. Прошьян и К.И. Шутко] не имеют никакого представления о его работе», большинство членов коллегии приняло решение «в интересах дела» остаться на занимаемых должностях[301 - РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 1. Д. 2424. Л. 26. Резолюция коллегии Наркомвоена на докладной записке Н.В. Крыленко.].

В.И. Ленин продолжал проводить свою политику. 9 марта 1918 года он создал специальную комиссию из военных специалистов (А.Н. Андоггского, Ю.Н. Данилова, В.М. Альтфатера) и дал ей поручение: подготовить к 15 марта план организации «военного центра для реорганизации армии и создания мощной вооруженной силы на началах всеобщей социалистической милиции и всеобщего вооружения рабочих и крестьян». В этот же день была удовлетворена просьба Крыленко об отставке. К сожалению, документальные свидетельства о деятельности комиссии военных специалистов до сих пор не выявлены, хотя их поисками занимались историки[302 - Ю.И. Кораблев, специально занимавшийся поиском соответствующих документов, успеха не добился (Кораблев Ю.И. В.И. Ленин и создание регулярной Красной Армии. С. 231), в монографии С.М. Кляцкина данные о деятельности комиссии также отсутствуют (Кляцкин С.М. На защите Октября. С. 149).]. Однако мною выявлено одно важное косвенное свидетельство об этой комиссии. В черновике докладной записки Н.В. Крыленко В.И. Ленину, составленной Главковерхом от имени членов коллегии Наркомвоена, упоминается выработанный комиссией проект. Крыленко пишет, что «основной его (проекта. – С.В.) чертой, по словам тов. Прошьяна, является двоякое разделение вооруженных сил на красную милицию и регулярную армию. Последняя комплектуется на основе всеобщей повинности и при помощи все той же системы кадровых частей и кадрового командного состава»[303 - РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 466. Л. 8.]. Из цитируемого фрагмента следует, что комиссия с поставленной задачей справилась: требуемый В.И. Лениным проект был составлен – а раз его читал П.П. Прошьян, то и заказчик проекта (В.И. Ленин) наверняка был с ним ознакомлен.

К десятым числам марта 1918 года были окончательно оформлены два взгляда на строительство Красной Армии. Н.В. Крыленко и Н.И. Подвойский (первоначальное фактическое руководство Наркомвоена) ратовали за полную демобилизацию армии и всеобщее военное обучение[304 - В январе 1918 г. В.И. Ленин провозглашал то же самое – вооруженной силой большевиков, по словам председателя СНК, должна была стать социалистическая Красная Армия; целью, к которой стремились «все социалисты» – всеобщее вооружение народа (Ленин В.И. Пол. собр. соч. Т. 35. С. 270). 11 (24) января 1918 г. Ленин доложил III Всероссийскому съезду Советов: «старая армия, армия казарменной муштровки, пытки над солдатами, отошла в прошлое. Она отдана на слом, и от нее не осталось камня на камне… Полная демократизация армии проведена» (Там же. С. 269).]; военные специалисты (члены созданной 9 марта комиссии) – за всеобщую мобилизацию и разделение сил на красную милицию и регулярную армию из кадровых офицеров.

