Укрощенный тигр

– Зимин командует двумя ротами, заменяет Соколова. Всем экипажам «тридцатьчетверок», за Зиминым в отступление!

Остатки разбитого батальона потянулись в тумане черного маслянистого дыма с дороги, один за другим скрываясь за земляной возвышенностью. Пехота армии вермахта принялась поливать их дождем из пуль, издевательски, с насмешкой. Они не причиняли вреда бронированным тяжелым КВ, которые могли раздавить любого из фрицев одним движением, но стрельба не прекращалась, пока последний советский танк не скрылся за поворотом. Немцы словно устроили торжественный салют, празднуя такую быструю победу. Немецкие танки тоже были подбиты, уничтожена артустановка, но еще осталась пехота, бодрая, рьяно прущая с автоматами на ослабевший батальон. От этого Морозу было в два раза горше: понесли большие потери, командный состав погиб почти весь, и ротный командир, и комбат. Их батальон сорвал боевую операцию, а теперь и фрицы, как брехливые собаки, лают им вслед из автоматов.

Он бросил радисту:

– Связывайся со штабом, срочно! Надо доложить, что нас разбили во всю голову.

Тот послушно кивнул и закрутил рукоятки радиостанции. Оказавшись на безопасном расстоянии, Мороз глухим от стыда голосом отчитался:

– Попали в засаду. Потери больше половины батальона, как будем на нейтральной полосе, сообщу по личному составу и единицам технике. – Мороз сжал большие кулаки, даже помехи связи не могли скрыть боль в его голосе. – Майор Савченко погиб, подбит снарядом. Старший лейтенант Соколов пропал.

– Как это пропал, Мороз? – резко уточнил на том конце провода голос политрука. – Не может целый танк пропасть, это же не травинка в поле. Экипаж на связь когда выходил последний раз?

– В начала боя, Соколов командовал ротой. Потом в «семерку» попал снаряд, машина съехала с дороги, больше я его не видел. На позывные не отвечает, среди отступивших его нет.

– Товарищ капитан, – голос у политрука налился сталью, – вы приняли командование батальоном вместо погибшего Савченко. Подразделение разбито, из-за этого будет свернута вся наступательная операция. Красная армия наступает, а наша танковая бригада благодаря вам отступает и несет потери! Вы ответите за все!

– Слушаюсь, готов понести наказание, – только и смог выдавить из себя капитан.

– Это вы уже перед командованием штаба будете рассказывать. – И эфир наполнился тишиной, сеанс связи был окончен.

Мороз стянул с головы шлемофон, в полумраке отделения его бойцы не видели, как из глаз взрослого мужчины текут слезы. Не в силах сдержаться, он уткнулся лицом в промасленную ткань шлема и заорал что было сил, выкрикивая самые грязные ругательства в адрес проклятых фашистов. Ему было неимоверно стыдно за проигранный бой, позорное отступление. А еще чернее на душе было из-за потери сослуживцев, однополчан, с которыми прошел всю войну, что стали танкисту близкими людьми. Теперь они лежат там, изувеченные, опаленные огнем до черноты, а он жив, бежит как последний трус с поля боя и даже не может похоронить их по-человечески, отдав последний долг.

Весь экипаж командирского КВ молчал, без единого слова трясясь на ухабах размытой дороги. Они понимали, что не будет у крепкого капитана больше возможности выразить свое горе, выплюнуть резкими словами. По приезде отчитываться ему перед штабом, собирать живых и раненых, снова вдохновлять бойцов после неудачного сражения. Не будет у него и минуты времени, чтобы завыть по-звериному от переполняющей, рвущей изнутри боли.

* * *

Соколов откинул люк, выглянул наверх и с удовольствием глотнул свежий воздух. Небольшой перерыв они заслужили. Но одно теперь плохо: машину не видно из-за кучи обломков и мусора, но и ему теперь тоже не видно, как далеко продвинулись танки его батальона. Алексей покрутил настройки бинокля, но от дороги по центральной улице шло понижение рельефа местности, в которую они и спустились в поисках укрытия. И теперь ему были видны лишь черные столбы дыма от пылающей техники. Даже на расстоянии от густого химического запаха в горле першило при каждом вдохе. Он прислушался к выстрелам, все реже и реже, ни канонады гаубиц, ни коротких ударов танковых орудий, только стрекот автоматов. Странно, ведь по плану сейчас машины должны продвигаться сюда к началу жилого сектора. Что-то идет не по плану, ведь никто не ожидал нападения штурмовой танковой группы, еще и с поддержкой артиллерии и стрелков.

