В котле сатаны
Девушки не отставали от танкистов, каждый немецкий солдат, что пытался спастись бегством из горящей машины, падал, ужаленный смертоносной пулей из «мосинки». Сейчас командир маленького отряда Алексей Соколов понимал, что пора штурмовать высоту. Там затаилась артиллерия, пока ее не ликвидируют, орудия могут в любой момент случайным снарядом навсегда остановить советский танк или изрешетить осколками снайперов. Он не может допустить потери ни одной боевой единицы, их и так слишком мало.
Меткие выстрелы один за другим уничтожали бронетехнику, отрезок дороги превратился в озеро из огня с плотной завесой черного тумана. Последний пяток машин жался к холмам в ужасе от напирающих безумных русских танкистов. Вот только приблизиться не давали пушки – чуть тридцатьчетверки проходили вперед, как по башне и корпусу начинали бить снаряды германской зенитки наверху. Слишком большое расстояние, свыше полукилометра до цели, и зениткам не хватало мощи для пробития брони и оптики для прицела на движущиеся машины. Стоит пойти на сближение, и их заряды будут оставлять не вмятины и сколы на броне, а прошьют ее насквозь. Внутри башни снаряд разлетится на сотни металлических раскаленных кусков, выжигая оснастку машины и людей. Соколов бросился к люку, который был открыт, чтобы они хоть немного могли дышать в загазованном крошечном пространстве. Где же Омаев с Федорчуком? Почему так долго? Над кустами вдруг возникла девичья голова:
– Товарищ командир, почему отступаем? Там же наши стрелки! Нельзя их бросать!
– Да не могу я по скалам бить, их завалит вместе с немцами! – выкрикнул парень уже в отчаянии.
В голове шумело от бесконечных выстрелов, едкого воздуха внутри танка и крутилась одна и та же мысль: «Быстрее, быстрее, их надо спасти!» Не было у него ни злости, ни обиды на своенравную Тасю Доброву, что ушла в ночную вылазку, нарушив его приказ. Только мучительное желание как можно скорее броситься на врага, чтобы вызволить девушек из немецкого плена. Он так и не понял, почему так упорно отказывался рисковать и проводить отряд снайперов через заброшенную дорогу по топям. Чувствовал, как и Гошка Федорчук, что неправильно отправлять женщину на войну, бросать ее красоту под пули и снаряды. Поэтому так отчаянно ждал сигнала, изнывая от давящей тревоги и в то же время надежды – они должны их спасти!
Долгожданный красный сигнал ракетницы прочертил линию над боковым пиком, что торчал раскрошенным клыком между деревьев.
Соколов нырнул внутрь загазованной темноты танка, на ходу обозначая ориентиры:
– Вперед триста метров, открываем неприцельный огонь по скалистой части бронебойными снарядами. Бочкин, твой левый фланг, бери шаг в сто метров, тридцать градусов выше высокой сосны по краю. Бей болванками, чтобы скалы кусками летели им на головы.
Коля прицелился, задрал дуло. Выстрел! Твердая порода взлетела от удара тяжелого снаряда, осыпалась вниз кусками скал с острыми концами. С другой стороны гряды Соколов тоже расстреливал тяжелыми бронебойными зарядами каменную стену, обрушивая обвалившиеся глыбы на головы засевшим среди холмов немцам.
Огонь! Облака пыли поднимались все выше над вытянутым выступом, где расположилась позиция врага. Выстрелы зениток смолкли, замолчали пулеметы и автоматы. Огонь отряда вермахта стих.
– Вперед! – Соколов раздавал приказы, торопясь как можно скорее подняться наверх. Там на площадке держали оборону два его бойца с автоматами, возможно, нужна помощь раненым стрелкам. Быстрее, быстрее. – Бабенко, Громов, на прикрытии, поставить машины за триста метров от подошвы гряды. Любое движение – стреляйте! Остальные за мной, Бочкин, пулемет!
Лейтенант скинул шлемофон и бросился к шаровой установке. Оттуда стянул пулемет, с трудом поднял на плечо и прыгнул вниз. После прыжка с тяжелым весом пятки заломило от боли, но лейтенант бросился бежать к выступам, что вели наверх к площадке в скалах. Следом торопились снайперы с «трехлинейками», Николай с таким же ДТ на плече.