10—11 марта 1918 года имела место дискуссия о полномочиях военных комиссаров в Петроградском бюро ЦК РСДРП(б). На заседании бюро 10 марта было единогласно принято предложение А.А. Иоффе о «назначении Троцкого Главным народным комиссаром [по] военным делам». Однако на следующий день в «питерской части ЦК» произошел раскол по вопросу о компетенции военных специалистов – должны ли большевики осуществлять непосредственное руководство войсками. При этом трое (Л.Д. Троцкий, А.А. Иоффе, Г.И. Благонравов) высказались за предоставление широчайших полномочий комиссарам (вплоть до «права расстрела на месте генералов [в] случае их измены»), при невмешательстве комиссаров в оперативно-стратегические распоряжения; но большинство членов бюро «решило взят[ь] на себя оборону Петрограда, внешнюю и внутреннюю, со вмешательством также [в] стратегические и военно-технические распоряжения военных специалистов». Таким образом, большинство питерского ЦК, в пику Ленину, придерживалось мнения, что дело обороны республики должно находиться в руках партийных работников, а не профессионалов. 11 марта Иоффе сообщал Ленину о согласии Троцкого встать во главе военного ведомства; настаивал на немедленном проведении назначения последнего через СНК и распубликовании этого назначения. Иоффе был уверен: если этого не сделать, у большевиков «разбегутся те военные специалисты, которые теперь работают»[305 - Большевистское руководство. Переписка. 1912–1927: Сб. документов. М., 1996. С. 37. Телеграмма А.А. Иоффе (Петроград) В.И. Ленину (Москва) от 11 марта 1918 г.].

13 марта было принято постановление СНК о назначении Л.Д. Троцкого вместо Н.И. Подвойского наркомом по военным делам. При этом член Высшего военного совета К.И. Шутко освобождался от занимаемой должности, вместо него членом совета и одновременно «исполняющим обязанности председателя» Совета также был назначен Л.Д. Троцкий. Должность Верховного главнокомандующего, «согласно предложению, сделанному товарищем Крыленко», была упразднена[306 - Молодцыгин М.А. Красная Армия. С. 87.]. Таким образом, «треугольник перевернулся» (выражение М.А. Молодцыгина): во главе теперь стоял ответственный партийный работник, а не военспец[307 - Оставшиеся члены коллегии Наркомвоена соблюдали все формальности: 15 апреля К.А. Мехоношин и Э.М. Склянский отказались предоставить автомобиль комиссару публичного обвинения при Революционном трибунале РСФСР Н.В. Крыленко, переадресовав его в транспортный отдел Наркомюста (РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 438. Л. 9, 12).]. Примечательно, что Кирилл Шутко сам не понял, зачем Ленин назначил его одним из высших военных руководителей: по его собственному заявлению, «условия возникновения ВВС сопровождались неясностью его политической характеристики в глазах тех, для кого создавался этот Совет. Военное руководство, отдаваемое специалисту, является только деталью в плане, основное содержание которого есть решение – натиску обученной, опытной империалистической немецкой армии противопоставить, в мере возможности, высоко подготовленные кадры нашей Красной Армии, создаваемой для защиты революции»[308 - РГВА. Ф. 3. Оп. 1. Д. 78. Л. 269 и след.].

19 марта Л.Д. Троцкого утвердили в должности председателя Высшего военного совета[309 - Молодцыгин М.А. 120 дней Наркомвоена. 1989. № 8. С. 49.]. Перед Красной Армии стояла гигантская по своему масштабу задача – ведение Гражданской войны: первоначально в рамках Советской России, в перспективе – в рамках всего мира[310 - Ленин В.И. Пол. собр. соч. Т. 36. С. 47, 109; Т. 37. С. 37, 72, 96, 122, 125, 138.В.И. Ленин не отвергал идею о мировой революции, даже доказывая в январе?феврале 1918 г. необходимость заключения крайне тяжелого и унизительного мира с Германией. Ленин призывал лишь «продержаться в одной стране до тех пор, пока присоединяться другие страны» (См.: Ленин В.И. Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира от 7 января 1918 г. // Ленин В.И. Пол. собр. соч. Т. 35. С. 247).]. И в марте 1918 года организацию новой армии передоверили главному апологету идеи мировой революции. Новая армия стала настолько необходимой, что Л.Д. Троцкому даже не понадобилось настаивать на новом назначении: он просто дал уговорить себя в Петрограде, где у него были сторонники еще со времен председательства в Петросовете, а затем принял вынужденное предложение Ленина, не способного более терпеть «дискуссионный клуб по военным вопросам»[311 - Большевистское руководство. С. 37; Троцкий Л.Д. Моя жизнь. С. 342.].

