Опасный попутчик

– Точно, – подтвердил подошедший к нам криминалист. – Ботиночек московской обувной фабрики, фасон в простонародье называется «нариман». Рисунок соответствует. Щеголь. Даже галоши не надел по погоде.

– Понятно. Ботиночки со скрипом… И что это нам дает? – поинтересовался Кречетов.

– Ваня, ты подумай. Щеголь. В редкой обуви. Похож на бегемота. Покинет город в ближайшее время. Поездом, скорее всего. Вот и выставимся по маршруту его отхода…

Глава 3

– Отпусти, мусор! Я не виновный! – послышался истошный вопль.

В чем дело? А, понятно. У рассеянного гражданина ненароком из кармана тиснули портмоне. И теперь бдительный милиционер крепко держал мелкого шкета, который отчаянно вырывался, дико орал и призывал к пролетарской справедливости.

Народ возбужденно галдел, проклинал наглого карманника или, наоборот, требовал отпустить невинное дитятко. Дело обыденное. Тут вам не художественный театр и не дворянское собрание с чинной публикой. Тут вам железнодорожный вокзал – сосредоточение самых бурных страстей, самых потаенных надежд, планов, а еще концентрация философии жизни и движения.

Эх, Россия-матушка. Ты не только бескрайние поля, леса и заводские трубы в городах. Ты в не меньшей степени железная дорога, которая связывает самые отдаленные земли и которая не замирала ни на миг даже в самые тяжелые периоды Гражданской войны. Военные эшелоны исправно несли мимо полей сражений уголь, зерно. А заодно и население, шарахающееся по всей стране в поисках лучшей доли.

А вокзалы – это такие опорные столбы железной сети. Время не слишком властно над ними. Они становятся с годами лучше или хуже, но никогда не меняются кардинально. Вечные сутолока и многолюдье, кажется, угнездились в них до конца времен. Или до конца самой железной дороги, когда человечество полностью перейдет на более совершенные виды транспорта, например, на дирижабли.

Толкотня – это палка о двух концах. С одной стороны, можно затеряться и не отсвечивать, незаметно осматриваться и приглядывать. С другой – в такой толкучке легко не заметить объект.

– Раз, два, левой! – браво восклицал красный командир.

По перрону толпой, отдаленно напоминающей строй, прошествовала к теплушкам военного эшелона команда РККА. Она легко рассекала гражданскую толпу, как ледокол весенний лед.

– Четче шаг! Выше ногу!

Это едет пополнение в территориальные дивизии на сборы. Аж ностальгическую слезу выжали. Лагеря, стрельбы. Эх, вот это жизнь!

Крутятся по огромному, гулкому, со сводами, напоминающему готический собор помещению вокзала беспризорники, шуруют по платформам. Их в связи с продовольственными затруднениями расплодилось невероятное количество. А еще мельтешат толпы крестьян, куда-то вечно движущихся за призраком сытой беззаботной жизни. Еще недавно, когда голод гнал их из села, на вокзалах и станциях стояли заслоны из комсомольско-партийного актива и сотрудников ОГПУ, заворачивали бегунков назад, на колхозные поля. Вынужденная мера, ведь понятно было всем: если сорвать сев и уборку урожая, то голод сожрет страну. Ничего, справились. Ситуация выправилась. Драконовские меры отменили. По сравнению даже с серединой текущего года количество беспризорников, крестьян и бродяг сильно поубавилось…

Это искусство – оглядываться внимательно и чутко, да еще так, чтобы все считали, что ты просто рассеянно скользишь взором. Если объект заметит внимание к его порочной персоне, ощутит проткнувший его острый чужой взор – тогда последствия могут быть самые непредсказуемые. А лихая перестрелка на городском вокзале вряд ли украсит мое личное дело. Мне же еще большую карьеру делать.

Впрочем, об этом пока рано думать. Сколько ни оглядываюсь окрест себя, кроме железнодорожных воришек и бродяг, никого, заслуживающего моего чекистского внимания, не нахожу.