Они лезли, задыхаясь от натуги, обдирая пальцы о мерзлые скользкие камни. Вверх, вверх, как можно скорее. Сбоку стреляли оставшиеся в живых среди каменных завалов немцы. Соколов, не поворачиваясь назад, крикнул:
– Бочкин, организовать огневую точку, пять снайперов на поддержку! Отбить атаку! Ликвидировать немецких стрелков!
Ноги предательски разъезжались на обледенелых выемках, пулемет давил тяжелым грузом, оставляя на плече и шее ссадины, и все равно он не останавливался ни на секунду. Спасти, быстрее! Еще пять метров, десять! Позади в кустах застрекотал пулемет и принялся гасить засевших в расщелинах между глыбами немцев. Защелкали выстрелы винтовок в поддержку Омаева. Немцы снова затихли, в ужасе забившись подальше между камнями.
Одеревеневшие пальцы Соколова вдруг совсем перестали слушаться, пулемет соскользнул с плеча и потянул вниз в двухметровый обрыв под ногами. Тотчас его подхватили со всех сторон женские руки. Тонкие, с кровавыми ссадинами от камней на изящных пальцах, с изящными запястьями, они ласково удержали его, помогли поднять тяжелое орудие. От их заботы тело парня налилось силой. Соколов рывком уложил на площадку пулемет, подтянулся сам и рухнул на край выступа. К нему бросился Руслан, помог взобраться, подхватил идущих следом девчат, вытаскивая за руки с крутого склона. Омаев замахал на девчат руками, выкрикнул обреченно:
– Не смотрите, не смотрите! Нельзя вам смотреть на такое!
Алексей перевел взгляд за его спину и застыл. Возле стройной разлапистой сосны высилась гора из женских тел. В изорванной одежде, в крови, истерзанные, переломанные, изнасилованные девушки лежали, сваленные в кучу, будто ненужный использованный мусор. Кровь заливала лица и волосы, из-под бесстыдно задранных юбок белели бедра, через кровавые лохмотья просвечивали округлости грудей. Лейтенанта словно ударило снарядом: руки и ноги обмякли, голос пропал, и наступило отупение. Он никак не мог отвести глаз от жуткого зрелища изуродованных женских тел, глаза выхватывали то длинную черную змею косы, то кокетливый неуставной беретик над окровавленным лицом.
Возле кучи мертвецов ползал Федорчук, он не замечал, как по его лицу текут слезы, а из горла раздается скулеж. Парень все пытался уложить миниатюрную фигурку с краю так, чтобы переломанные ноги перестали выворачиваться под уродливым неестественным углом, гладил светлые волосы, слипшиеся от каши из мозгов и крови, что остались вместо разбитого прикладом черепа. И скулил, скулил горько, отчаянно, будто пес возле могилы хозяйки. Соколов подошел на ватных ногах к воющему парню и влепил ему со всей силы пощечину и еще одну. Следом схватил за плечи, просипел сорванным голосом в лицо:
– Нельзя, нельзя так! Живых спасай, живых!
Гошка помотал головой от его ударов, в глазах вдруг что-то вспыхнуло – черное, будто грозовая туча. Он поднялся, перехватил автомат на груди и зашагал к спуску.
– Назад, отставить! Федорчук!
Теперь парня уже было не остановить. Танкист почти кубарем скатился вниз, прошил очередью забившихся в щель между камнями двух стрелков и пошел дальше. Гошка не замечал, как в него летят пули, пробивая ватник, оставляя кровавые отметины на его груди, ногах, впиваясь в живот. Он шагал и нажимал на спусковой крючок автомата. Очередь, снова очередь. Короткая череда выстрелов укладывала всех, кто шевелился в укрытиях. Парень вскарабкался на завал, чей-то меткий выстрел разорвал ему щеку. Но, окровавленный, он сполз вниз и снова выстрелил. Еще очередь, снова! Огонь!
– Стой, нет! Танки откроют огонь! – кричали ему сверху.
Только Гоша, качаясь, шел из последних сил, стекленеющими глазами находил перепуганных фашистов и посылал в них пулю за пулей. От выстрела почти в упор его отбросило назад. Тогда парень встал на колени и пополз, без остановки нажимая на спусковой крючок. Выстрел! Фонтан из автоматной очереди превратил его лицо в кровавую маску. Стрелок рухнул лицом вниз, приподнял голову, последним усилием отправил очередь вперед, так что новая порция подстреленных немцев покатилась с обрыва вниз. Голова его упала на камни, кровь хлынула ручьем, превращаясь в багровую реку, а пальцы все еще нажимали на спусковой крючок. Короткий путь его по немецкой позиции был усеян трупами, со стоном корчились раненые, делая свои последние вздохи.