В личном фонде Льва Троцкого сохранилась копия его прощального послания к Петроградскому военно-революционному комиссариату – одному из органов, работавших параллельно Петроградскому ЧК в первые месяцы ее существования:

В ВОЕННО-РЕВ[ОЛЮЦИОННЫЙ] КОМИССАРИАТ

Уважаемые товарищи.

Приказом Сов[ета] нар[одных] ком[иссаров] я вызван в Москву. Так как мне, вероятно, придется там остаться в течение ближайшего времени, то я прошу принять мою отставку в качестве председателя В[оенно]-р[еволюционного] к[омиссариа]та.

Думаю, впрочем, что, как только вырешится вопрос об организации управления Петроградским военным округом, существование В[оенно]-р[еволюционного] к[омиссариа]та потеряет смысл: функции ее должны будут перейти отчасти к округу, отчасти к политическим комиссарам при соответственных военных руководителях. «Охранея» (так в тексте, правильно: «охранные». – С.В.) функции должны будут, по моему мнению, перейти целиком к комиссии т. Урицкого (Петроградской ЧК. – С.В.): таким путем будет уничтожен заедающий нас параллелизм учреждений.

С товарищеским приветом Л. ТРОЦКИЙ

16/III—1918 г. Смольный

С подлинным верно: зав. архивом А. [Кржановский]

29/III – [19]24 г.

Подлинник получил для Л[ьва] Д[авидовича]

[Кржановский][312 - РГАСПИ. Ф. 325. Оп. 2. Д. 56. Л. 193.].

Уже после оформления Высшего военного совета (коллегии) Ленину, Свердлову и Троцкому пришлось отстаивать «новый курс» на IV Всероссийском съезде Советов, созванном по инициативе ПЛСР и состоявшемся 14–16 марта 1918 года. Левые эсеры (и, соответственно, большинство членов коллегии Наркомвоена) одержали формальную победу над сторонниками курса на скорейшее строительство массовой регулярной Красной Армии: декларировалось создание и повышение обороноспособности страны «на началах социалистической милиции» и всеобщего военного обучения. Над большевистской властью в Красной Армии нависла угроза левоэсеровской «опасности» (выражение Николая Крыленко).

18 марта на заседании ЦК РКП(б) выступил с докладом Я.М. Свердлов. Доклад был связан с решением ЦК ПЛСР о выходе наркомов – левых эсеров из СНК в знак протеста против заключения Брестского мира. По итогам обсуждения в большевистском ЦК из состава Высшего военного совета был выведен левый эсер П.П. Прошьян[313 - О Якове Свердлове. М., 1985. С. 191. Из СНК в знак протеста против заключения Брестского мира вышли левоэсеровские наркомы: земледелия, имуществ и юстиции, а также председатель ВСНХ.]. Этот момент крайне важен: 19 марта 1918 года ЦК ПЛСР опубликовал специальное разъяснение левоэсеровского ЦК по поводу своего постановления о выходе членов ПЛСР из СНК. ЦК ПЛСР «настоятельно» разъяснил, что «означенное решение не распространяется ни на коллегии при комиссариатах, ни на организации местной советской власти, члены коих обязаны оставаться на своих местах»[314 - Сб. ПЛСР. Т. 1. С. 183.]. И действительно, как заметили составители сборника «Левые эсеры и ВЧК», выход левых эсеров из СНК был «политически беспроигрышным шагом», так как ПЛСР «осталась во ВЦИК, коллегиях наркоматов и ВЧК, в местных советах»[315 - Левые эсеры и ВЧК. С. 16.]. А вот из Высшего военного совета большевики, воспользовавшись демонстративным решением ЦК ПЛСР, вывели левоэсеровского комиссара. Это свидетельствует о том, что целью левых эсеров, делегировавших в Высший военный совет члена своего ЦК, был политический контроль ПЛСР над строительством армии, а большевики хотели единоличного контроля над армией.

