Экстренное погружение

Армстронг надел наушники и закрыл глаза, пытаясь сконцентрироваться только на слуховых ощущениях. Сначала это был слабый низкочастотный звук или только шумовой фон – командир не мог точно решить. Затем он перешел в биения. Армстронг слушал несколько минут, потом снял наушники и покачал головой.

– Появился с носовой антенны, – доложил Фактороу.

Он имел в виду многофункциональную параболическую антенну диаметром 5 метров, плотно облегающую нос корабля. Она предназначалась как для активного, так и для пассивного пеленгования. Кроме того, с ней были связаны два сонара, расположенные по бокам лодки. С помощью такой механической системы, скопированной с органов чувств акулы, создавалась триангуляционная сеть, позволяющая определять координаты любой запеленгованной цели.

– Потерял… потом снова… потом опять потерял, а теперь вот вернулось, – продолжил Фактороу. – Определенно это не винт, не кит и не рыбный косяк… Больше похоже на звук двух столкнувшихся металлических шаров… Появился и исчез… Где-то к северо-западу между нами и полюсом.

Это значило, что источник звука находился не так уж и далеко.

– Давай-ка поглядим на этом, – предложил командир, указав глазами на осциллограф. – Говорят, он настолько чувствителен, что улавливает даже стоны затонувших кораблей…

Фактороу подключил выводы от своего ларингофона к осциллографу. На экране запрыгали колеблющиеся синусоиды. Покрутив в течение минуты ручки настройки, он добился устойчивой картинки волны с переменной амплитудой.

– Нерегулярный…

– Да, странно, – согласился Армстронг. – После удара звук идет как периодический, а картина выглядит нестационарной.

– Знаете, что? – Фактороу встал.

– Что? – оживился Армстронг, подавшись к нему корпусом.

– Пойду-ка я послушаю Баха. Без него с этой чертовщиной не разберешься….

Армстронг знал, что Фактороу был прав – нужно передохнуть, но командиру не подобало во всем соглашаться с подчиненным.

– Обожди, давай еще попробуем… – он кивнул на компьютер.

Фактороу молча вытащил штеккер из осциллографа и подключил к компьютеру.

– Что мне нравится в электронике, – сказал он. – Три месяца – и устаревает…

Он имел в виду самый современный быстродействующий компьютер фирмы «Интел» с тактовой частотой 10 000 МГЦ, оперативной памятью 240 терабайт и скоростью пять петафлокс, которым их оснастили перед выходом в плавание. В память процессора были заложены все возможные звуки, издаваемые плавающими телами, существующими в природе, – от моторной лодки до русского авианосца «Петр Великий» включительно. Компьютерная программа, разработанная институтом сейсмографии Принстонского университета, предназначалась для прогнозирования землетрясения на основе малейших подвижек земной коры.

Процессор защелкал, подбирая ближайший по спектральной характеристике шумовой объект.

Через 12 секунд на экране высветился ответ.

– М-да, – протянул Фактороу. – «Аномальный сигнал естественного происхождения, идентифицирующийся как удар железистого метеорита массой две-три тонны о лед». Пожалуй, включу-ка я все-таки Баха.

Он не доверял компьютерам – это было ясно. Как можно доверять калькулятору, работающему по заранее заданному алгоритму? Каждый день он слышал шумы, которые ни одному компьютеру и не снились.

Армстронг зажег еще одну сигарету. Действительно, компьютер имел неприятную привычку принимать все аномальные сигналы за звуки естественного происхождения.

– Но ты заметил, что частота достаточно низкая? – спросил он. – Как на вале турбины при запредельном режиме работы машины?

В этот момент в помещение акустической вошел Стивенсон с чашкой чая в руке. У британца была удивительная способность чувствовать, когда где-то что-то происходит.

– Шел мимо, – сказал он, – дай, думаю, зайду. Что-нибудь нашли?

Он присел на кушетку.

– Видите ли, получили сигнал, – объяснил Армстронг. – Компьютер утверждает, что это падение метеорита.

– А Берни не хочет согласиться с компьютером? – с усмешкой спросил Стивенсон скорее утвердительно, чем вопросительно – он уже хорошо узнал норов акустика.

– Точно, сэр, как вы догадались? – Фактороу изобразил на лице удивление. – Я не знаю, что это, но могу спорить – не метеорит.

– Опять в штыки с машиной?

– Метеориты такой массы падают один раз в сто лет. Кроме того, мне кажется, он все-таки искусственного происхождения…

Фактороу готов был спорить с любым командиром, хотя и служил уже четвертый год во флоте. Он не считался с тем, что экипаж лодки должен быть как одна семья, где командир – отец, старпом – мать, офицеры – старшие школьники, а матросы и мичманы – младшие дети. Кого капитан хочет слушать, он слушает, кого нет – отправляет к старпому. Фактороу был единственным, кто на правах капризного ребенка требовал, чтобы его выслушали.

