Акула в камуфляже

Вполне разумные и убедительные доводы, но на самом-то деле Хуан Педро Лопес знал: за все сокровища морского дьявола, без которого тут явно не обошлось, «Зеленушка» больше не приблизится к этой яхте даже на милю!

6

У столицы Южной Кореи та же географическая широта, что у Тегерана, Афин или Лос-Анджелеса, так что в последних числах января здесь уже совсем тепло, весна в разгаре. Климат смягчают и влажные западные ветра с Желтого моря. Уже проклюнулась на газонах молодая травка, набухли почки на китайских акациях и мимозах. Не пройдет и двух недель, а в садах и парках Сеула появятся желтые звездочки нарциссов, вспыхнут пушистым сиреневым пламенем цветы ирисов…

Сухощавый и высокий для корейца молодой мужчина лет двадцати пяти – тридцати в строгом европейском костюме классического покроя молча смотрел из окна приемной председателя совета директоров одной из самых известных южнокорейских фирм на панораму столицы. Головной офис фирмы располагался на пятидесятом этаже небоскреба в самом центре Сеула, так что вид открывался впечатляющий.

Молодого мужчину звали Кай Чун Бань, и он был широко известен. Правда, в очень узких кругах… Последнее более чем устраивало Кай Чун Баня, он с радостью сузил бы эти круги еще сильнее, а свою известность свел бы на нет. Лишь дураки, как правило, мечтают о славе. Хотя бы и скандальной. Комплекс Герострата. В корейской истории тоже имелся сходный персонаж. И тоже плохо кончил, хоть и прославился на века…

Умный человек не любит оказываться в центре внимания окружающих.

Бывало, и не раз, что Кай Чун Бань пытался представить себя в другой обстановке, другой жизни, с иной профессией, совсем другим кругом общения… Получалось плохо: воображение неизменно отказывалось подчиняться ему. И тогда он думал, что, видимо, и впрямь существует некая таинственная могучая сила, незримая, но куда более значительная для человека, чем законы Кеплера или Ньютона, по которым Земля вращается вокруг Солнца. Можно называть ее судьбой, как широконосые западные варвары, можно кармой, колесом сансары, как последователи учения Гаутамы Будды, суть от этого не изменится.

Кстати, сам молодой кореец, задумчиво разглядывающий Сеул с высоты пятидесятого этажа, был скептиком, агностиком и ни в каких богов не верил. Просто сейчас он, чтобы скоротать время ожидания, возвращался к занимающим его мыслям, по-своему медитировал.

Но как же свободная воля? Неужели все мы только пешки на шахматной доске жизни? С этим Кай Чун Бань согласиться никак не желал. Он сам хотел почувствовать себя игроком, манипулировать другими людьми, двигать их, точно резные фигурки из красного дерева или слоновой кости.

Кореец как бы выпал из потока времени за созерцанием и размышлениями, но тут на столе у секретаря – женщин на такую должность в Южной Корее брать не принято – призывно мяукнул сигнал селектора.

– Пройдите, глубокоуважаемый! – секретарь поднялся со стула, изобразил почтительный полупоклон.

– Доброго здоровья и цветущего долголетия вам, уважаемый! – приветствовал Кай Чун Бань хозяина кабинета, прикрыв за собой дверь. – Я вынужден был ждать в приемной целых семь минут. Такое пренебрежение пунктуальностью несколько удивляет.

В Корее очень серьезно относятся к ритуалу и церемониалу, по малозаметным тонкостям которых можно судить о многом. Кай Чун Бань поздоровался с председателем совета директоров как с равным. И не постеснялся упрекнуть его.

Тот встал из-за громадного стола, приветственно кивнул:

– И вам желаю цветущего долголетия и доброго здоровья! Приношу вам свои глубочайшие извинения. Наш разговор, как вы понимаете сами, уважаемый, носит строго конфиденциальный характер. А у меня на приеме был один из держателей крупных пакетов, член контрольно-ревизионного совета акционеров нашей фирмы. Мне стоило больших усилий достаточно вежливо прервать затянувшуюся беседу с ним, я немного не успел. Однако еще раз прошу у вас прощения за эту досадную накладку.

Кай Чун Бань слегка наклонил голову, принимая извинения.

Было видно, что эти люди встречаются не в первый раз. То, что они, приветствуя друг друга, опустили имена, свидетельствовало о том же.