Теперь в составе Высшего военного совета остались только военный руководитель Совета (формально лишь военный специалист, но фактически – как брат управляющего делами СНК – человек близкий партийному руководству) и один из лидеров большевистской партии. Формально Высшему военному совету был необходим еще один политический комиссар. После решения левых эсеров о выходе из СНК политический контроль в Высший военный совет могли осуществлять только большевики.

19 марта Троцкий стал председателем Высшего военного совета и по совместительству – наркомом по военным делам[316 - Молодцыгин М.А. 120 дней Наркомвоена. № 8. С. 49.]. Выбор Троцкого не был случаен: во главе всего дела обороны Советской республики теперь стоял один из лидеров партии большевиков (что было своеобразным оформлением роста значения военного ведомства). Бывший лидер «межрайонки» и председатель Петросовета, обладавший властными амбициями и умевший их реализовывать; полиглот и блестящий оратор Троцкий как никто другой подходил к должности председателя Высшего военного совета – органа, идею создания которого Троцкий в своих воспоминаниях «почему-то» приписал себе[317 - Троцкий Л.Д. Моя жизнь. С. 342.].

Партийный лидер во главе военного ведомства, представляется уступкой коллегии Наркомвоена, по заявлению Крыленко, пусть и наделенного «диктаторскими полномочиями», но непременно «своего партийного товарища»[318 - РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 466. Л. 88. Черновик докладной записки Н.В. Крыленко в СНК.]. Представляется интересным, что, с точки зрения полемики, у членов Наркомвоена был на руках «козырь»: военкомат Петроградской трудовой коммуны свидетельствует, что Троцкий первоначально «энергично» придерживался точки зрения, что «военная власть, дело формирования, снабжения армии и распоряжение всеми военными силами в мирное время должны всецело находиться в руках Совдепов»[319 - РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 196. Л. 27. Телеграмма военкомата Петроградской трудовой коммуны в СНК (копия направлялась «председателю Высшего военного совета Троцкому») о несогласии с приказом Высшего военного совета № 31 о новой организации военно-окружного управления от 9 апреля 1918 г.].

Лев Троцкий, кстати, немедленно оценил свои новые возможности – 19 марта 1918 года на заседании СНК он поставил вопрос о замене Высшего военного совета Высшим советом народной обороны под своим председательством. Фактически предложил Ленину и его команде добровольно сделать себя военным диктатором. Предложение отклонили: «Признавая необходимым создание Общего комитета народной обороны в качестве политического и делового центра и объединение в нем морского ведомства и Народного комиссариата по военным делам, вопрос этот отложить обсуждением до более конкретного выяснения»[320 - Кляцкин С.М. На защите Октября. С. 148; Декреты Советской власти. Т. 2. М., 1959. С. 570.]. То есть – «при первом удобном случае, при первой возможности, как только позволят государственные дела».

Однако свою идею об органе, наделенном чрезвычайными полномочиями, Троцкий все-таки воплотил в дальнейшем. Таким органом стал созданный 2 сентября 1918 г. Революционный военный совет Республики – самый мощный коллегиальный орган высшей военной власти.

Раздел II

Теневая сторона Бреста

Глава 1

«Дело военнопленных», или Германский шпионаж «под флагом шведского Красного Креста»