Укрепление немцев было разбито, бой окончен. Пора было возвращаться к своим. Танки не смогли бы пройти по заваленной дороге в проеме между скалами, им придется проходить прежней дорогой вдоль подтопленных пойм. Но скалы свободны для отряда снайперов, для тех, кто стоит на охране моста. Немецкая группировка ликвидирована – путь свободен.
Алексей спустился вниз, отдал приказ мехводам:
– Укройтесь на территории завода и ждите нашего возвращения. Мы проводим снайперов к нашей линии обороны, после доклада вернемся назад.
Бабенко в знак того, что понял, кивнул. Он не стал задавать лишних вопросов, лишь осторожно уточнил:
– Успели?
Тем не менее по горькой складке возле рта командира, по его молчанию все понял, опустил седую голову. Даже он, пожилой человек, столько видевший в этой жизни, не знал, что сказать, как найти слова утешения молодому лейтенанту, чтобы хоть на немного приглушить боль, бушующую в груди.
В молчании отряд поднимался на вершины и спускался вниз, пока не оказался в поле. Оттуда с другого края из окопов к ним бросились люди – стрелки, командиры, санитары. Их ощупывали, шумели, ликовали, трясли, обнимали. Соколов докладывал по связи об успешном завершении прорыва, отдавал команды ребятам, что запасались тяжелыми канистрами. А перед глазами стояла страшная картина – груда женских тел, мертвых, изломанных. Еще вчера живых, теплых, которых можно прижать во время танца и вдохнуть неуловимый женский аромат. Вот все, что фашисты оставили от них, за несколько часов превратив красоту в гору окровавленной, испохабленной плоти.
Обратно тяжелой дорогой по скалистым холмам было решено не возвращаться. Логунов был снят с обороны моста, так как немцы затихли и больше не пытались захватить переправу. Они погрузились все в один танк и направились по обходной дороге в сторону завода, где ждала вторая часть взвода. По дороге Соколов так и не смог ни с кем говорить. Логунов ничего не спрашивал у непривычно молчаливых танкистов, зорко следил за дорогой. Лишь иногда поднимался на броню, садился рядом с Колькой плечом к плечу, чтобы почувствовать его живое тепло сквозь толщу телогрейки. Через наступающее темное марево сумерек он с тоской на душе всматривался в лица парней. Смотрел и понимал, что не стоит лезть с вопросами, такой камень у них на душе остался после этого боя, что останется он с ними навсегда страшным грузом.
Глава 5
Вся ночь и следующий день прошли в ожидании. Члены экипажей разводили огонь, чтобы соорудить себе ужин из сухпайка, и ждали, когда восстановят связь. В эфире то звучал поток голосов, то раздавался невнятный треск помех. Утром Омаев наконец принял по связи новый приказ: «В связи с участившимися прорывами к мосту отряду танков под командованием лейтенанта Соколова занять позицию для обороны советской территории. Для получения координат прибыть в командный пункт дивизии».
От бытовых простеньких радостей, нескольких часов отдыха черное горе отлегло. Оно не стало легче, но будто в сторону отодвинулось. Нет времени справлять траур по мертвым, надо помогать живым.
На выезде после территории завода рядом с разбитой кирхой их встретил патруль. По обходной дороге сюда вывозили раненых с передней линии окопов, сооружали временный узел связи. Возле ручья уже сновал с ведром повар, растапливая полевую кухню. Спешившимся танкистам замахал рукой из двери церкви человек в накинутой на плечи шинели с широкими генеральскими погонами:
– Соколов и его ребята! Давайте поближе, – комдив Котов крепко пожал руку каждому, никого не обошел сильным рукопожатием. – Молодцы, ребята, вытащили девчонок, сломали немцев! Эх, с такими орлами мы Гитлера за месяц до Европы догоним. Давай-ка, лейтенант, отойдем для разговора.
Они прошагали с десяток метров до белой кромки замерзшей воды, которая чернела в полынье, что проделали техники. Возле полоски воды генерал вдруг снял папаху, зачерпнул пригоршню белых снежинок и протер ими с кряхтеньем лысую голову.
– Хорошо как здесь, будто и войны нет никакой. Вот что, лейтенант, уж прости, имени- отчества не помню твоего.
– Алексей.
– Алешка. Красивое имя, простое – наше, русское.
