Санитары

Димка покорно отправился с Каданцевым, привычно придерживая рукой сползающий с плеча ремень автомата и мрачно размышляя, когда это его угораздило зацепить руку, и главное – чем. Самое странное, что рана, если, конечно, там рана, а не царапина, его не беспокоила. Не выветрился адреналин из крови? Рука сгибалась и разгибалась нормально, он специально проверил, пока шагал за Каданцевым, – никаких болезненных ощущений. Может, это и не его кровь вовсе? Тогда чья? Бред какой-то! Парень отлично помнил, что с того момента, как они спрыгнули с мотовоза и выжгли к чертовой матери гнездо этих мерзких хохотунчиков, ни одна тварь до них не добралась. Может, зацепил за что-нибудь на самом мотовозе, пока ехали? Там полно острых углов. Тогда почему нет боли? Бесплодные размышления явно пошли по кругу, и Димка мысленно плюнул, сворачивая за Каданцевым к палаткам административного сектора. Каданцев… Интересный мужик. Сколько Димка помнил заместителя отца, а помнил он его с того момента, как появился на Бауманской, тот всегда относился к нему… как бы это выразить… ровно, что ли? Несмотря на то что пацан был усыновлен самим Сотниковым, Димка никогда не ходил у Каданцева в любимчиках, Альберт Георгиевич относился к нему так же требовательно, как и ко всем остальным. Требовательно – но и справедливо. Всегда разберется, что к чему, прежде чем принимать меры, и за проступок спустит шкуру без всяких поблажек и снисхождений. Ну а после этой паршивой истории, когда Димка вернулся несостоявшимся сталкером, да еще и калекой, когда приятели, прежде завидовавшие ему, теперь за напускным сочувствием прятали снисходительную усмешку при встрече, Каданцев, пожалуй, остался единственным, кто не изменил своего отношения к парню. Именно за это Димка и был ему благодарен. Когда он вслед за Каданцевым вошел в просторную санитарную палатку, дежуривший этой ночью врач бодрствовал за столиком в углу, спиной к четырем пустующим койкам. Рядом стояла металлическая этажерка, полки которой были забиты медицинской литературой. Часть книг нашли и принесли сталкеры с поверхности Бауманской, что-то было выручено на бартер у браминов с Полиса, что-то привозили на продажу заезжие челноки – за пару десятков лет скопилась хорошая врачебная библиотечка. Доктору, Семену Натановичу Брамцу, было уже далеко за семьдесят. Этот сухонький, седовласый старикан с вечно усталым морщинистым лицом, крайне медлительный в движениях, все еще отлично знал свое дело. Свет яркой электрической лампочки отражался в широкой плеши, обрамленной короткими седыми волосами, бородка клинышком двигалась вместе с подбородком – читая, доктор что-то беззвучно проговаривал про себя. В дневное время с ним непременно дежурила одна из двух положенных по штату медсестер, но сейчас он полуночничал один. Сердобольный старик наверняка отпустил девушку на боковую, как это обычно и делал в спокойные дни. Собственно, пока нет больных, и сам Семен Натанович мог спокойно спать, правилами это не возбранялось: кроме него на Бауманской работали еще два опытных врача, всегда есть, кем подменить. Но Брамц – человек старой закалки, и понятие ответственности не было для него пустым звуком. Дежурство – значит дежурство. Из кружки, стоявшей на столе рядом с книгой, тянуло характерным терпким запахом грибного чая – широко известного на все метро продукта с ВДНХ.

– Не спишь еще, товарищ доктор?

– Стариковская бессонница, Альберт Георгиевич. – Погруженный в чтение, доктор не сразу отреагировал на появление в палатке гостей. Отодвинул книгу, с любопытством повернулся к вошедшим. – По делу или просто на огонек? А, здравствуй, Дима.

– Осмотри пациента, Семен Натанович.

