Демон Эйзенштейна или Ангел должен улететь
Только Воннегут (причем, настоящий, это — камео) оплошал, и миллионер нанял критика, который «лучше разбирается в твоем творчестве», а Ханс Петтер Муланд не подкачал и опять снял шедевр.
И, заметьте, не ремейк какой-нибудь «Девушки с татуировкой дракона»! Тут Муланду с самим собой пришлось бежать на перегонки. И как бежать!
В скандинавском варианте один только Граф (Тобиас Зантельман) чего стоит! Казалось бы, этот аристократ, этот красавец, этот швед немецкого происхождения рожден, чтобы играть Тура Хейердала и Амундсена, и на тебе! В руках Муланда он превращается в одного из лучших бармалеев мирового кино! В психопата, который души не чает в маленьком сыне и тайно продолжает любить бывшую жену.
— Передайте моей жене, что она — сука! — просит он, раздавленный лесозаготовительным комбайном — харвестером.
А как Граф приносит кофе своим бандюганам! Они же всю ночь пытали... Они руки отбили...
Это — шлейф любящего папаши, шлейф мира, который так властно и смешно вторгается в его сатанинскую жизнь. Да и сам он приезжает поутру к этому месту пытки-казни, как ребенок к елке за Рождественским подарком.
Но Граф не был бы Графом, если бы принес шесть «кофе с собой» без дальнего прицела! Ему нужна была картонка! И иначе, как выстрелить в упор и не забрызгать кровью свою обаятельную мордашку?
И вот даже с такой антифорой, которую он дал сам себе, Ханс Петтер Муланд не оплошал.
Муланд поставили на Лиама Нисона, и получилось еще одна потрясающая история.
Даже можно упрекнуть оригинал фильма в том, что Дикман (Скарскагд) как-то вяло расправляется с убийцами сына, без огонька, не получая особого удовольствия от всей этой новой для него ситуации.
Герой Нисона — Коксман — совсем другое дело!
Нисон может поджарить негодяя электричеством, и зритель только зубом цыкнет. У Нисона, может быть, вообще, только один конкурент в этом амплуа — сам Джорд Батлер.
Но Нисон и Муланд идут ещё дальше! «Снегоуборщик» — это уже не столько боевик, драма, триллер, сколько экзистенциальная история о стареющем мужчине.
Коксман и его жена — ещё хоть куда. В них даже ещё теплится искра супружеского чувства, но мафия убивает их единственного сына, и жена обращается в подобие деревянного корыта, а потом и вовсе съезжает от своего старика.
Это история о том, как мертвое чувство семейной любви замещается свежим чувством мести и запахом крови. Страшная метафора человеческого финала. Лекарство против морщин.
Черная комедия о том, как проживший жизнь человек, преодолел последний возрастной кризис, открыв для себя, как это весело — убивать.
А, может, наш богатырь просто вспомнил молодецкие годы в ЦРУ?
Один из тех фильмов, которые поэтизируют убийство, но при этом притягивают к себе какой-то Тайной.
Это Бездна, без которой ни одна война, ни один рукопашный бой, не был бы выигран, и это Бездна всматривается в тебя.
Слоган фильма «Он убирает снег и мафию». Но более точный был бы «Встретимся в Аду. И ещё зажжём!»
После такого удачного дуплета, всякий режиссер, снявший достойный фильм, с полным правом и чистой совестью может требовать премию — повторить свое собственное кино, но теперь в Голливуде.
С настоящими голливудскими шутками.
Бандиты-индейцы (в оригинальном фильме — балканские цыгане) приезжают из своей резервации на горнолыжный курорт.
— Вам нужно было зарезервировать номер.
— Что сделать?
— Зарезервировать.
— Зарезервировать? Вы это говорите мне? Да знаете, что я могу с вами сделать?.. В Букинге?
Глава 12. Август Паперного на Винзаводе
Спускаясь по лестнице, я подслушал мини-рецензию.