На въезде в село раньше высился большой комплекс хозяйственных построек, обнесенных добротным забором. Но сейчас от бывших хранилищ или коровников остались лишь черные остовы. Судя по глубоким ямам, село во время воздушного налета закидали бомбами. Немцы, согнав всех, кто остался из живых в селе, заставили жителей голыми руками закидать ямы на дороге землей, а сверху уложить плотным рядом камней. Разгромленные постройки растаскали на доски и щепки для розжига печей. А все остальное пространство так и осталось нетронутым – изуродованное, опаленное прошлое зажиточного села. Именно здесь, на краю обугленной земли, где осталась тонкая лента молодых березок, они замерли в короткой передышке, перед тем как вернуться на дорогу в жаркий страшный котел боя. Но командир понимал, что сражение уже затихло, и подозревал, что русские танки ушли в отступление. Уж слишком большой перевес в силах, а атака вермахта стремительна.

Алексей снова опустился вниз в машину. На него с немым вопросом смотрел весь экипаж. Вокруг немцы, танков батальона КРКА не видно и не слышно, звуки боя все тише, связь со штабом и другими отделениями утеряна… И как им узнать, что происходит?

По уставу не имеют они права далеко отходить от танка. Если снаряд попадает в гусеницу, повреждает траки, то экипаж по уставу даже под огнем врага должен принять меры к ремонту и быстрому возвращению танка в строй. Если танк подбит, экипаж, если он жив, должен со стрелковым оружием защищать машину. Так гласил устав, вот только свод правил не может предусмотреть все ситуации.

«Семерка» не была подбита, никто из них не ранен, но потеря связи лишила ориентиров в бою, вырвав из общего движения. Поэтому необходимо рискнуть, выйти из-под защиты брони корпуса на открытое пространство и найти решение, полагаясь на боевой опыт. Их личный устав был написан кровью, опытом жестоких боев, гибелью личного состава.

– Придется произвести вылазку для разведки на местности. – Алексей бросил взгляд на Руслана, который в полумраке пытался найти поломку в радиостанции. Семен Михайлович подсвечивал ему динамо-фонарем, взглядом технического специалиста осматривая внутренности устройства – не выхватит ли где глаз опаленный бугорок или оборванный провод.

– Омаев, Бабенко остаются для ремонта станции, мы с Бочкиным на разведку. Логунов замещает командира, ведет наблюдение за обстановкой. Мы до начала дороги доберемся, чтобы обзор был. Выясним обстановку и назад.

– А если немцы нас обнаружат, Алексей Иванович? Связи нет, как мы вас найдем? – не отводя взгляд от панели с рукоятками и световым индикатором, уточнил внимательный Бабенко. Он понимал, что вокруг немецкие патрули и как только они обнаружат Т-34, то начнется отчаянный бой. Командир с заряжающим уже не смогут незаметно пробраться к танку.

– Сорок минут на вылазку. Если не вернемся или немцы нападут, уходите вниз к пойме реки. Как только найдется просвет в лесу, то можно будет перейти на нейтральную полосу, а потом к нашим вернуться.

Логунов резко качнул головой:

– Немчура нас гулять вдоль реки не отпустит, у них танков полно, пушек, пехоты. Основательно подготовились к встрече с нашим батальоном. Нет, Алексей Иванович, мы вас не бросим. А еще стоять будем до последнего патрона. Боезапас снарядов есть, личное оружие, пулемет. Повоюем. Идите выполнять боевую задачу и за нас не беспокойтесь, мы бывалые.

Соколов не нашел слов в ответ, внутри все сжалось от душевного тепла. Какой же он все-таки надежный, Василий Иванович, словно каменная стена, всегда поддержит. Повезло Николаю, что такой человек оказался его названым отцом.

