Новые гладиаторы

– Виталий Петрович, Олегу вот плохо стало. Думал, помирает. Доктора вызвал, – оправдывается здоровый боец.

– Какого доктора?! Это же охраняемый! А ты его наверх поднял! Забыл инструкции?! Так и самому легко внизу очутиться.

Охранник напуган, но беспокойство за друга перевешивает.

– Так помрет Олежка! Он же меня под Гератом на себе десять верст по горам тащил. Как же я мог его бросить?

Виталий Петрович какое-то время матерится. Я тихо стою в сторонке. Выражается начальник хоть и громко, но как-то механически, без души. Наверное, под звуки родного мата в голове лучше протекают мыслительные процессы. Судя по всему, понятие боевого братства для него тоже не пустой звук. Закончив монолог, он называет в рацию две фамилии. Через минуту в караулку прибегают еще двое из ларца.

– Заступить на дежурство! Петросян, грузи своего приятеля на себя и тащи в медпункт. А за доктором я сам присмотрю.

Боец с рязанской рожей, так не соответствующей армянской фамилии, поднимает товарища с пола, перекидывает его руку себе через шею и выводит в коридор. За ним иду я. За мной – квадратный полковник. Почему-то мне кажется, что он еще недавно носил именно это звание.

Мы снова движемся вглубь поместья по застекленной галерее. Сейчас можно раскидать конвоиров, потерявших бдительность, разбить железным сундуком с лекарствами стекло и рыбкой нырнуть в пролом.

Но такие вот приколы от Ихтиандра хороши в боевиках. Когда за окном минус сорок – это верный способ изощренного самоубийства. Да и полковник наверняка не промажет. А бежать с пулей меж лопаток, сто пудов, неудобно.

Проходим какой-то банно-прачечный корпус. Пахнет сауной.

В предбаннике, обитом деревянными рейками, приятно пахло сосной и пивом. Гек с Пашкой, завернутые в простыни, сидели в продавленных креслах, оставшихся от старого мебельного гарнитура, и пили пиво. На облупившемся журнальном столе стояло еще несколько бутылок пенного напитка, а также пузырь мартини, наполовину укокошенный Нинкой.

Гена из любопытства попробовал заморский продукт. Буржуйский нектар по вкусу оказался точь-в-точь как венгерский вермут, который ему однажды довелось попробовать из горла в гаражах с пацанами.

– Самый обыкновенный вермут, – поделился он наблюдениями с Пашкой.

– А ты что думал? Так же и виски – обычный самогон. Понтов больше, только и всего. Кто-то от «Джонни Уокера» тащится, а по мне лучше ирландского «Тилламоре Дью» нет.

– Виски ни разу не пил. Я вообще к выпивке не очень.

– Выпивка выпивке рознь, – философски произнес Репнин. – Вон, глянь на плакатик. Батя повесил.

Гек поднял голову и прочитал четверостишье, выжженное на квадратной дощечке:

«Запрет вина – закон, считающийся с тем,
Что пьется и когда, и много ли, и с кем.
Когда соблюдены все эти оговорки,
Пить – признак мудрости, а не порок совсем».

– Прикольный стих. Чей?

– Омара Хайяма. Батя от его стихов фанатеет. Подобные вирши по всему дому и даче висят.

– А твой отец чем занимается?

– Летчик на международных линиях.

Видимо, на лице Гены отразилось понимание, потому что Репнин тут же внес разъяснения:

– Но вот это все: машина, мартини, пиво и прочее – плоды исключительно моих трудов праведных. Вернее, наших с Тимой. – Он чуть помолчал и продолжил как-то странно, без видимой связи с двумя первыми фразами: – Поэтому мы тебя и позвали. Ты вроде парень правильный и не бухарик. С ними ухо востро надо держать.

– Куда позвали? – глуповато спросил Гена.

– Пока сюда. Сейчас Тима Нинку закончит ублажать, придет, и поговорим.