— Такая же погань, как «Вишневый сад»! Сколько смотрю — ничего не могу понять!
Уже из этого отзыва молодой и по хорошему упертой зрительницы стало ясно, что спектакль был занесен в наши дни прямиком откуда-то с подмостков освистанной «Чайки».
Из русской классики — все еще золотой, но уже ступившей одной ногой в авангард.
Пьеса Алексея Паперного сплетена из нарочито простых историй, но их сюжеты метафоричны, они живут по законам музыки, развязки банальных фабул мерцают джазовыми вариациями и бегут от финала.
Мотивы переплетаются, тусуются и выскакивают карточным волшебством.
Кажется, влюбленные вот-вот прыгнут в пропасть, а они, вместо этого, обливаются слезами счастья и расходятся по своим делам.
Грабители одевают голого и ведут к своему другу на шашлыки.
Грузинская девочка ломает из себя психопатического подростка и вдруг поет «Сулико», пробирая всю тусовку до копчика.
Хозяин ночного кафе рассказывает синопсис оперы собственного сочинения.
А меж героев бродит невидимый Домовой, соблазняя их мечтами о Степи и трагическом счастье.
Патриарх арт-хауса Андрей Кочетков доводит эту трагическую ноту до зловещего невротического предела, до безумия, до пародии на донкихотство, которое, тем не менее, и здесь имеет какую-то свою высшую, потустороннюю, ветхозаветную правоту. Пожалуй, самое точное определение для всего этого — магический реализм. Магичны уже окрестности Винзавода — то ли шведское средневековье, то ли терпкий московский соц-арт.
Магична даже «техническая» часть режиссуры и сценографии. Мальчика пианиста играет двенадцатилетний виртуоз, пятнадцатилетняя актриса даст фору взрослым, а когда главная героиня начинает вдруг петь оперную арию, это производит эффект высадки десанта итальянской оперы в Москве.
В ритме первого листопада «Август» затягивает в воронку, где кружатся «Достоевский до каторги», умирающий и веселый Чехов, Феллини, Булгаков, молодой Мураками и кто еще.
Кто-то незримый.
Глава 13. Штирлиц древнего мира
Триста спартанцев: Расцвет империи
(300: Rise of an Empire)
2014
США
Пеплум, фэнтези, боевик
Режиссёр: Ноам Мурро
В ролях: Ева Грин, Салливан Степлтон, Родриго Санторо
Фильму присвоен рейтинг R из-за многочисленного насилия и сцен сексуального характера.
Жанр пеплум — это гремучая смесь античных или библейских сюжетов, костюмированного беспредела, размаха киноэпопеи и, конечно, безудержной фантазии в границах безупречного вкуса.
Фронда кинокритиков со мной не согласится, но по мне так, первая тройка пеплумов всех времён и народов это — «Клеопатра» Джозефа Манкевича с многократно разведенным дуэтом Элизабет Тейлор и Ричарда Бёртона, «Гладиатор» Ридли Скотта и, конечно, шедевр Зака Снайдера по графическому роману Фрэнка Миллера «300».
«Расцвет империи» создан той же командой знаменитого комикса, разве что Снайдер выступил в качестве продюсера и сценариста, а само действие происходит до, по ход и после событий «300».
И тут я должен признаться, что это не совсем рецензия, а, скорее, эссе-сожаление по поводу упущенных возможностей и, главное, возможности повторить грандиозный успех «300».
Ноам Мурро вложил в Расцвет империи такую же прорву энергии и креатива, как Зак Снайдер в свой фильм, но эти усилия могли бы сработать на 100%, на 500%, если бы его патроны — Миллер и Снайдер не пренебрегли одной из главных составляющих настоящего пеплума — исторической или, пусть даже, мифической подоплекой.