Я покрутился около вокзального буфета, который работал, несмотря на продзатруднения. Правда, ассортимент уже не тот, как бывало в разгар НЭПа – тогда здесь выставлялись и три вида осетрины, и икра, и пироги, все вкусно и приятно, только по карману это было одним нэпманам. Продзатруднения внесли свои коррективы – даже от ассортимента двухгодичной давности не осталось ничего. Теперь за счастье черствые бутерброды неопределенного содержимого, жидкий чай. И водка – куда без нее. Это концепция такая у железнодорожников сложилась. Когда начались массовые пищевые отравления в вокзальных буфетах, в Наркомате путей сообщения какой-то умник предложил обеззараживать посетителей дешевой водкой, так что половина пассажиров падала на вагонные полки уже в невменяемом состоянии.

Вот и сейчас в буфете водки было много, продуктов мало, цены зашкаливали. Несколько очень ответственных товарищей в бобровых шапках тщательно и усердно пережевывали бутерброды за стоячими столиками.

А вот знаменитого вокзального ресторана теперь нет. Преобразован в столовку, где отоваривают исключительно по продовольственным карточкам. Время ресторанов прошло.

Все приглядываюсь и приглядываюсь. Ау, эмиссар, где ты? Может, по громкоговорящей связи, объявляющей сейчас прибытие поезда, попросить его зайти в железнодорожную милицию?

Где же ты, гость заезжий? Где-то ведь должен быть рядом.

Изначально наиболее реалистичными казались нам два варианта. Шпионская морда может затаиться где-нибудь в городе. В Дом колхозника, конечно, не заселится. Как и в единственную гражданскую гостиницу напротив облсовета. Скорее всего, снимет угол где-нибудь в укромном частном секторе. Но куда более вероятно, что он двинет прочь из наших краев.

Город мы перекрыли плотно. На выездах выставились наши сотрудники. Военные выборочно проверяли машины, а также рейсовые автобусы, запущенные в прошлом году до райцентров.

Еще можно выбраться аэропланом. Недаром даже на железнодорожном вокзале красуется прямо передо мной плакат «Летайте самолетами Гражданского воздушного флота СССР». Почтовые рейсы тянутся с нашего небольшого аэродрома в черте города уже лет десять, а с прошлого года функционирует и пассажирская линия. Аэропланы тоже мы проверяли, но без особой надежды. Какой беглец в здравом уме воспользуется таким экзотическим видом транспорта, где каждый испуганный до трясучки предстоящим полетом пассажир находится в поле зрения? Нет, вражине нужно столпотворение. Нужно раствориться среди людей и не привлекать к себе внимания. Так что готов поклясться на томике Маркса – Энгельса, что он решит сдернуть по «железке».

По времени после того, как было совершено убийство, еще ни один пассажирский поезд не ушел с вокзала. Правда, эмиссар мог попытаться просочиться в товарняк, но тут мы тоже кое-какие меры приняли. Зато через сорок минут скорый поезд на Москву. Хороший такой поезд, гордость местной железной дороги – со всеми классами, от третьего народного до мягких буржуйских вагонов. Только плати, и гарантированы все удобства, даже чай в купе. Только вагона-ресторана, как в поезде Москва – Ленинград, пока нет, но все в будущем. Когда все наладится и останется лишь в недоброй памяти этот чертов голод…

Я все прогуливался, пялясь на афиши и объявления. Фланировал беззаботно мимо камеры хранения, откуда пассажиры вытаскивали и куда затаскивали объемистые чемоданы, сумки, корзины, деревянные сундучки, баулы. Какая-то дама пыталась сдать на хранение свою пушистую персидскую кошку. Кошка мяукала. Приемщик сдерживался, чтобы не материться. Народ дивился. Господа ротозеи, успокойтесь. Это же вокзал. Глупые и анекдотичные казусы здесь вшиты в саму природу места.

Я усмехнулся, глядя на это представление. Да так улыбка и застыла на моих устах. Потому как за дамой с кошкой стоял Он.