Бочкин же замер, не решаясь поднять глаза на командира отделения. Не хотел он, чтобы дядя Вася прочитал в его глазах жуткий страх, от которого начинали лязгать зубы. Одно дело действовать в азарте сражения, когда загоняешь каждый снаряд, словно лично Гитлеру даешь зуботычину. А совсем по-другому себя чувствуешь, когда надо встать и пойти в неизвестность, выйти с одним автоматом на открытое пространство в окружении немецких войск. Кто знает, что случится, пока они за полчаса доберутся до дороги. Может, снова такое полчище фашистов набежит, что и не увидит он больше никогда Василия Ивановича. А такое страшнее собственной смерти. Родного отца Колька помнил плохо, даже и на шепотки местных сплетниц о «безотцовщине» привык не обращать внимания. Но годы, что провели они с дядей Васей в танке, превратились в целую жизнь, спаяли их крепче, чем связывает родная кровь. И теперь ему было страшно даже подумать, что больше не увидит он своего отчима, что стал по-настоящему родным отцом. Так, не поднимая глаз, стянул он шлем, застегнул комбинезон до конца и полез следом за старшим лейтенантом в открытый люк. Лишь на последней ступеньке не выдержал и бросил быстрый взгляд в полумрак машины. Логунов словно сердцем поймал его порыв. Оторвался от оптики, повернул голову и подмигнул земляку, названому сыну и другу в одном лице. От теплого его взгляда и ободряющего взора – прорвемся, Колька! – внутри разжались ледяные щупальца ужаса и молоденький ефрейтор поверил, все у них получится.

Легко спрыгнув с брони, Алексей негромко предложил:

– Давай ветками танк закидаем. Чтобы со стороны дороги он незаметен был.

Бочкин кивнул молча в ответ, делов на пять минут. Они стоят возле огромной горы старых веток, остается лишь набросить пару охапок побольше на борта, и «Зверобой» сольется с кучей строительного мусора.

Пока Колька усердно усыпал бронированного друга обрубками веток, его командир с биноклем осматривал местность вокруг. До дороги, куда им надо попасть, недалеко, метров 500, но по выложенной булыжниками грунтовке им прогуливаться не стоит. Немцы в селе, атака батальона танков Красной армии все никак не начинается. При таких условиях лучше будет пробираться где короткими перебежками от укрытия к укрытию, а где и ползком, по воронкам от снарядов. Он уже приметил первое место, где можно спрятаться и осмотреться перед следующей перебежкой.

– Смотри, вон туда за сруб от колодца по моей команде бегом, пригнувшись. Как кивну, то бежим к следующему ориентиру. Готов?

– Да, – прошептал в ответ Бочкин.

Они быстро преодолели короткий промежуток между мусорной кучей и колодцем, упали на твердую стылую землю за его крепкими стенками. Алексей принялся высматривать следующую ямку или куст, а Колька покосился на намалеванный крест с надписью на темной от времени деревянной стенке: «Отравлено! Не пить!»

«Вот уроды, воду отравили для скотины»! – внутри поднялась волна возмущения. Колька всю жизнь провел в селе и знал не понаслышке, что значит заботиться о корове или телятах. От злости аж в глазах заискрило, какой богатый колхоз в яму превратили, это же годы усердной работы.

– Вперед, – одними губами прошептал Соколов и в три прыжка оказался на дне воронки. Бочкин, чуть замедлившись, последовал за ним.

Логунов в это время крутил панораму перископа, вращая командирскую башню. Отслеживал каждое движение. Сквозь толщу бронированных листов невозможно услышать шорохи или разговоры, остается надеяться на визуальное наблюдение, чтобы не пропустить внезапное нападение противника. Он повернул башню в сторону дороги к селу: до сих пор в воздухе клубятся черные столбы, но стали уже ниже, догорает подбитая техника. Вот две фигурки, Коля и Алексей, метнулись вдоль перекошенного дома и слились с придорожными кустами – почти дошли до цели, полдела сделано. Но и возле дороги ситуация яснее не стала, слишком высоко дорога, затихшая после боя, чтобы увидеть пространство, где шел бой. Соколов в бинокль смог лишь увидеть верхушки немецких танков да замершие подбитые машины обеих армий.

– Николай, смотри вокруг в оба. На дерево придется залезть. Свисти, если увидишь немцев.