Как не безбашенен «300», за ним стоит историческая правда. Триста спартанцев во главе со своим царём Леонидом, действительно, надрали задницу пятимиллионной армаде Ксеркса, а когда им зашли в тыл, они не отступили, потому что в воинском искусстве спартанцев не было такого манёвра — наступление назад. Эта даже не правда, так оно и было на самом деле, и этот исторический анекдот, этот апофеоз мужества просто доведён до предела: «У меня для вас отличная новость — сегодня мы все умрём!»
Даже итальянские фильмы о Геракле, где он побеждает атлантов и спускается к центру Земли, не грешит против правды мифа — потому что Геракл нереально крут, и никакой новый и выдуманный его подвиг нас не коробит.
Но вся эта бурная, в духе «Города грехов», кинофантазия про Фемистокла, конечно, любопытна и мила нашему сердцу, особенно — преображение Ксеркса в демонического баскетболиста, но сколь более зубодробительным был бы художественный эффект, обратись команда мидквела «300» к нефтеносным пластам подлинной истории Эллады.
Не говоря от том, что, если кто здесь может помериться харизмой с Джерардом Батлером (Леонид), ставшим после этой роли кумиром интернета, так это Ева Грин, но никак не Салливан Степлтон (Фемистокл).
Дикая смесь исторических фактов и фейков ради фейков, вроде, убийства Дария-I в битве при Марафоне просто рядом не стоят с тем беспределом, который учинял исторический Фемистокл. Кстати, о ту пору художественной резьбы по персам — при Марафоне — Фемистокл ещё под стол пешком ходил и, тем более ни до, ни после не имел привычки стрелять из лука в царей. Работал он куда умнее и красивше.
Дело в том, что биография легендарного афинского политика и стратега V века до н. э. Фемистокла, который по сути в одиночку своими дипломатическими и стратегическими комбинациями спас Элладу от Персидского нашествия, — это ярчайшая страница античности и апогей роли личности в истории.
И хотя роман Фемистокла с Персией в лице демонической Евы Грин — это мощная краска для кинокомикса, но и она меркнет перед каскадом невероятных, но вполне обоснованных и таких современных событий тех далёких веков.
Итак, коллегиальное командование Афин являло собой жалкое зрелище в те роковые дни, когда пятимиллионная армада Ксеркса (если верить Геродоту) покатилась на Грецию, как снежный ком, вбирая в себя попутные страны и государства. Афинская элита ненавидела выскочку Фемистокла всеми фибрами своей жалкой душонки и голосовала за любой мнение, отличное от его.
На какие только хитрости не пускался этот вороватый, противоречивый, но беззаветно преданный своей Родине честолюбец. И оракулов он подкупал, и статуи богов у него разговаривали, и руины у него лаяли, но он таки убедил афинян сброситься на флот. (Сколько серебра при этом осело в подвалах и офшорах самого стратега, история умалчивает).
Но, главный фокус был в том, что Фемистокл даже своих гнилых соратников по партии власти умудрялся использовать для спасения Греции и во славу родных Афин. Ксеркс был отлично осведомлен о расстановке политических сил в стане врага, и это позволило полу-опальному стратегу всю войну изображать из себя несправедливо гонимого и вертеть Ксерксом, как нимфеткой.
Едва «царь царей», он же «герой царей», он же «царь героев» вступил в войну, Фимистокл перестал всерьез апеллировать к своим соправителям. Вся его надежда была теперь на персидского владыку. Когда Фемистокл решил, что пора вступить в морское сражение, он просто заслал высокопоставленного пленника к «другу Ксерксу» и передал на словах, что, де, хитрые греки хотят украсть у царя победу и свалить с всем флотом, куда Макар телят не гонял. Фрустированный Фепорилами Ксеркс (к тому же от афинян, кроме подлости и хитрости, ничего другого он не ожидал) тут же дал сражение.
Так началась, вошедшая в анналы истории, «катастрофа при Соломине». Греческие суда имели глубокую посадку и большой киль, персидские же были плоскодонками. Большую часть их просто потопил шторм, которого дожидался Фемистокл. Дожидался, дожидался и таки дождался. В общем, все умерли. Или почти все.