В феврале-марте 1918 года петроградская военная контрразведка отнюдь не безуспешно проводила, невзирая на недостаток финансирования и кадровый голод, агентурно-наблюдательное «Дело военнопленных». 22 февраля капитан старой армии, выпускник ускоренного курса Императорской Николаевской военной академии Иван Алексеевич Бардинский направил командующему войсками Петроградского военного округа старому большевику Константину Степановичу Еремееву доклад о расследовании «по делу военного контроля»: «За период с 4 часов 21 сего февраля мне удалось выяснить следующие вопросы, требующие самой тщательной и осторожной проверки: 1) руководящий штаб для действия германских военнопленных находится ? Мойка 92?94 (Королевская Шведская миссия. – С.В.), австрийский дом князя Юсупова (Мойка); 2) организация, снабжающая обмундированием и ружьями австро-германских военнопленных, находится – Васильевский остров, Тучков переулок, дом 5?7 (под флагом Шведского Красного Креста); 3) такая же организация ? Васильевский остров, Волховский переулок, дом № 3; 4) [германская] офицерская организация, во главе которых стоит офицер Генерального штаба (вместо фамилии отточие. – С.В.), находится на Церковной улице, причем собрание происходит в нескольких домах и в различное время; 5) собрание германских офицеров, на котором присутствовал один из агентов военного контроля, происходит также на Почтамтской улице дом № 8 квартира № 2, где также находится рота вооруженных германцев; 6) районный штаб для захвата Николаевского вокзала и Финляндского вокзала находится ? Бассейная улица дом № 23?25, во главе стоит офицер Генерального штаба, прибывший недавно из Германии; 7) о[бо] всех русских гражданах, принимающих участие в организации военнопленных и оказания помощи германцам, доложу лично»[321 - РГВА. Ф. 25888. Оп. 3. Д. 25. Л. 442.].

То обстоятельство, что руководящий штаб для германских военнопленных располагался в Королевской Шведской миссии, не случаен: как пишет разведчик К.К. Звонарев, еще в годы Первой мировой войны «главная работа германской агентурной разведки против России велась из Скандинавских стран и Китая, но, главным образом, из Швеции…

Выбор Швеции в качестве центрального исходного пункта разведывательной работы всех видов против России можно объяснить следующими обстоятельствами: 1) шведские правительственные круги и высшее общество Швеции были расположены к Германии, поэтому шведские военные власти и полиция смотрели сквозь пальцы на германскую разведывательную деятельность против России; 2) германо-шведская и русско-шведская границы были весьма удобны для поддержания сношений; в этом также немалое значение» имела «однородность населения приграничных районов обеих стран; 3) самый скорый путь, связывавший во время войны Россию с Европой, проходил из России через Швецию; 4) за время войны между Швецией и Россией завязалось много торговых сношений, позволявших, прикрываясь флагом торговли, втиснуть агентов разведки среди коммерсантов; 5) через Швецию шли контрабандой в Россию некоторые товары из Германии (например, станки, медикаменты и пр.), причем, конечно, заинтересованные в получении таких необходимых предметов русские власти сознательно допускали некоторую связь с Германией, что учитывалось и использовалось германской разведкой; 6) наконец, в лице финских эмигрантов, особенно среди идейно настроенной против царской России финской молодежи, можно было всегда найти элемент, подходящий для вербовки агентов. По данным царской контрразведки, немцы и шведы производили взаимный обмен результатами своих разведок. Выделялось то обстоятельство, что шведская полиция, почти совершенно не реагировавшая на разведывательную работу немцев, ревниво не допускала в пределах Швеции работы русской и вообще союзной разведки, направленной против Германии…

Кроме чисто разведывательных задач, германская агентура в Швеции занималась также и другими видами агентурной разведки против России, как, например, пропагандой, агитацией и активной разведкой (диверсиями. – С.В.)»[322 - Звонарев К.К. Агентурная разведка. М., 2003. С. 105–106.].

С подачи военрука Высшего военного совета Бонч-Бруевича на вопросе о военнопленных заострило свое внимание высшее военно-политическое руководство. Высший военный совет получил сведения, что «в Петрограде и его окрестностях существуют организации австро-германских военнопленных»[323 - РГВА. Ф. 25888. Оп. 3. Д. 25. Л. 441.], и телеграфировал Кедрову: «По имеющимся сведениям, германские военнопленные в большом числе появились на железной дороге Петроград – Псков и в районе Петрограда. Находя такое положение при сложившейся обстановке крайне нежелательным, Высший военный совет просит принять решительные меры к удалению германских военнопленных как с железных дорог, так и из района Петрограда. Необходимо также организовать агентуру по наблюдению за делегациями, прибывшими в Россию по вопросам обмена военнопленных. Бонч-Бруевич, Подвойский»[324 - Цит. по: РГВА. Ф. 25888. Оп. 3. Д. 25. Л. 445.].