Котов вздохнул, тяжело давался этот разговор командиру дивизии. Он понимал, что бесконечно сдерживать атаки германских войск его соединения не смогут. Дивизии нужна передышка, а ему нужен дерзкий план, чтобы раз и навсегда отбить у немцев надежду вернуть занятые Красной армией территории. Генерал подцепил высохший камыш и нарисовал волнистую линию:
– Ты ведь видел мост, который ведет к магистрали? Его все немцы пытаются вернуть обратно.
Алексей в знак согласия кивнул, и комдив продолжил:
– Магистраль важная, только еще важнее то, что за мостом. После него расходятся три дороги – на Кингисепп, Волосов и Лугу. По ним немцы отступают, да только одно название, что отступают. Бегают туда-сюда, все пытаются обратно сдвинуть границы, – под углом в девяносто градусов появился пучок пунктирных линий из трех дорог. Камышинка уткнулась в точку соединения условных обозначений. – Сейчас это граница фронтов. Германского и советского. И ее надо сдвинуть, только эти набеги нас выматывают, на мосту не развернуться для атаки, – палочка очертила круг вокруг перекрестка дорог. – Есть у меня мысль, что если дождаться новой атаки и без боя запереть немцев в этом кармане, то за час наши бомбардировщики разнесут на куски всю эту армию драных гитлеровских кошек. Мы в это время с севера и юга зайдем вот по этим направлениям. Дивизионные танки погонят отступающих немцев к переполненным дорогам, и им придется эшелонировать линию обороны. Одна загвоздка! Как их малыми силами удержать в кармане на трех дорогах, чтобы до момента авианалета не ушли обратно в глубину?
Котов проницательно посмотрел в лицо молодого офицера:
– Я слышал, да и лично теперь убедился, что ты отличный стратег. Умеешь планировать действия в зоне боевых действий. Здесь не просто бой нужен, хитрость нужна. А какая хитрость, ты об этом подумай. Ты полевой командир, лучше знаешь, на что твои ребята и танки способны. У вас два часа на составление плана. Здесь остановитесь, после обеда жду твоего доклада, Алексей, – он заглянул в глаза парню и крепко сжал пальцы в кулак. – Разом их давить надо, гадов, чтобы даже мысли не было у Гитлера возвращаться в Советский Союз.
Соколову внимание генерала было приятно, но и задачу Котов поставил сложную. Как незаметно остановить прущую вереницу танков, не ввязываясь в бой, да еще и малыми силами. Только такие трудные задачки лейтенант любил и мог часами вглядываться в карты местности и рисовать на них химическим карандашом одному ему понятные стрелочки и линии. Недаром о лейтенанте Соколове шла слава эксперта танкового боя. Секрет его был не только в умении в тяжелых ситуациях отодвигать в сторону эмоции и страх, задействовать лишь холодный расчет, а также и в длительной мысленной подготовке. В отличие от других командиров Алексей не относился к танковой карточке формально, как к бюрократической бумажке. Для него это была схема будущего боя, которая укрупнялась, разрасталась от отделения с тремя-четырьмя членами экипажа до целой роты, для которой он выстраивал пошагово каждый метр траектории движения, зону огня, ориентиры для стрельбы. В голове он представлял все возможные варианты развития событий, развертывая целые баталии.
Как только Котов развернулся и вернулся в свой временный штаб, он отдал своим ребятам короткий приказ:
– Отбой на два часа, – и вернулся к схеме на снегу.
Подхватив камышинку, лейтенант теперь сам водил ею вокруг пучка дорог и моста, рисуя значки, рассчитывая в уме расстояние.
Танкисты разошлись кто куда: одни нетерпеливо ходили вокруг дымящей кухни, предлагая свою помощь, другие отдыхали, а Бабенко, как обычно, любовно осматривал тридцатьчетверки, выискивая все недочеты в работе деталей. Его верные помощники – Логунов и Бочкин – подавали инструменты, озабоченно охали, когда Семен Михайлович ворчал по поводу разбитой подвески и гнутых пальцев.
