Колонна

– Храни тебя Аллах! – уронив слезу, пробормотал он, быстро отвернулся и вместе с женой, дочерями и малолетним сыном пошел через сад к задней калитке.

Я сел в кабину и повернул ключ зажигания. Датчик горючего показал, что бак «Опеля» почти полный. Правда, аккумулятор, как видно, был уже староват, и его заряда едва хватило на то, чтобы запустить двигатель. Движок завелся только с третьей попытки.

Я выехал со двора и закрыл за собой ворота. Кто знает, может, уже завтра-послезавтра Гасану и его семье удастся вернуться домой?

Потом я направился в сторону минарета, высящегося над Табаром. В той стороне начиналась единственная дорога, ведущая сюда. Ехал я по улицам Табара не спеша, обдумывал на ходу, как прорваться через блокпост шайтанов. Кое-какие варианты на этот счет у меня имелись. Правда, не самые надежные, но что есть, то и есть.

Как я и предполагал, блокпост представлял собой кособокую будку из досок и жести, подле которой околачивались несколько шайтанов с автоматами. Дорогу перегораживали бетонные блоки. Преодолеть этот коридор можно было, лишь сбросив скорость и выписав «змейку».

Увидев «Опель», вся эта шайка разом оживилась, как видно в ожидании хорошей поживы. Я нацепил на нос темные очки, нашарил в кармане особый значок в форме черного знамени с единственным словом «Шабакар». Так называется контрразведка СИВ. Это украшение я некогда позаимствовал у исламиста, взятого в плен.

После этого я лихо подруливаю к блокпосту и резко бью по тормозам.

Изображая запредельную ярость, я тигром выпрыгиваю из кабины, тычу значком прямо в носы шайтанам и ору во всю глотку:

– Шабакар! Вы, грязные скоты, уроды, предатели, гнусные шкуры! Как вы посмели за деньги пропустить того неверного, которого мы сегодня собирались задержать в вашем поганом, вонючем Табаре?! Всех расстреляю, прикажу отдать на съедение голодным псам! Кто здесь старший? Ко мне! Живо!

Шайтаны в момент обделались, побледнели, позеленели, их коленки задрожали. Недавнюю наглость и выпендреж с них тут же как ветром сдуло. Старший – мордастый ломовик с бородой а-ля Усама бен Ладен – бочком приближается ко мне и стоит, не знает, что сказать.

– Ну, отвечай, нечестивец, сколько взял с неверного за то, чтобы тот смог улизнуть от нас? Говори, грязная скотина! Ну?!

Ломовик начал заикаться, мол, в жизни не взял и мелкого гроша, он чист перед Всевышним и контрразведкой…

Но я договорить ему не даю, ору еще громче:

– Врешь, мерзавец! Это наглая ложь! Или ты забыл, гнусный язычник, что сказал Пророк?! Лжецы будут низвергнуты в бездну и преданы вечному проклятию! Прощение получат только лишь те, кто покаялся в грехе своем.

Цитату я, конечно, придумал сам, но на шайтанов она подействовала очень даже впечатляюще.

Старший из них сгибается крючком, с оханьем утвердительно кивает и говорит:

– Признаюсь, мой господин, я взял деньги с того человека. Но мы его знали как истинного мусульманина, никак не связанного с властью узурпатора. Тем более что даже ничего не требовали, он сам нам предложил. Но отныне – клянусь всем святым! – ничего подобного больше не повторится. Обещаю, мой господин!

Его подручные тоже блеют хором:

– Клянемся! Больше не повторится…

Я изображаю, что несколько смягчился, и заявляю:

– Это хорошо, что вы признались. Шабакар суров, но справедлив. На первый случай вам даруется прощение. Но если вы нарушите заветы Пророка еще раз, то кара будет ужасной. И последнее. Я уже знаю, что большую часть денег, взятых с проезжающих, вы обязаны отдавать своим начальникам. Они их присваивают и тратят на всякие греховные дела. Мы это хорошо видим и все знаем. Очень скоро многие из них понесут суровое наказание. Помните, Аллах велик и всеведущ. От его взора ничто не утаится!

Я с прокурорским видом сажусь в машину и не спеша уезжаю. В зеркало заднего вида мне хорошо заметно, как шайтаны сбиваются в кучку и о чем-то боязливо шушукаются, глядя мне вслед. Думаю, завтра этим тупым обормотам придется иметь дело с настоящей контрразведкой. Не завидую я им!

Я неспешно проезжаю километра три и останавливаюсь на обочине дороги, рядом с которой на песчаном холме высится гранитный истукан. Это невесть как оказавшаяся здесь глыба красного гранита тонн на двести, а то и триста, которой в незапамятные времена кто-то придал условное сходство с человеческой фигурой. В нескольких местах у основания глыбы заметны свежие сколы, следы взрывчатки, использовавшейся идиотами-фундаменталистами, которые пытались его уничтожить. Чтобы не привлекать ненужного внимания, я прячу машину за зарослью какого-то мелколистного кустарника с длинными острыми шипами.

Оставив машину внизу, я поднимаюсь на холм к истукану и пробую связаться с Идрисом. Связь здесь работает, хоть и не очень уверенно. Иносказательно, к тому же по-русски я рассказываю полковнику о том, что мне удалось узнать от Гасана. Даже если нас кто-то и подслушивает, то черта с два сможет уразуметь, о чем я говорю. Идрис же понял все именно так, как и нужно было.

– Отлично! – говорит он. – А ты сейчас где? Впрочем, об этом не стоит. Мало ли кто нас может услышать. Мы уже подъезжаем к Даальдану. Так что направляйся сюда.

На этом наш разговор заканчивается.

Ждать Иззуддина с семьей мне приходится около получаса. Приходят они мрачные, унылые, потерянные, видят меня и недоуменно замирают. Скорее всего, эти люди никак не ожидали, что мне удастся миновать блокпост, и были уверены в наихудшем. Поэтому мое появление в условленном месте они воспринимают как настоящее чудо. На их лицах появляются растерянные улыбки, они меня горячо благодарят, как если бы я, наподобие Брюса Уиллиса, в очередной раз спас весь мир, и возносят хвалы Всевышнему.

Зато мое намерение идти пешком к своему квадрику Гасан воспринимает как самоубийственное сумасбродство. Он отговаривает меня от этого, по его мнению, безумия, и предлагает ехать с ними, говорит, что я могу занять переднее пассажирское место рядом с ним. Семья не переломится, может как-нибудь уместиться и сзади.

Но чего мне бояться, имея на руках решающий скорострельный аргумент, годный для любого, самого жаркого спора? Я отклоняю предложение Иззуддина, машу им на прощание рукой, перехожу через дорогу и спешу к зарослям, темнеющим вдали. Там меня дожидается квадрик.

Я поднимаюсь на песчаные холмы, спускаюсь в глинистые низины и раз за разом перевариваю в душе сегодняшние события. Да, похоже за Гасана и его семью кто-то крепко молился, раз я неведомым образом оказался в нужное время в нужном месте. Ведь приди я к лавке Гасана всего на минуту позже, их бы уже ничто не спасло. А дочки у него и в самом деле – ничего, очень даже симпатичные. Было бы досадно, если бы таких пригожих девчонок немытые, вонючие шайтаны сделали своими наложницами.