Активно велась разработка «делегатов германского Красного Креста» фон Эрнеста Зеегерса и Лео фон Шманда, прибывших вместе с предателем (начальником штаба Псковских отрядов Николаем Дмитриевичем Панютиным) в Петроград из Пскова и остановившихся в Европейской гостинице 17 марта[325 - РГВА. Ф. 25888. Оп. 3. Д. 25. Л. 461.]. Приметы Зеегерса: 1) Эрнст Зеегерс, германский подданный, 30-ти лет, римско-католического вероисповедания, национальный паспорт, выданный в Берлине 12 марта 1918 года № 225, приметы: среднего роста, полноватый, краснощекий, бритолицый, лысый, походка медленная, одет в серую мягкую шляпу, черное пальто, кличка «ХИТРЫЙ МЕДВЕДЬ»»[326 - РГВА. Ф. 25888. Оп. 3. Д. 25. Л. 430.]; 2) «Пожилой господин, среднего роста, немного полноватый, с полным розовым лицом, гладко выбритый и гладко подстриженный, совершенно без волос, одет в статское пальто черного цвета и серого цвета шляпу с проломом. Походка спокойная и мешковатая – «медвежая»»; особых примет нет»[327 - Там же. Л. 466.]. Приметы Шманда: 1) Лео Шманд, германский подданный, 33-х лет, лютеранского вероисповедания, национальный паспорт, выданный в Берлине 12 марта 1918 года № 294, приметы: ниже-среднего роста, блондин, горбоносый, красивый, бритолиций, английские усики, походка быстрая с подпрыгиванием, кличка «ЮРКИЙ ФРАНТ»»[328 - Там же. Л. 430.]; 2) «роста ниже среднего, блондин, ровный небольшой греческий нос, на лицо довольно красивый и молодой, лет приблизительно 28, одет всегда элегантно в статское платье, лицо гладко выбритое, коротко пострижен, с маленькими английскими усиками. Походка очень быстрая, обладающая какими-то порывистыми движениями и прыжками, сильно размахивает при ходьбе руками. Вообще человек очень хитрый, ловкий и юркий. Очень быстро и неожиданно меняет свои намерения». И Зеегерс, и Шманд обладали «большим и разнообразным гардеробом»[329 - Там же. Л. 465.].