Один Руслан в это время слонялся от одного конца кирхи к другому и умолял о чуде. Он сразу приметил возле дверей покосившегося здания кучку перевязанных бойцов. На костылях, с перебинтованными головами, с повязками на руках они курили самокрутки, улыбались, радуясь короткой передышке в военной жизни. Здесь, в лесу, шум воды в ручьях и шелест камышей действительно заглушали звуки выстрелов, будто нет в нескольких километрах отсюда линии фронта и там не идут ожесточенные бои. Госпиталь – это передвижной госпиталь дивизии, о котором писала ему в письме Гуля. А значит, его невеста может быть здесь. Поэтому теперь парень нетерпеливо обходил круг за кругом здание, пытаясь высмотреть в темных провалах окон среди белых одеяний врачей и медсестер свою любимую. Вдруг в одном из черных квадратов он поймал взгляд родных глаз и кинулся со всех ног, прижался к высокому оконцу:
– Гуля, Гуля, Гулечка! Я нашел тебя, это я, Руслан! Я почувствовал, я знал, что ты здесь.
Стоящая к нему спиной седая женщина – военный хирург, затянутая в белую застиранную форму и тугую шапочку, резко повернулась и гаркнула:
– Это еще что такое! У нас ведется прием пациентов! Фамилия, номер части! Доложу командиру о нарушении дисциплины!
– Марья Гавриловна, не надо! – взмолилась ее ассистентка. Худенькая черноглазая девушка, так же укутанная в медицинскую накидку. – Это мой жених. Он не будет больше.
– Гульнара, не отвлекайтесь, у нас времени нет на романтику. Вы хотите научиться хирургии, смотрите и помогайте! – резко оборвала женщина девушку и повернулась назад к импровизированной лежанке, где полусидел солдат с вытянутой ногой.
На бедре у него было распухшее красное пятно, рядовой морщился от каждого движения и хватался руками за края своего сиденья.
Гуля протянула ему обрезок резинового шланга к лицу, хирург строго приказала:
– Зажимаешь и терпишь. Не орать, не плакать, не дергаться. Или хромым останешься навсегда, рука дрогнет у меня от твоего крика, и комиссия в инвалиды отправит. Поэтому терпи! Анестезии нет, терпи, потом спирт выдадим.
Бледный мужчина кивнул и вцепился зубами в резину. Врач командовала коротко, словно командир в бою:
– Септик! – На рану полился дезинфицирующий состав.
– Скальпель! – Гуля вложила в ее пальцы блестящее стальное лезвие.
Женщина ловко провела по середине красной опухоли, так что во все стороны хлынули ручейки крови, бросила:
– Зажим! – сноровисто поддела кончиком ножа металлический осколок и вытянула его наружу. Тут же хирургическими крючками она пережала кровотечение, в руку понятливая Гуля уже вкладывала нитки и кривую иглу из стали. Врач аккуратно, будто старательная швея, сделала несколько стежков, после рявкнула:
– Готово, освобождай кушетку, зови следующего. Спирт и перевязка у медсестры в коридоре. Не внутрь, снаружи обрабатывать.
Она кивнула на металлический кусок:
– Забирай, нам ни к чему, навалом такого добра. А тебе память. Внукам будешь показывать.
– Спасибо, – сквозь слезы выдавил бледный мужчина и, держась на стенки, поковылял к выходу.
В эту секунду Гуля подняла глаза, успела улыбнуться прижавшемуся к раме Руслану и бросилась к двери, чтобы помочь следующему пациенту доковылять до кушетки.
Они шли и шли потоком: с пулями в конечностях, с распоротыми осколками телами, заскорузлыми повязками, ожогами по всему телу. Кровь, воспаленные раны, измученные худые грязные тела, то и дело звучал резкий голос врача, раздавался металлический лязг инструментов. Руслан вжался в уголок щербатой рамы и не сводил глаз с Гули, не мог оторваться от ее плавных движений, черных сияющих глаз, сноровистых миниатюрных пальцев. Над ухом вдруг пробасил Логунов:
– Ну ты чего тут, привидение монаха, что ли, увидел? – и тут же осекся, заметив, с какой счастливой улыбкой застыл боевой товарищ. Улыбнулся в усы и похлопал аккуратно по спине влюбленного сержанта. – В штаб к генералу зовут, идти надо, Руслан.
Тот кивнул и глазами попросил – еще хоть десять секунд, обменялся последний раз с Гулей сияющим взглядом и поплелся следом за старшиной.
Генерала он слушал невнимательно, потом, не замечая ничего, хлебал наваристую похлебку из овощей, с щедрыми кусками мяса. Но мысли его были там, в келье старой кирхи, где одна за другой шли операции. Сейчас что угодно бы он отдал, лишь бы хоть на секунду обнять невесту.
Очнулся парень только от голоса командира:
– Ты понял позицию, Руслан?