Уже через несколько минут разговор, несмотря на безукоризненную вежливость собеседников, приобрел напряженный характер.

– Это была ваша идея, установить наше оборудование. Я не могу себе позволить поставить под удар репутацию фирмы. Вы упрекаете меня за случайную семиминутную задержку, а сами?

– За мою идею вы с радостью ухватились, – голос Кай Чун Баня оставался совершенно спокойным, а выражение лица непроницаемым. – Это раз. Лишь небожителям, в которых я не верю, дано предусмотреть все. Это два. Позволю себе заметить, что хоть авторство идеи действительно принадлежит мне, в ее реализации были заинтересованы и другие люди. Очень серьезные. Которые должны были растолковать вам, что здесь затронуты не только и не столько ваши интересы. Это три. Короче: чего вы хотите от меня, уважаемый?

– Вы должны исправить свою ошибку, уважаемый! – а вот голос председателя совета директоров ощутимо дрогнул.

– Ничего я вам не должен, это вы меня с кем-то перепутали. Ошибок своих я не усматриваю, разве что невезение, но от него не застрахован никто. Великий Лао Цзы учил: «Муж, обретший путь, подвергается опасности. Лишь муж, стоящий на месте, не подвергается опасности. Но можно ли именовать его мужем?» Я далек от даосизма, но здесь старый китайский мудрец прав. Лишь вообще ничего не делая, можно рассчитывать на неизменный и полный успех. Возвращаясь к теме пути: не пора ли нам с вами расстаться навсегда и идти дальше своей дорогой? Я не люблю чувствовать на своей шее ошейник, кто бы ни держал поводок! Разве что за одним исключением, но к вам-то оно отношения не имеет. И мне не нравится назойливость!

– Вы не можете так поступить! – взволнованно сказал председатель совета директоров. – Вы не можете разорвать наше сотрудничество в столь сложной ситуации, да еще в одностороннем порядке.

– Вот как? Почему, позвольте узнать? – голос Кай Чун Баня по-прежнему звучал ровно, а выражение лица ничуть не утратило невозмутимости.

– Хотя бы потому, что упомянутые вами очень серьезные люди также будут весьма недовольны таким оборотом дел. Кроме того, – с лисьей вкрадчивостью сказал председатель совета директоров, – я ведь догадываюсь, о каком исключении вы говорили. Да-да, относительно ошейника, поводка и тех, кто его держит… Так не лучше ли вам самому исправить собственную недоработку, не дожидаясь, когда за поводок дернут? А дернут ведь!..

На некоторое время в кабинете воцарилось напряженное молчание.

– Хорошо, – медленно произнес Кай Чун Бань. – Вы меня убедили. Хотя я продолжаю считать, что ошибок не было.

– Но вы заверяли, что не останется никаких следов!

– Не останется. Это вопрос времени, – слегка пожал плечами Кай Чун Бань.

– Вот именно, и этого времени у вас чрезвычайно мало. В случае чего я приложу максимум усилий, чтобы вся ответственность легла на вас. Стоит ли объяснять, что при таком прискорбном обороте событий ваша репутация понесет невосполнимый урон? Я предупредил наше чилийское и аргентинское представительства, и вам, глубокоуважаемый, будет оказано содействие, какое только возможно: людьми из службы собственной безопасности нашей фирмы, финансами, техникой, любой потребной информацией. Вы вылетаете сегодня же…

Кай Чун Бань поднял на собеседника взгляд своих черных глаз, холодный, как вода в декабре:

– Я вылечу тогда, когда сочту нужным вылететь. Но в данном случае вы, уважаемый, попали в центр мишени. Это случится сегодня.

7

– Вопрос можно, Петр Николаевич? – была у Полундры такая, очень им ценимая, привилегия: «вне строя», в деловом разговоре один на один, когда Сорокин ставил ему задачу и они начинали вслух рассуждать вдвоем, как ее лучше выполнить, обращаться к адмиралу не по званию, а по имени-отчеству.

Сорокин, который в свое время и предложил Сергею обращаться к нему не по уставу, хотел подчеркнуть этим: сейчас нам с тобой, Полундра, звания и звезды на погонах не важны. Мы – два профессионала, два офицера российского флота, которые делают одно общее дело. А субординация вторична. Адмирал как бы показывал старлею Павлову: я считаюсь с твоим мнением, я доверяю тебе.