Это уже потом я оценил детали внешности, приметы. А тут будто током дернуло – вон он, искомый индивидуум. Гость из Парижа и мастер «боя с шилом».

Тут же я отвел взор. Потом, как бы невзначай, рассмотрел объект в подробностях. Действительно, бегемот – телосложение солидное, со мной вполне может поспорить. Пальто дорогое, из коричневого габардина. Вместо меховой шапки, которая уместнее в разрезе грядущих морозов, плотная темно-коричневая шляпа. И главное – туфельки он не менял. Те самые «нариманы» – светло-коричневый верх, черные лакированные носки и запятники. Смотрятся просто вызывающе на фоне шаркающих валенок и галош.

Тетку с кошкой отправили восвояси. После чего гражданин из Парижа, который позже пройдет по нашим оперативным документам как фигурант Француз, получил по квитанции массивный кожаный чемодан. Отойдя от очереди, поставил его на пол. Снял шляпу и вытер белоснежным платком пот с круглой массивной лысой головы. И как бы невзначай огляделся – быстро, мимолетно и остро. Кто другой и не насторожился бы, но у меня засосало под ложечкой. Слишком хорошо я знал такой взгляд. Этот человек оценивал ситуацию, прикидывал свои действия и ждал подвоха. Он страховался.

Сомнения мои последние развеялись, как утренняя дымка. Это был он. Эмиссар из Франции. Теперь вопрос, как его найти, замещался проблемой – что с ним делать?

Ребята, которым я подал условный знак, все поняли моментально. И кинулись копать, как кроты, – незаметно, но глубоко и широко.

Через четверть часа я уже знал, что франт в шляпе взял билет в мягкий вагон до самой столицы. Через двадцать минут прозвучит гудок – и вперед, в Москву, как мечтали чеховские сестры, да так и не добрались до нее. А Француз рассчитывает добраться. Ну а на что рассчитываем мы?

– Что делать будем? Берем его? А если волына у него на кармане и пальбу откроет? – озвучил мои же опасения Кречетов. – Ему забава, а с нас потом головы снимут.

– Это как раз не проблема. И не таких медведей заламывали, – сказал я, уже прикинув, как подобраться к фигуранту и сшибить его с ног одним молодецким ударом ладони – проделано мной такое не раз и на более увесистых тушах.

Но трудность не в этом. Помнил я отлично указание из Москвы. Объект не задерживать. Проводить. Держать под контролем. Брать только в крайнем случае.

А у нас случай крайний? Или не крайний? Вопрос дискуссионный. Но мне нравится больше идея – поиграть.

– Эх, давненько я в Москве не бывал, – сказал я. – И совсем не прочь проехаться в мягком вагоне…

Глава 4

– Здравствуйте, товарищ, – приятным баритоном произнес возникший на пороге купе мужчина, оглядывая меня и наше общее место обитания сроком почти на двое суток.

– Здравствуйте, – как можно шире и наивнее улыбнулся я. В такие моменты морда у меня дурацкая, безобидная, и я горжусь этим. Главное – составить о себе первое впечатление. Так тебя и будут воспринимать дальше, если только сильно не постараться это впечатление рассеять.

– Соседями будем, – сказал человек, да какой там человек – заграничный эмиссар, он же Француз, затаскивая чемодан в купе и закидывая его наверх.

– Добрыми соседями, – еще шире улыбнулся я. – Времена теперь такие – нам каждый советский человек добрый товарищ. И даже брат.

Стянув пальто и шляпу, попутчик уселся на мягкий диванчик и поинтересовался:

– Из комсомольского актива будете?

– А как же! – крякнул я удовлетворенно.

Ну что, с гордостью отмечаю – пока маскировка удается на славу. Дурашливо-возвышенное выражение на лице просто сигнализировало – перед вами активный профессиональный комсомолец.

– В Москву вот обком комсомола послал, – продолжил я бодро. – Готовимся к семнадцатому съезду партии. Весь комсомол ждет путеводного направления от наших рулевых. Событие ведь предстоит великого мирового значения. Всем готовиться надо.

– Это верно, – кивнул благосклонно собеседник.