– Так ты же сказал, что еще девушки будут, – заявил Волков просто для того, чтобы поддержать разговор.

– А тебе что, Нинки не хватило? – удивился Пашка. – Она нимфоманка. Сколько мужиков ни дай – все мало. Главное, что баба трахается исключительно из спортивного интереса. И как! А она, между прочим, не шаболда какая-то. Ревизором работает в солидной конторе, так что прикинута по полной программе. У нее и бабки, и дефицит разный. От нас ей только одно надо. Это обстоятельство привносит в наши отношения искренность и чистоту. – Репнин засмеялся.

– На конец можно подцепить.

– Не боись. Регулярно возим ее к знакомому доктору на проверку. У него там полный стационар на дому: микроскоп, штуки специальные, чтобы мазки бактериологические красить. Все, что положено. Вдобавок мы ее предупредили: в случае чего башку открутим. Нинка знает – мы люди серьезные. Впрочем, не Нинкой единой… Если надоест, всегда можно еще телок вызвать.

Из бани появилась Нинка. Простыня обернута вокруг бедер наподобие длинной юбки, но небольшие груди упруго торчат на виду у всей почтеннейшей публики. В такой вот белой хламиде она походила на иллюстрацию к книге «Таис Афинская», какую матушка Гены очень любила перечитывать. Современная гетера грациозно плюхнулась в третье кресло и сладко потянулась.

– Где там Тимофей? Заездила небось до смерти? – Пашка хохотнул.

– Такого лося заездишь! – Дамочка задрала простыню до колен и расслабленно развела ноги. – Жарко. Генчик, налей, плиз, пивка.

Гек открыл бутылку, перегнулся и подал, стараясь не косить глазом в интригующий полумрак под задранной простынкой.

Минут через пять из бани вышел Тимофей. Внешне полная противоположность Пашки: неторопливый, мрачноватый, неулыбчивый. Тело словно перевито тугими жгутами мышц. Треугольное лицо с высокими скулами венчали кустистые брови, из-под которых остро смотрели небольшие черные глаза. Даже такое расслабляющее времяпрепровождение лишь чуть-чуть смягчило выражение его лица. Было в нем что-то от удава.

Он приземлился на маленький диванчик, подцепив по дороге бутылку пива. На правой руке выше запястья растопырила когти вытатуированная кошачья лапа. Рядом два иероглифа, то ли китайских, то ли японских. А может, и корейских.

Гек уже видел похожие татуировки, без иероглифов, правда. В блатном мире такая наколка была знаком воровской удачи.

– Ты что, чалился? – спросил Гена, решив, что они уже достаточно близко знакомы для подобного вопроса.

Кроме того, в его прежнем окружении ходка на зону не считалась фактом, который стыдно озвучить. Наоборот, этим гордились.

Тимофей чуть поморщился, покачал головой и ответил:

– Нет. Я в Монголии служил, на границе с Китаем. У нас там точка ПВО была. Вокруг на пятьсот километров ни души, если пастухов не считать. Кто-то из монголов рассказал, что неподалеку в горах дацан есть. Ну, буддийский монастырь. Да не простой. Жили там монахи, которые после смерти реинкарнировались в котов. А потом опять в людей. Как только монах переживет определенное количество таких превращений, проклятье будет снято. Им нельзя покидать монастырь. Если кто бежит, в погоню посылают специальных охотников, которые убивают беглеца ударом «кошачья лапа». Тогда погибший снова воплотится в монастырского кота. Не дай бог хоть один монах удерет насовсем. Остальным не будет искупления, пока его не поймают. Такая легенда. Вот у нас и вошло в моду кошачьи лапы на память о службе колоть. Делать-то на точке нечего. А в увольнение – только в голую степь. Одно развлечение, если замполит возьмет на охоту. Еды порой не хватало из-за перебоев с подвозом. Брали «ГАЗ-66», автоматы и ехали в степь сайгаков стрелять. Ну, если бараны попадались, тоже не пропускали.