В результате внутреннего и наружного наблюдения за гостиницей выяснилось: «Держа себя крайне конспиративно, Зеегерс и Шманд беспрестанно выезжают на автомобилях, посещая шведское и датское посольства, а также находящуюся под покровительством Королевской Шведской миссии расположенную в доме № 94 по набережной Мойки квартиру военнопленных германцев». Зеегерс и Шманд в первые дни своего пребывания в Петрограде принялись активно принимать посетителей[330 - РГВА. Ф. 25888. Оп. 3. Д. 25. Л. 461.]. 30 марта зав. агентурой ВК составил «Сведения о лицах, посещавших делегацию Германского Красного Креста, остановившуюся в Европейской гостинице»: «1) Анна Рабинович – личность до настоящего времени не выяснена; 2) Константин Бьенеман – директор Соединенного банка; 3) Поручик Лубецкий – инженер-механик, служащий на Трубочном заводе; 4) Германский лейтенант Бобаш; 5) Августа Фрауче ? экономка Комиссариата по демобилизации, родная сестра жены [народного] комиссара Подвойского (и мать Артура Артузова. – С.В.), значащаяся выбывшей 12 марта в Москву. По-видимому, проживает в Петрограде по чужой фамилией; 6) Астедт – директор отдела «Б» Шведской миссии; 7) германские офицеры Иоганн Кнемс и Леопольд Ромецкий; 8) невыясненный демобилизованный офицер или солдат в форме; 9) Марк Вардер – личность до настоящего времени невыясненная (выяснили, что демобилизованный солдат. – С.В.); 10) Петр Бруазевиц – секретарь шведского консульства в г. Москве; 11) Некто Маркфорд – личность до настоящего времени невыясненная; 12) фотографы Булла и Казелицкий – о первом из коих производилось дело при контрразведывательном отделении штаба 6-й армии, законченное без всяких для него неблагоприятных последствий; 13) Некая Хирве – личность выясняется; 14) австрийский обер-лейтенант Вебер; 15) уроженка Лифляндской губернии Амалия Швейдер; 16) корреспондент Цейтес; 17) некто фон Грушевская – личность до сих пор не установлена» (пожилая дама под черной вуалью лет 50. – С.В.); 18–22) Княгиня Наталия [Александровна] Маматова 39-ти лет, жена офицера Риттер-Шорн, некто Гайслер и доктор Дерзо Вайер, значившиеся как выбывшие 31 января в Москву[331 - Там же. Л. 459–459 об.]. В конце марта положение изменилось: Зеегерс и Шманд стали принимать только указанного в списке Константина Бьенемана, навещавшего их по несколько раз в день и оставшегося «в гостях» подолгу. Агенты вначале смогли лишь установить с помощью одного из германских военнопленных, что за пределами официальной миссии «Зеегерс и Шманд не столько заботятся об обмене военнопленными, сколько о том, чтобы таковые оставались якобы добровольно в России, откуда будут увезены только инвалиды»[332 - РГВА. Ф. 25888. Оп. 3. Д. 25. Л. 461–461 об.].

25 марта Зеегерс никого из пришедших не пускал в комнату: у него ночевал «один господин, которого супруга видит в первый раз», притом что Лео Шманда в номере не было. Когда на прием к членам «Красного Креста» явились три дамы, одна из которых отрекомендовалась женой русского офицера Ритер Шпорн (?!), ночной гость Зеегерса вышел к ним и от имени Зеегерса заявил, что последний не может их принять «в виду отсутствия свободного времени»[333 - Там же. Л. 471–471 об.]. В 10 часов 30 минут Зеегерс и его таинственный посетитель сели на машину, встречавшую германскую делегацию 31 марта, однако шофера Митрофанова, работавшего на нашу контрразведку, заменили. Агент военного контроля, в распоряжении которого был только извозчик, упустил машину[334 - Там же. Л. 477.].

И главное было установлено к 27 марта: «фон Зеегерс и Шманд в действительности являются членами разведчиками особой, ожидаемой в России «контрольной» германской комиссии, задачей коей официально будет урегулирование военно-экономических и политических отношений между Россией и Германией, в пределах заключенного мирного договора, за исполнением условий коего эта комиссия будет следить; фактически же эта комиссия будет чисто военным учреждением, представляя собою верховное командование расположенными в Петрограде и его окрестностях германскими силами, которые будут в надлежащий момент приведены в боевую готовность под предлогом неисполнения какого-нибудь пункта условий мирного договора, что даст основание к «мирной» оккупации как Петрограда, так и Москвы. Прибытие германских войск надо ожидать со стороны Нарвы и, видимо, намечается 45-я дивизия»[335 - Там же. Л. 437, 478.]. Кроме того, «1. Несмотря на официально объявленный предстоящий обмен военнопленными, такому обмену подлежат лишь лица, достигшие 45-летнего возраста, и инвалиды, остальные же оставляются в России под тем предлогом, что они распропагандированы общением с русскими солдатами [и] могут оказаться весьма вредными для дела войны Германии с западноевропейскими государствами и Америкой…3. Весьма значительное количество военнопленных враждовавших с Россией держав, точное число коих не поддается никакому учету, в виду тщательно скрываемой, при содействии миссий некоторых нейтральных держав, мест пребывания как отдельных военнопленных, так и целых отрядов их, в настоящее время вполне подготовлено к предстоящей им задаче – оккупации Петрограда, разделенного на отдельные районы, причем каждому офицеру и солдату точно известно как место, кое ему надлежит занять, так и ту деятельность, к коей он будет призван в соответствующее время». В заключение оптимистично заявлялось о возможности агентурного «окормления» ожидаемой делегацией Мирбаха – «мне, кажется, представится возможность устроить своего человека в германском посольстве»[336 - РГВА. Ф. 25888. Оп. 3. Д. 25. Л. 478–478 об.]. Филеры выявили помимо визитов в Шведское и Датское посольства контакты делегатов[337 - Там же. Л. 430.].

