Кодекс морских убийц

– Четыреста сорок метров. Четыреста шестьдесят. Четыреста семьдесят пять, – бубнит рулевой. – Скорость погружения замедляется.

Появилась надежда. Субмарина пересекает значение рабочей глубины, и до предельной границы остается чуть более сотни метров.

– Пятьсот тридцать. Пятьсот сорок. Пятьсот пятьдесят…

Пятьсот пятьдесят – предельная глубина погружения для проекта 667БДР «Кальмар». Но в любую военную технику, будь то самолет, танк или корабль, инженерами-конструкторами всегда закладывается запас прочности. У подлодок он небольшой – с чудовищным давлением шутки плохи. Гарантированный – около сотни метров, ну а дальше как повезет.

Два носовых отсека молчат. Они затоплены, и выживших моряков внутри не осталось. Это факт.

Динамик трансляции оживает и говорит голосом командира БЧ-5:

– Центральный, в седьмом отсеке появилась течь. Аварийная команда приступает к ликвидации…

– Рулевой, почему не докладываешь глубину?! – рычит командир.

И мальчишка с застывшими от ужаса глазами шепчет:

– Шестьсот восемьдесят. Шестьсот девяносто. Семьсот…

Следующий доклад потонул в непривычном шуме и грохоте. Это ломались отсеки прочного корпуса…

Часть I

Сбор

Глава первая

Российская Федерация, Москва,

Лубянская площадь

Наше время

– Черенков, ты газеты читаешь?

– Газеты – это анахронизм, порожденный отсутствием Интернета.

– Значит, о перезагрузке ты слышал, верно?

– О чем?

– Понятно. Перезагрузкой сегодня принято называть потепление в российско-американских отношениях.

– Что-то слышал. Это когда бывший вероятный противник превращается в вероятного друга и делает вид, что его ядерные ракеты направлены на кого угодно, только не на тебя.

– Да, примерно так, – посмеивается шеф. – А наша сторона притворяется, будто верит. Ты ведь не поспешил поверить, верно?

– Куда мне спешить? Я вроде как на пенсии…

Мы сидим в кабинете моего бывшего шефа и около получаса мирно беседуем. Мы давненько не виделись, поэтому он, встретив меня в дверях, по-отечески обнял, усадил на удобный диванчик, угостил рюмкой коньяка и отличным кофе; потом интересовался здоровьем, настроением, осторожно стал выспрашивать о планах на ближайшее будущее. Немудрено интересоваться настроением и планами – шесть месяцев назад под ударом безжалостных реформ силовых структур пал Особый отряд боевых пловцов «Фрегат-22». Нас вывели за штат, многих отправили в отпуска; затем подоспел и приказ об увольнении. Нет, шеф тоже переживал эту несправедливость, ведь он лично принимал участие в создании легендарного «Фрегата», однако помочь ничем не мог – решения принимались на самом верху. И вот теперь, по истечении многих месяцев, меня неожиданно разыскали и привезли на Большую Лубянку, в дом 1/3. Понятно, что привезли не ради коньяка и пары чашек кофе. Посему мне приходится поддерживать вялотекущую беседу ни о чем и ждать, когда шеф перейдет к главному.

– Ты ведь догадываешься, Евгений, что просто так я беспокоить не стал бы? – таинственно сверкнув очками, подводит он разговор к той грани, за которой и начинается главное.

– Догадываюсь – не первый год вас знаю.

– Тогда слушай… – Подойдя к приоткрытому окну, он раскуривает сигарету. – Неделю назад в наше посольство в Вашингтоне неустановленными лицами был подброшен конверт с цифровым носителем, содержащим весьма интересную видеозапись.

– Триллер?

– Да, пополам с детективом. – Старик включает телевизор и DVD-проигрыватель.

На экране появляются кадры довольно качественной подводной видеосъемки. Камера закреплена в носовой части неизвестного медленно парящего в придонном пространстве глубоководного аппарата – снизу объектив захватывает основание платформы, слева видны щупальца манипуляторов. Светлое илистое дно хорошо освещено бортовыми прожекторами; из мрака навстречу вылетает «планктоновый дождь» – разновеликие частицы органического происхождения. Судя по редким представителям морской фауны, глубина съемки приличная.

Пару минут гляжу на однообразную картинку и осторожно напоминаю:

– Я видел это сотни раз.

– Смотри-смотри. Сейчас начнется…

И тут из непроглядной мути выплывает громадный корпус затонувшего корабля.

Встаю из кресла и, подойдя ближе к экрану, стараюсь получше рассмотреть «утопленника».

– Это же лодка. Ну да – кормовая часть подводной лодки! Два пятилопастных гребных винта… Крестообразное кормовое оперение…

– Верно, – кивает генерал. – Сейчас увидишь самое страшное.

Глубоководный аппарат движется параллельно корпусу погибшего корабля, и я замечаю так называемый «горб» – явный признак некоторых проектов отечественных подводных ракетных крейсеров. «Горб» – ограждение пусковых шахт, увеличенное из-за геометрических размеров самих ракет.

Аппарат достигает разлома – лучи прожекторов вырывают из мглы изувеченные элементы силового набора и края стальной обшивки. Неприятное зрелище. Мне никогда не нравилось смотреть на смертельные раны судов. Что может быть отвратительнее вида рваных пробоин или подробного «поперечного плана» корпуса на месте его разлома?

– Корпус разрушен в районе последней пары ракетных шахт, – поясняет генерал.

– Вижу.

Камера делает «реверанс» вокруг зияющей дыры шестого отсека вспомогательных механизмов, разворачивается и, набирая скорость, куда-то несется.

– Что за лодка? – пытаюсь выяснить, пока на экране монотонно мельтешит светлый грунт.

– Смотри сам…

Ага, вот и средняя часть корпуса, лежащая на левом боку. Судя по скорости и времени «перелета» – метров триста от кормовой.

Камера вновь возле разлома. Теперь прожекторы освещают пустые ракетные шахты, после чего аппарат медленно перемещается над правым бортом в направлении носовых отсеков… На экране появляется рубка с торчащим кверху горизонтальным рулем.

Развожу руками:

– Это действительно наша лодка, но я ничего о ней не знаю.