Армстронг задумчиво кивнул.

– Хорошо. Идентифицируйте и доложите.

17

Должно быть, так и должен выглядеть ад, подумал Дроздов, выбираясь на мостик. Не огненный, раскаленный, каким привыкли его представлять, а настоящий, жуткий, сверкающий, загробное царство вечного, нескончаемого холода. Такого холодного, что не отличить от пламени. Но, пожалуй, пламя все-таки предпочтительнее…

Стоя на мостике, Дроздов и штурман Ревунков медленно превращались в ледышки. Зубы стучали часто и бешено. Перед заступлением майор решил надеть сапоги, стоящие у штурманского стола. Это были сапоги старпома на четыре размера больше его ноги. В промежуток он натолкал портянок и тряпок, но все равно это не спасало от холода.

В их задачу входило засечь сигнальную ракету. Если запустить шар-зонд в такую лунную ночь, как сейчас, его можно заметить с расстояния в десятки километров, а если прикрепить к нему осветительную «люстру», то расстояние удвоится.

Представший перед ними ландшафт, если можно дать такое определение стылой, бесплодной, однообразной пустыне, казался каким-то древним, чуждым миром и производил жутковатое впечатление. Небо было безоблачным и в то же время беззвездным. На севере, низко над горизонтом, смутно виднелась тусклая луна. Никакой белизны, только тьма царила вокруг. Казалось бы, озаряемый лунным светом лед должен был блестеть, сверкать, переливаться, точно подвески в хрустальной люстре – но вокруг господствовал непроглядный мрак.

Они стояли на мостике, в десяти метрах над уровнем льда. Очертания «Гепарда» терялись в проносившейся под ними льдистой поземке. Временами, когда ветер усиливался, морозная круговерть поднималась выше и, беснуясь, набрасывалась на обледенелую рубку. Острые иголочки жалили незащищенные участки кожи, точно песчинки, с силой вылетающие из пескоструйки. Правда, боль под анестезирующим воздействием мороза быстро стихала, вскоре они вовсе перестали ее ощущать. Как только ветер ослабевал, грохот льдышек стихал, и в наступавшей тишине слышалось только зловещее шуршание, точно полчища крыс метались в слепом исступлении у ног. Термометр на мостике показывал 42 градуса мороза.

Непрерывно дрожа, офицеры притопывали ногами, хлопали себя по бокам и все равно беспрестанно дрожали. Брезентовый навес плохо защищал от ветра. Дроздов мог бы соскочить с подножки и спрятаться под козырек мостика, но в последнюю секунду удержал себя. Где-то там, в этих скованных морозом просторах, затерялась кучка потерявших всякую надежду людей. Неужели их жизнь должна оборваться от того, что он просмотрит сигнал? Они до рези в глазах всматривались в даль, в ледовые дюны – только резь и слезы в глазах. Лишь лед, лед и лед – все кругом точно вымерло.

Наконец подошла смена. Они поспешили вниз, с трудом сгибая задубевшие от мороза конечности. Грубозабойщиков сидел на раскладном стульчике рядом с радиорубкой. Дроздов стащил верхнюю одежду, защитную маску и очки, схватил невесть откуда взявшуюся кружку дымящегося кофе и постарался унять судорогу, охватившую тело, когда кровь быстрее побежала по жилам – замерзшие руки стали отходить.

– Как это вы умудрились порезаться? – озабоченно спросил Грубозабойщиков. – Весь лоб в крови.

– Наверно, кусок льда… – Дроздов чувствовал себя изнуренным до крайности, настроение у него было подавленное. – Мы напрасно теряем время. Если бурильщики лишились укрытия, у них нет связи. Без еды и укрытия едва ли они смогли выдержать хоть несколько часов. Я через тридцать минут сам едва не отдал концы.

– Как знать, – задумчиво проговорил Грубозабойщиков. – Вспомните Конюхова и экспедицию «Комсомольской правды». До полюса они добирались пешком.

– Это совсем другое дело. Они шли полярным днем, им светило какое-никакое солнце. Во всяком случае, для меня даже полчаса вахты – слишком много.

Грубозабойщиков всмотрелся в его лицо бесстрастным взглядом, старательно пряча свои чувства.

– Так вы что, не очень-то надеетесь на успех?

– Если у них нет укрытия, почти не надеюсь.

– У них есть аварийный запас батарей. Эти батареи сохраняют заряд несколько лет. Похоже, они пользовались именно ими, когда посылали свой первый сигнал несколько дней назад. Не могли же их запасы так быстро кончиться.