Начальник отделения военного контроля Сурнин докладывал в военный комиссариат Петроградской трудовой коммуны в апреле 1918 года: «При осмотре агентом отделения, заведшим знакомство среди военнопленных германцев, помещения, занятого военнопленными в доме № 23 по Максимилиановскому переулку, никакого склада оружия не найдено; по словам денщика, прибывшего после 19… апреля в Петроград после поездки в Берлин, ротмистра фон Зеегерса, оружие может храниться только в Шведском посольстве. Тот же денщик – Иоганн Дитер – на вопрос о том, когда немцы будут в Петрограде, ответил, что Петроград будет взят через две недели. С Балтийского вокзала 18 апреля были взяты в наблюдение мужчина и женщина, показавшиеся подозрительными агентам отделения и оказавшиеся проживающими в доме № 23 по Серпуховской ул. Иоганном и Альмой Газенфус, немецкими колонистами из Венденского уезда Лифляндской губернии. Записаны они «конторщик» и «прислуга», но внешний их вид и платье оставляют сомнение в справедливости этих сведений, тем более что, по сведениям внутренней агентуры, они нигде не служат, а живут, не стесняясь, в средствах. Наблюдение продолжается. По полученным от военнопленных сведениям, у них ожидается всеобщая мобилизация людей в возрасте от 38 до 45 лет»[338 - РГВА. Ф. 25888. Оп. 3. Д. 25. Л. 454.].

17 апреля военные контрразведчики перехватили еще более тревожные сведения: телеграммой Германского Большого Генерального штаба кайзер Вильгельм требовал от главной германской военной миссии во главе с выехавшим 14 апреля в Петроград послом В. фон Мирбахом «всех военнопленных привести в полный порядок и установить дисциплину». Из разговоров с военнопленными агенты военной контрразведки выяснили – «военнопленные офицеры вооружены револьверами, на основании разрешений, полученных от Шведского Красного Креста, было приказание Главного германского штаба (имеется в виду Германский Большой Генеральный штаб. – С.В.) о вооружении всех военнопленных, но приказание почему-то отменено»[339 - Там же. Л. 455.]. Естественно, предполагалось, что приказание «почему-то» отменено до поры до времени.

Когда 18 апреля приехала делегация Мирбаха в составе 60 человек, на вокзале ее уже встречали агенты наших спецслужб – «шофер Митрофанов заметил всех в лицо», отвез в Европейскую гостиницу, затем в Аничков дворец, ресторан «Медведь» (Конюшенная улица), германское посольство (Миллионная, 25), шведскую миссию (Мойка, 94), где они и остались[340 - Там же. Л. 456.]. Весьма показательно.

Интересно, что в оккупированном Ревеле высшие офицеры германской армии открыто говорили о готовящемся наступлении на Петроград по трем направлениям.

Михаил Бонч-Бруевич оперативно доложил добытые контрразведкой сведения Высшему военному совету и добился решения о чистке столицы от германских военнопленных[341 - Подр. рассм. в монографии: Фрайман А.Л. Указ. соч. С. 282 и др.].

Глава 2