Омаев виновато опустил голову и покрутил, не слушал. Соколов с недоумением смотрел на парня, перевел взгляд на Василия Ивановича. Но тот махнул широкой ладонью – бывает, задумался Руслан, и попросил:
– Давайте, Алексей Иванович, еще раз про каждую позицию. Очень мудреная схема получилась.
– Ну ничего, генерал тоже два раза переспрашивал, – кивнул лейтенант и снова взялся за карту. – Мост и три важные дороги. Это наша позиция. Логунов держит оборону на лужском направлении, вторая тридцатьчетверка под командованием Бочкина перекрывает путь на Волосово, мой экипаж будет на дороге к Мариенбургу. Организуем засаду, в танке по три человека в экипаже, чтобы было побольше свободного пространства, так как загружать будем по два боекомплекта в каждую единицу техники. Фугасы не берем, только бронебойные. Во время наступления немцы отправят опять на мост свои силы, только теперь подкрепленные дополнительными подразделениями. Не только танки, будет и еще техника, какая точно, не знаю. Поэтому нужно быть готовыми к тому, что появятся «тигры», САУ, средние танки.
Танкисты, соглашаясь, кивнули, понимая, что против «тигров» с толстой броней работает только один вид снаряда – БПС. Бронебойный подкалиберный снаряд, они в дефиците, поэтому сойдут и обычные болванки. Снаряд пробивает броню, осколки которой поражают членов экипажа, а еще поджигает все вокруг. Поэтому гибель экипажа от удушливой гари или пожара – самая частая причина смерти во время сражения. На войне нет времени на смену и чистку одежды, уборку внутри танка. Так что через месяц работы переборки, стены, пол оказываются в пятнах смазки, масла, дизеля или бензина. Про одежду и говорить нечего, пока зальешь все баки, оботрешь ветошью матчасть, комбинезон пропитывается горючим так, что достаточно единственной искры, чтобы танкист вспыхнул как факел. У немецких панцерзолдатен с этим дело обстоит лучше: танки просторнее, с большей дальностью и силой выстрелов, оптика мощная, форма с иголочки. Только так было в начале войны. Сейчас армия вермахта с каждым километром теряла свою силу. Захватчики превратились в ободранных беженцев в обмотках, в бой шли непригодные танки, требующие ремонта, а бравые офицеры теперь чаще искали возможность сбежать с поля боя как можно быстрее.
В любом случае немецкое подразделение отличалось от состава трехвзводной советской роты – 15 тяжелых панцеров и 5 легких Pz.Kpfw.III в отряде запаса (2-е отделение боевого обеспечения) против 10 Т-34 и 40 единиц личного состава. А у них и роты даже нет, взвод из трех машин с неполным комплектом экипажей для того, чтобы на борт можно было взять запасной боекомплект. Совсем неравный перевес по силам, непонятно, как можно противостоять трем танкам против нескольких десятков мощных панцеров с поддержкой.
Алексей продолжал:
– Наша задача – не выпустить танковые силы на перекресток с дорог, чтобы немцы не смогли пройти мост и поддержать свою пехоту при атаке на Красноармейск. И обратно с перекрестка выпускать их нельзя.
– Сколько техники у немцев? Разведданные есть? – Логунов закусил ус, предполагая ответ.
Минимум роту отправляют на поддержку, это двадцать машин и больше ста человек в экипажах против одного танка на дороге. От такого соотношения внутри все замирало от ужаса, Т-34 и двадцать бронированных монстров, каждый вдвое тяжелее легкого советского танка.
Соколов понимал опасения танкистов:
– Открытого боя не будет, с помощью пехоты сделаем два капонира для каждого танка, основной и запасной у каждой развилки трех дорог. Глубина такая, чтобы только башня была снаружи. Ее хорошо замаскируем, на снегу видно не будет. Так периметр огня можно держать круговой, маневрировать из одного укрытия в другое. Позиции для вас я выбрал на изгибе дороги под девяносто градусов, вы встаете в центре угла, чтобы вести круговой обстрел дороги. Уйти немцам на этих участках дорог некуда. Путь на Сясклево, Гатчину, Красноармейск идет через заболоченные участки местности, отрезок длиною в километр, туда как раз войдет танковая колонна с расстоянием для марша в сорок метров. Из-за болот им некуда будет уйти, дороги для маневров тяжелых панцеров узкие. Сначала запираете колонну, необходимо подбить головную машину и замыкающую. На втором этапе операции открываете огонь на поражение до тех пор, пока не уничтожите всю немецкую технику. План понятен?