После того как Сергей Павлов двумя годами ранее вернулся с победой из совершенно немыслимого, фантастического схлеста – а ставил ту запредельную задачу не кто иной, как Петр Николаевич, – адмирал Сорокин сказал ему: «Во всем нашем флоте можно найти лишь полдюжины парней, на которых я могу абсолютно положиться, и ты один из них».

Полундра именно так эту свою привилегию воспринимал и очень таким отношением к себе гордился.

Существовала здесь еще одна тонкость. По глубокому убеждению адмирала Сорокина, Полундра давно дорос до капитан-лейтенанта, если не до кап-три. А Павлов до сей поры оставался старлеем! Характер у него был слишком независимый, ершистый, плохо Сергей Павлов уживался с непосредственным начальством. Слишком часто Полундра, по мнению этого самого начальства, руководствовался не буквой, а духом и смыслом приказа, слишком охотно шел нестандартными путями и брал ответственность на себя. А потом, когда приказ благодаря инициативе и решительности Полундры оказывался с блеском выполнен, он не скрывал своего мнения и не стеснялся указать начальству на его ошибки. Так уж Сергей Павлов был устроен…

Кому же подобное поведение подчиненного понравится? Адмиралы Сорокины встречаются редко… Это Петр Николаевич, когда дело касалось работы, не обращал внимания на должности, звания и чины.

Вот и придерживали Полундру на служебной лестнице, благо формальных поводов для этого Павлов давал сколько угодно. Тут даже Сорокин ничего поделать не мог, и без того Полундра считался его любимчиком.

Сорокин только досадливо морщился, когда до него доходили слухи об этом. Ага, побольше бы таких адмиральских любимчиков! Чему завидовать? Тому, что самая головоломная боевая работа, самые сложные, почти невыполнимые оперативные задачи неизменно сваливаются на голову старшего лейтенанта Сергея Павлова? Тому, что у старшего лейтенанта Павлова боевых наград столько, что иному каперангу не снилось? Так они честно заработаны.

Сам Полундра искренне недоумевал, когда подобные разговоры затевал кто-либо из его сослуживцев, не обремененный лишним умом. Прояви, дружок, себя в деле, покажи себя асом подводного боя – и будут тебе мои «привилегии» по полной программе, так, что только держись!

Словом, Сорокин не без основания считал, что с Полундрой поступают несправедливо, не давая ему подниматься по служебной лестнице так быстро, как он того заслуживал.

Так вот, своей манерой общаться с Полундрой, тем, что Павлов был одним из немногих людей, который мог в разговоре говорить ему «Петр Николаевич», Сорокин словно бы немного компенсировал эту несправедливость.

– Можешь не трудиться, Сергей, – слегка усмехнулся адмирал Сорокин. – Ты хочешь спросить, при чем тут мы, верно я угадал?

– Вот именно, – кивнул Полундра. – Мы ведь ВМФ, а не ведомство моего тезки! Спасательные операции скорее по их части.

Они сидели за рабочим столом начальника учебно-тренировочной базы «Головинка» втроем: адмирал Сорокин, старший лейтенант Павлов и дама, которую Петр Николаевич представил как Людмилу Александровну Белосельцеву. Она покуда не вмешивалась в разговор, не сказала еще ни слова, лишь время от времени поднимала на Полундру загадочный, какой-то изучающий взгляд своих красивых темно-карих глаз.

«К чему бы здесь эта миловидная спортивная чиновница? – думал Полундра. – Представитель НОК, или кто она там? Что-то я забыл: яхтинг – олимпийский вид спорта? Или нет? Кажется, да. Впрочем, куда более странно другое. Петр Николаевич – фигура о-го-го какая! И вот он прилетает сюда из Москвы из-за рядового, вообще говоря, несчастного случая. Разбираться с которым, кстати, совершенно не наше дело. Мы все больше не спасаем, а вовсе даже наоборот… Неужели у Сорокина поважнее работы не нашлось?»

– Это ты прав, что мы не МЧС. Но и нам не только же окаянствовать на морях-океанах, можно и спасти кого-нибудь из наших. Ради разнообразия, – сказал адмирал Сорокин, словно прочитав несколько недоуменные мысли Полундры.

Петр Николаевич не улыбался, его тон был абсолютно серьезным. Лишь в глубине глаз мерцали озорные искорки.