Увидев на одежде парня пятна крови, Брамц сразу засуетился. Заставил сбросить рюкзак, усадил на койку поближе к шкафчику с инструментами и перевязочными материалами, ловко закатал ему рукав выше локтя. Прищурился, оценивая характер повреждения. Каданцев расположился рядом, облокотившись на шкафчик и тоже внимательно рассматривая совсем небольшую, но непрерывно и обильно кровоточащую ранку чуть ниже локтя на руке парня.

– Вот зараза! – вырвалось у Димки при виде ранки. Даже как-то нехорошо стало.

– Укус? Плохо, плохо, батенька, – обеспокоенно проворчал доктор. – Никогда не знаешь, какая зараза с укусом может попасть в кровь. Очень, очень плохо. Болит?

– Нет, Семен Натанович. В том-то и дело, что не болит, я сам бы еще не скоро заметил, что весь рукав выпачкал, если бы не Альберт Георгиевич.

– А руку чувствуешь?

– Руку чувствую, а рану – нет… Семен Натанович, а почему столько крови?

– Просто не сворачивается, батенька, – пояснил доктор, профессионально принимаясь за дело. Тщательно обработав участок поврежденной кожи спиртом, он наложил тампон с какой-то резко пахнущей мазью и принялся медленными стариковскими движениями бинтовать руку. – Не знаю, что за тварь тебя покусала, но в рану явно попали анестезирующие и антикоагулирующие ферменты. Это такие вещества, мой юный друг, которые обезболивают место укуса и препятствуют сворачиванию крови. А это значит, что животное, которое тебя укусило, – возможно, вампир по сути. Странно увидеть такое у нас, если честно. Я читал толь ко об одном виде таких животных – вампировые летучие мыши, но они водятся… водились, – поправился доктор, – в Мексике. – Эти мыши питались исключительно свежей кровью млекопитающих и обычно кусали спящее животное или человека во сне.

Димка зябко поежился. Он уже догадался, когда это могло произойти. Да так, что он и не заметил. Само слово «вампир» звучало для него довольно омерзительно и даже пугающе. Он вдруг сообразил, что, не очнись тогда от наведенного дурмана, и кто знает? Не исключено, что стая таких тварей могла высушить их там всех досуха. Да уж, ну и ночка… Как любит повторять Федор, если какая-нибудь неприятность может случиться, она рано или поздно непременно случается. Так что расслабляться в этих «безопасных» перегонах больше никому не придется.

– Кстати, кровотечение после такого укуса может продолжаться несколько часов, – добавил доктор. – Так что, батенька, вот тебе «Викасол», и больше никаких активных движений на сегодня, давай-ка на боковую.

– «Викасол»? – переспросил Димка, подозрительно уставившись на протянутую доктором таблетку.

– Это препарат такой, Дима, повышает свертываемость крови, – успокаивающе пояснил доктор, заставляя проглотить таблетку и запить водой из поданного стакана. – Альберт Георгиевич, мальчика ведь можно кем-то заменить, он же явно на работе сейчас, так?

– Понял я тебя, Семен Натанович. Дмитрий, как это произошло? Выкладывай, что у вас там стряслось на перегоне.

Что-то, а вопросы Каданцев задавать умел. Пока доктор заканчивал перевязку и вкалывал ему в руку какую-то обеззараживающую хрень, Каданцев выжал из Димки все, что тот знал и видел.

– Что же за страсти такие творятся, – сокрушенно покачал головой доктор, на которого рассказ тоже произвел впечатление.

– Разберемся, – предельно спокойно сказал Каданцев, не спуская внимательного взгляда с парня. – Ты как себя чувствуешь, орел?

Димка прислушался к внутренним ощущениям, но ничего особенного не почувствовал. Интересно, хорошо это или плохо?

– Да вроде нормально… устал немного, и все. Альберт Георгиевич, а Лосев не говорил, мальчишку с Семеновской нашли?