Когда Ксеркс, проиграв еще пару битв, с остатками своей армады дал деру на Восток, греки первый раз согласились с пылким Фемистоклом, который считал, что нужно разрушить мост через Геллеспонт и «запереть Азию в Европе». Добивать бегущего — в таком удовольствии афинское политическое руководство отказать себе не могло, даже если идея исходила от этого проходимца и выскочки. Но у единственного верного друга и соратника Фемистокла — Аристида — было, другое мнение: нельзя раненного льва загонять в угол. И вот характерная черта «тирана» Фемистокла — он признал правоту Аристида!
Но опять же не стал никому ничего объяснять, а просто обо всем честно написал Ксерксу, и тот в ужасе унес свои ноги с греческой земли. А с ними и убеждение, что Фемистокл спас ему жизнь.
Победа, отцом которой, как ни крути, но все понимали, является папашка Фемистокл, а также подготовка к обороне Афин от Спарты, вызвала нешуточный гнев в стане его соратников, а также, слегка романтизированных Голливудом, спартанцев. Всем миром Фемистокла обвинили в связях с иностранцами и подвергли остракизму (не подумайте плохого, просто изгнали), после чего отдали приказ — по-тихому порешить.
Но шахматный ум Фемистокла предвидел такой сценарий, и спаситель Эллады бежал на Керкиру, оттуда, преследуемый спартанцами и афинянами, сменил еще несколько убежищ, и, наконец, отправился в Азию. Артаксеркс, не разделявший влюбленности своего отца в греческого стратега, мечтал обезглавить победителя персов, но видя преклонённого перед ним некогда самого знакового греческого героя, повелся на ту же удочку, что и убиенный папаша. А, может быть, он, напротив, был благодарен греческому полководцу за то, что тот надрал задницу папаше и таким образом создал предпосылки для дворцового переворота.
Как бы то ни было, Артаксеркс не только сохранил Фемистоклу жизнь, но и пожаловал в управление несколько городов, пока, через несколько лет, не решился-таки нарушить завет отца и не начал новую войну.
Престарелый, но всё еще бодрый Фемистокл должен был возглавить этот блицкриг, но вместо того, чтобы собрать обмундирование и вприпрыжку мчаться на призывной пункт, не спеша закатил пир горой, простился с друзьями и близкими и, подняв чашу с ядом, произнес тост во славу любимой Греции.
Известие о самоубийстве Фемистокла сразило Артаксеркса наповал. Надо сказать, при всем цинизме Артаксеркса, греческий изгнанник умудрялся все-таки морочить ему голову и использовать в темную.
И вот, наконец, царственному отцеубийце открылась вся неприкрытая и неприглядная истина.
— Ай, да Фемистокл! Ай, да сукин сын! — сказал... нет, воскликнул, возопил благородный Артаксеркс и, казнив пару-тройку советников, десяток шпионов, и сменив на корню охрану, повелел отныне и во веки веков почитать Фимистокла как величайшего героя и гения современности, а также оказывать его родственникам и их потомкам пожизненные почести.
Такова, во многом, легендарная версия тех событий, рассказанная Плутархом и ставшая, наряду с древнегреческими мифами, достоянием мировой культуры.
Глава 14. Его же посадят за мертвых детей
«Я список кораблей прочёл досередины».
МандельштамГеограф глобус пропил
2013
Россия
Драма
Режиссёр Александр Велединский
По роману Анатолия Иванова «Географ глобус пропил»
Авторы сценария: Александр Велединский, Рауф Кубаев,
Валерий Тодоровский
В ролях: Константин Хабенский, Елена Лядова, Анфиса Черных
«Бессонница, Гомер, тугие паруса.