Соколов ухватился за ветку, упираясь подковками сапог, ловко взобрался на три ветки вверх и притулился на толстом суку. Наконец он оказался вровень с горизонтом и успел увидеть, как за холм заворачивает последний советский КВ, провожаемый выстрелами немецких автоматчиков. КВ Мороза маневрировал, то останавливаясь, то уходя, то возвращаясь, делая выстрел и тут же прижимаясь к покатому склону. Батальон отступал под прикрытием командирского танка, выстрелами не давая вражеской пехоте преследовать колонну. На обочине стояли два немецких бронетранспортера, высаживавшие пехоту. По дороге рассыпались немецкие автоматчики, поливая огнем тяжелые машины, что исчезали за поворотом.

От такой картины лейтенанта покачнуло на хрупкой опоре, но он вцепился одной рукой в ствол, а второй плотнее прижал окуляры к лицу. Отрегулированная оптика показала дорогу крупно. У него похолодело внутри: пять, восемь, семнадцать подбитых немецких танков, еще двадцать на ходу, пускают сизый дым двигателей. Рядом с грудами мертвых тел возятся черные фигурки рядовых, сортируя немцев и русских, рядом стоят, не скрываясь, два офицера. Русских подбитых танков почти двадцать. Но хотя бы немцы не выкатывают пушки, значит, артиллерию удалось повредить.

Ловким прыжком командир оказался на земле и бросился обратно к «тридцатьчетверке» тем же маршрутом. Николай молча бежал следом, хотя его разрывало от вопросов, что там увидел Соколов в окулярах бинокля. Но судя по хмурому лицу, ждут их экипаж не самые хорошие новости. Вот они уже у танка, поспешно запрыгнули на броню и быстрее вниз в безопасное пространство боевого отделения.

– Отступают наши. – От интенсивной пробежки Алексей задохнулся, не в силах продолжать дальше. Припал к горлышку заботливо протянутой Бабенко фляжки. Да и что рассказывать, не будет атаки, батальон советских танков с большими потерями отступил обратно за нейтральную полосу. Наступательная операция провалилась, а их экипаж теперь окружен со всех сторон немецкими войсками. На дороге танки и пехота, что ждет в селе – неизвестно.

– Как связь? Получилось найти поломку?

Омаев кивнул:

– Да, нашел. Но умформеры треснули, связь не восстановить без радиотехников.

– Хорошо. – Алексей высказал с замиранием мысль, которая родилась по время возвращения назад, от дороги к танку. Окрестность была пустой, все боевые подразделения стянуты к дороге. Даже часовых на въезде не оставили, никому и в голову не пришло, что кто-нибудь сунется в село мимо танковой засады с поддержкой из пушек и автоматчиков. – Вся бронетанковая техника сейчас будет работать на дороге, внизу вдоль речного русла идти опасно. Неизвестно, какая там почва, а на разведку у нас времени нет. Часа два-три, и немцы будут возвращаться обратно в село, на исходную позицию. Расчистят дорогу, заберут погибших, раненых, выставят здесь часовых. И нам не шевельнуться уже, заметят мгновенно. Маскировка из веток даже ребенка не обманет. Против двадцати танков у нас снарядов не хватит выстоять, наш батальон сейчас нескоро в атаку пойдет. Предлагаю прорваться через село.

– Как через село? Прямо в лапы фашистам? – Бочкин не удержался от удивленного восклицания.

– Николай, – строгий взгляд Логунова приструнил парня. Василий Иванович внимательно слушал Алексея, понимая, что тот всегда выбирает хорошую тактику.

Но Соколова недоверие не смутило. Карту села с обозначенными укреплениями он запомнил хорошо на совещании у комбата, хоть сейчас глаза закрой, и перед ним прожилки дорог, серые квадратики штаба и мест расположения основных частей, черная черта моста через ленту реки. Правда, не знал в тот момент Савченко, что немцы в обход села успели соорудить за ночь переправу и перегнать танковое соединение СС, приготовив засаду. Но уж точно целую роту техники в селе не оставили про запас. Все силы офицеры вермахта согнали сюда, к месту начала атаки, а значит, в центре поселения сейчас мирные жители, охрана да хозчасть. Даже если и есть артиллерия или автоматчики, то точно не готовы они к внезапному появлению русских танков. Это все изложил Соколов товарищам.

– А почему танков? – Руслан размышлял, сдвинув густые брови. – Мы же одни.