– Найдут, не беспокойся. Остаешься здесь, под присмотром доктора.

– А поездка? – Димка неуверенно поднялся. – Я же должен…

– Обойдемся без тебя. Сказал отдыхать – значит, отдыхать. Приведешь руку в порядок, вернешься к работе.

И Каданцев вылетел из палатки.

«Не человек, а просто какой-то ураган», – не без восхищения подумал Димка, снова присаживаясь на койку.

Об ураганах он читал в книжках, и заместитель отца частенько напоминал ему непреодолимое стихийное бедствие, настолько энергичной и целеустремленной натурой обладал этот человек…

Может, и хорошо, что Каданцев оставил его на попечение доктора. Нет, никаких проблем со здоровьем Димка действительно не ощущал, чувствовал себя, как обычно, вот только жуткая, изматывающая усталость одолевала все сильнее… Под веки словно песок насыпали, мышцы молят об отдыхе, тело так и норовит куда-нибудь прилечь самостоятельно, а взгляд так и шарит, выбирая местечко для отдыха поудобнее. И спохватываясь, лишь усилием воли заставляешь себя держаться. Каданцев сам сообщит Федору, что нужно, так что к мотовозу можно не возвращаться. И еще очень хотелось, чтобы кошмары наконец оставили его в покое. Впрочем, он так устал, что и на кошмары уже было наплевать…

– Что-то ты совсем раскис, батенька, – обеспокоился доктор, заглядывая парню в лицо и видя, как у того сами собой смыкаются глаза. – Давай-ка, ложись, эта койка ничем не хуже других, незачем выбирать. Утром сделаем тебе перевязку, а сейчас отдыхай. Замучили тебя супостаты этими перегонами, вижу же, как мотаешься из конца в конец. Пальцы хоть разрабатываешь, как я тебя просил? Нет? Впрочем, что же это я, все потом, потом…

– Семен Натанович… – Димка через силу поднялся. – Я только в душевую забегу, рукав застираю, а то потом кровь ничем не отмоешь…

– Да что ты! Я сейчас медсестру подниму, она все сделает, а ты ложись, ложись…

– Нет, я сам.

– Очень уж ты самостоятельный, Дима, – с легким осуждением проворчал доктор. – Ладно, одна нога здесь, другая там.

– Я быстро.

* * *

Димка торопливо вышел из палатки, не глядя свернул по перрону в сторону душевой, располагавшейся недалеко от путей, в подсобном помещении. Столько раз уже все тут было хожено-перехожено, что ноги сами несли в нужном направлении. Дорогу в любое помещение можно отыскать с закрытыми глазами, особенно если учесть, что ночью на перроне и так царит полумрак. Несмотря на шум, который они подняли в туннеле, выжигая гнездо с нечистью, здесь по-прежнему было тихо – люди спали, восстанавливая силы к дневной смене. Да и вряд ли сюда хоть что-то донеслось, все-таки огнеметом они орудовали далеко.

До слуха долетели отдаленные голоса, размытые пустотным эхом станции. Где-то там, за краем кирпичной коробки, окружавшей цеховой участок перрона, кто-то явно разговаривал на повышенных тонах. Димка невольно остановился и обернулся, вслушиваясь. Но ничего разобрать не смог и, немного подумав, с заметным усилием двинулся к путям. Судя по направлению, какие-то разборки происходили возле мотовоза, который сейчас должны были грузить перед отправкой в Ганзу. С одной стороны, вроде бы его это и не касалось, хотелось наконец рухнуть и заснуть, а там хоть пожар, хоть потоп, хоть нашествие крыс. А с другой, проклятое чувство долга мешало полностью отрешиться от всех проблем. Ведь работа не сделана, Кротов остался без напарника, и Димка чувствовал, что как-то неправильно оставлять его одного после насыщенной событиями и опасностями ночи. Неизвестно еще, кого Федору дадут в новые напарники, вдруг попадется раздолбай вроде Гуляева, который совершенно не умеет слушать туннели? Опыт ничем не заменишь, он приходит со временем. А туннели нынче вдруг перестали быть безопасными.