Вместо того, чтобы читать роман «Географ глобус пропил», я как порядочный лентяй купил аудио версию и слушал его в машине по несколько глав в день. Как-то ночью я проснулся и обрадовался мысли, что я добрался только до середины книги — до Нового года. И что кульминация — с рафтингом во сне и наяву, с любовью, с отогреванием в бане — все это будет только в мае. Я подумал, что мне приятно находиться в пространстве романа.
Дело в том, что фигура героя — Виктора Служкина (от церковного «служка») — в некотором роде христоцентрична. Она невероятна, легендарна и при этом совершенно буднично и правдоподобно вписана в длинный текст со структурой романа времен года и потрясающими описаниями.
«Еще через некоторое время ельник начал редеть. Вершины дальних деревьев рисовались уже на фоне неба, засветившегося между стволами. Ели становились все толще, кряжистее. Наконец показалась опушка, и лес кончился, словно бы в досаде топнув последними, самыми могучими деревьями.
Отцы, пораженные, остановились на опушке. Отсюда открывалась панорама всей долины между двумя грядами пологих заснеженных гор. Долина сияла нетронутыми снегами, как чаша прожекторного рефлектора. Редкие рощицы на склонах внизу срастались в сплошную полосу вдоль извилистой речки, которая словно бы состегивала, как шов, два крыла долины. Ветер расчистил небо, слепив остатки облаков в несколько грандиозных массивов. Их лепные, фигурные, вычурные башни висели в неимоверной толще химически-яркой синевы, которая, казалось, столбом уходит от земли вверх, во вселенную.
Солнце горело, словно бесконечный взрыв. От объема, вдруг открывшегося глазам, становилось жутко.
— Зашиб-бонско… — произнес Чебыкин.
— Как с самолета, — добавил Овечкин.
Тени облаков бесшумно скользили по снежным полям.
— А теперь нам вниз, к речке, — сказал Служкин.
— Тут ведь шею сломаешь на спуске… — ужаснулся Тютин.
Отцы выстроились над склоном в ряд. Служкин сказал:
— Кто последний, кроме меня, тот чухан. Вперед!»
То есть роману веришь, а его герой при этом сверхчеловечен. Во-первых, он обладает невероятной способностью мимикрировать под своих учеников девятиклассников. Пусть через кавычки, приставку арт — (как блатные песни Высоцкого), через самоиронию и клоунаду, но девятиклассники не чувствуют возрастных барьеров в общении с учителем. Он свой в доску. Эта кавычки только добавляют им восхищения перед их старшим товарищем и учителем, который, кстати, и их тоже закавычил и называет то «отцами», то «красной профессурой».
При этом Служкин — Учитель с большой буквы. У него есть характер, он не даёт им спуску, что, конечно, приводит к периодической конфронтации с классом.
Служкин — истинный Логос романа. Он всегда и со всеми говорит или что-то очень смешное, или что-то очень глубокое, мудрое, или ярким литературным языком («тебе бы, начальник, не протоколы, а романы писать») травит байки и случаи из своей жизни, опять же, превращая их в смешные и невероятные сюжеты. Он гений того, что сегодня называют сторителлинг. Он идеальный учитель.
Почти невозможно добиться правдоподобия, наделяя героя такими литературными и ораторскими способностями, но, если автору это удается, книга превращается в миф, в житие, в волшебство.
Чем настоящие истории о чудиках, о блаженных, отличается от, казалось бы, похожих историй, вроде, фильма «Полеты во сне и наяву»? В культовых вещах автор строит свой храм — выражает свое представление об идеальном человеке. Мережко слишком увлекся чудачествами, аналогиями с «Утиной охотой» и, как мне лично кажется, не сумел полюбить своего героя и, тем более, внушить нам эту любовь. Тончайший Балаян поначалу не захотел снимать такую «дребедень». (Кстати, классический зачин идеальной драматургической конструкции). Потом позвонил: «Слющий, семью надо кормить». Позже признался, что это его лучший фильм. И то верно, замах самой истории, режиссура, великие актеры, Артемьев с мелодией еще не спетого «Дельтаплана» — подняли фильм на приличную высоту. Хотя это и не «Осенний марафон», и даже не «Гражданка Никанорова» по тому же Мережко.