Он вышел из-за угла пилона и остановился как вкопанный.

Тихо тарахтевший на холостых оборотах мотовоз уже был готов к отправке, вот только никакого груза на нем не было. Видимо, все переиграли в последний момент, и теперь к Курской отправлялся не груз, а пассажир. Точнее, пассажирка – Наташа Сотникова, его сводная сестренка, уже сидела на мотовозе, а трое мужчин – Федор, Каданцев и сам Сотников, уже закончив начавшийся без Димки спор, теперь негромко договаривали какие-то детали.

«Какого черта? – оторопело подумал Димка. – Почему меня никто не предупредил? Что за срочность такая и куда это отец решил отправить сестренку? С каких пор семейные проблемы перестали меня касаться?» Голова сейчас варила неважно, но он хоть и с трудом, но вспомнил, что вроде еще месяца два назад шли разговоры о том, чтобы направить Наташу на обучение и стажировку к опытным медикам в Ганзу. Старенькому доктору Бауманской давно уже требовалась квалифицированная смена, а у дочери Сотникова имелись задатки стать хорошим медиком. Но почему сейчас, ночью?! Что за спешка? Ведь туннели… туннели ночью, когда по ним затихает всякое движение, всегда намного опаснее, чем днем. Особенно теперь, когда на перегоне между Бауманской и Электрозаводской обнаружили эту хихикающую пакость…

Сонливость слетела мигом. Димка развернулся, бросился к санитарной палатке, влетел в нее, как ветер. Ничего не объясняя ошеломленному устроенным переполохом доктору, похватал свое имущество и рванул обратно, опасаясь только одного – что не успеет и мотовоз отправится без него.

Успел.

Каданцев и Федор тоже уже устроились на мотовозе, собираясь трогаться, а Сотников двинулся было к лестнице, ведущей на перрон, когда Димка, спрыгнув на пути, подбежал к мотовозу.

– Дмитрий, что ты здесь делаешь? – строгий голос Каданцева хлестнул, словно плетью, хотя он говорил довольно спокойно. – Тебе доктор велел лежать, а ты что творишь? Сказал же, без тебя обойдемся!

Не обращая внимания на выговор, Димка прошмыгнул мимо окинувшего его хмурым взглядом Сотникова, вскочил на подножку мотовоза и плюхнулся на свободное место рядом с Федором. Каданцев и Наташа оказались с другой стороны, спинами к нему. Бросил рядом рюкзак, автомат прижал к ногам. Короткая пробежка заставила запыхаться, в голове шумело от прилива крови, а край перрона перед глазами как-то странно раскачивался. Черт возьми, чем это его доктор накачал? Или это просто от усталости?

Отец с ним давно уже по-человечески не разговаривал, при виде приемного сына сразу замыкался, делая вид, будто перед ним чужой человек. И сейчас он не сделал исключения.

– Сам слезешь или охрану позвать? – ледяным тоном спросил Сотников. – Опять на геройство потянуло?

– Это мой рейс, – упрямо ответил Димка, опустив взгляд и злясь, что не может заставить себя взглянуть в глаза отцу.

Он не виноват, что тогда, во время выхода на поверхность, все так получилось, но отчужденное отношение Михаила Григорьевича давило на него, заставляло чувствовать совершенно никчемным недоумком, не способным ложку ко рту поднести без посторонней помощи. А ведь это неправда. Он не заслужил такого отношения! И ладно бы еще кто-то посторонний. Но отец… Больно это переносить.

– Михаил Григорьевич, пусть едет, – спокойным тоном вступился Каданцев. – Так даже надежнее. Наши челноки сегодня неплохо поработали в туннеле, не дай бог, конечно, но если что вдруг, то их опыт может пригодиться.