Для Алексея Иванова Служкин, безусловно — храм. Это не только Логос, это и идиот Достоевского с его совершенно сюрреалистической реакцией на жену, которая его не любит, его не хочет, его ненавидит, реакцией на друга, который спит с его женой, и в итоге, в кульминации, совершенно не натужно выглядит аскеза по отношению к своей влюбленной ученице. (На роль сибирской Маши режиссер одноименного фильма пригласил московскую девочку-актрису и модель с виолончельным образованием Анфису Черных).
Периодические залеты Служкина — то в отрезвитель попадет, то ногу сломает по пьянке на ледяной горке — только добавляет этому характеру мяса. Без них он вовсе бы превратился в какого-то клоуна-апостола.
Той ночью я также с грустью подумал, что в кинематографе, на который мы так дружно подсели, совсем нет таких сложных евангелических образов и структур. Ну, разве что «Побег из Шоушенка» и «Место встречи изменить нельзя» с невероятным Жегловым.
Смотрим какой-то сниженный суррогат. Это нам плата за цивилизацию гаджетов.
Глава 15. Шершавое облако Хармса
СТАРУХА ХАРМСА
Автор спектакля: Андрей Кочетков
Режиссер по пластике: Наталья Гаранина
Художник: Сергей Якунин
Музыкант: Татьяна Буряшина
ЧИНАРЬ ДАНИИЛ Андрей Кочетков
СТАРУХА и САКЕРДОН МИХАЙЛОВИЧ Никита Логинов
МИЛАЯ ДАМОЧКА Татьяна Буряшина
Андрей Кочетков — человек, который может очень долго ходить вокруг и около какой-нибудь метаклассической истории, примерять на себя роль, писать и переписывать пьесу, заказывать художниками декорации, и все это может длиться годы, десятилетия, но за то роль, которую он выбирает это всегда больше, чем просто роль. Это что-то такое, о чем писал Даниил Андреев, воплощение образов художественной литературы в энрофе.
Причем, это справедливо и для рожденных спектаклей, как, например, «Дон Кихот» в «ОКОЛО», так и не рожденных, как, например, «Белые ночи». И для спектаклей, застрявшие в лимбе нерожденных душ, это даже более справедливо. Ценой своей жизни, так пока и не осуществленной, они словно подчеркивают факт рождения спектакля именно как факт рождения. В этом смысле «Старуха» Хармса особенно примечателен, потому что, спектакль хоть и родился, и шел в театре «ОКОЛО дома Станиславского», но за то это — спектакль в квадрате, потому что сама история все о том же. Лично я, когда читал повесть Хармса, то прямо-таки по Арто ничего в ней не увидел. То есть — главного, финала с длинной жилистой гусеницей.
Только в спектакле с тонким, зыбко-гибким Андреем Кочетковым, одетым в белый парусиновый костюм, зеленые туфли и зеленый шарф, я вдруг увидел в «Старухе» историю нерожденных душ, историю полу-людей, полу-гусениц, которым только предстоит воплотиться во что-то быстроживущее и синеглазое. Чинарь Данила нашел Кочеткова, как Терминатор, сочиненный чуть ли не в шестидесятые, нашел Шварценеггера. Тут даже два Терминатора. Никита Логинов бесподобен мгновенными гротесковыми переходами от одного состояния к другому, за которыми нет ни личности, ни чувств, ни сознания. Это — лики людей, маски жидкого робота, плавающие в раскаленном металле. В этом страшном потустороннем мире Милая Дамочка вовсе не кажется такой уж и нерожденной, к тому же она сама рождает музыку, от чего начинаешь подозревать, что души женщин произошли от эоловых арф или клавиш рояля.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: