Черный треугольник

Потом повстанцы уже действовали по отлаженной и достаточно эффективной схеме. Захват села. Пленение партсовработников и актива. Митинг. Насильственная мобилизация в «народную армию». Оружие у населения имелось – охотников было немало. Кому не хватало ружей, брали что придется – вилы, топоры. А потом, для разжигания аппетита толпы, а заодно для повязывания всех кровью, следовала принародная расправа над сторонниками советской власти.

Захваченные этим мороком и радостью кровавой вседозволенности, селяне радостно шли лить кровь «врагов крестьянского люда». Те, кто не поддался общей волне, бежали в леса, прятались в укромных местах.

Допрашиваемый аж слюни пустил:

– В Раздольное зашли. Коммуняки уже утикать успели. А народ волнуется. Народ заслуженной крови жаждет. Нашли там учителишку, молоденького, из района месяц как прислали. Очкастенький такой, чистенький, на ручках мозолей нет, не знал крестьянского труда. А все туда же, богопротивные слова детей заставлял учить… Ну и…

Крестьянин мечтательно улыбнулся.

– Убили? – спросил я.

– Сам на вилы поднял! – самодовольно объявил допрашиваемый.

Мне на миг страшно захотелось самому поднять эту мразь на вилы. Или хотя бы раскрошить ему умелым ударом челюсть в труху. Но кого интересуют мои чувства? Я только кивнул одобрительно:

– Крепкий ты мужик. А что дальше было?

И он снова запел с озлобленной готовностью. Я только успевал записывать его откровения.

В Седом Логе в лапы бунтовщиков попалась важная птица – корреспондент газеты «Молодой коммунар». Едва только заслышав выстрелы и осознав, что происходит, он попытался скрыться, но его догнали преследователи во главе с Тиуновым. Стрелять и колоть штыками не стали. Просто били прикладами. Притом так ожесточенно, что «главком» лично сломал ложе винтовки. И опять – митинг, мобилизация, повешенье актива. Следующее село.

В Октябрьском члены коммуны имени Карла Маркса организовали на околице села оборону с баррикадами. Но ребята были в массе своей молодые, необстрелянные и не готовые биться до конца. После первой атаки повстанцев они разбежались кто куда. Остались на позиции лишь семь человек. Понятное дело, напора многочисленного противника, притом когда у него многие были конными, коммунары не выдержали. Троих ребят захватили живьем. Потащили к сельсовету. Вскоре там столпились разъяренные, подзуживаемые кулаками и «освободителями» крестьяне. И там несчастных чуть ли не на части разорвали, истыкали, изрубили. Притом с поразительной яростью. Потом бунтовщики отправились переворачивать вверх дном все село. Нашли еще десяток активистов, которых даже не довели до площади, – все с той же жестокостью, методично и страшно убили.

Крестьянский бунт, он бессмысленный и беспощадный, как писал мой великий тезка. Эх, сколько же зла накопилось в деревне за века невежества, унижений и голода. И сколько еще крови будет нам стоить втащить деревенское население в новую, куда более разумную и справедливую жизнь.

– Старообрядцы тоже воюют? – спросил я.

– А как же, – протянул крестьянин. – Что они, не люди, что ли? Они семейскими селами живут, у них все родня вокруг. И ваше владычество властью Сатаны почитают. Как же им не воевать?

– Тоже на вилы поднимают партийных, чтобы не выделяться из коллектива? – поинтересовался я с горечью.

– Не-е, – загрустил арестованный. – Добренькими хотят быть. Белоручки!

– А что так? Религия не позволяет?

– Им старик с Рассветного запретил. Он у них как бы самый главный. Они его уважают. Так что староверы со всеми вместе идут, но на лишнюю кровь и лютые казни – тут у них строгий запрет наложен.

– Это что же за старик?

– Пантелеймон Агафонов.

– О как!

Знакомое имя! Сразу вспомнился треугольник, в центре которого лежало пронзенное кинжалом тело Саввы Агафонова. Он же сын Пантелеймона Агафонова, которого я собирался ехать допрашивать. М-да, проехался бы с приключениями. Может, тоже на вилах сейчас бы висел. Где было мое шестое чувство, когда я просил Раскатова отправить меня в эту командировку? Молчало. Но Бог уберег, если, конечно, он есть.

А неплохо было бы выдернуть для доброго разговора этого самого Пантелеймона Агафонова. Для этого самая малость требуется – подавить восстание. Жестоко, без сантиментов, чтобы вся эта озлобленная сволочь запомнила урок надолго. И чтобы впредь никому неповадно было учителей и медсестер на вилы поднимать…

Глава 8

В Лебяжьем собралось около ста пятидесяти бандитов. И идти с нашими тремя десятками бойцов, из которых только половина – обученные красноармейцы, а остальные из отряда самообороны, было самоубийственно.

Лучше, конечно, дождаться подхода основных сил, да еще бы с пушкой, и по науке взять врага в кольцо, а потом уничтожить. Вот только времени на это у нас не было. Перебежчик с той стороны только что сообщил – весь актив, партийных и двух милиционеров, собрали в старом лабазе в центре села и намерены показательно подпалить, зажарить живьем. При народном сходе. И при живом одобрении крестьянских масс.

Так что надо было штурмовать и с этим не затягивать. Сколько нас поляжет? Ну так на то и война. Тем более когда идет она за правое дело. А правда, она ведь такая – и из огня спасет.

– Ты вперед не лезь, – напутствовал меня красный командир – высокий, молодой, перепоясанный ремнями, очень строгий. – Ты хоть и ОГПУ, но больше по бумагам специалист.

– Не бойся, – улыбнулся я. – В свое время тоже повоевать пришлось. На Гражданской.

Командир с сомнением посмотрел на меня – в свои двадцать четыре года я выгляжу куда моложе. Пришлось коротко пояснить, как попал я в двенадцать мальчишеских лет на войну, где освоил профессию полкового разведчика. А потом еще были курсы красных командиров, где я стал отличником боевой и политической. Так что военной науке слегка обучен.

– В двенадцать лет, – покачал головой красный командир.

– Тогда на возраст не смотрели, – сказал я.

– Ну, тогда сам понимаешь, какая наша наука, – командир подошел к нашей обозной телеге, взял с нее винтовку и протянул мне: – Владей.

У меня даже как-то на душе потеплело. «Мосинка», родная моя винтовка, с такой вот столько пережито. В умелых руках оружие серьезное и очень надежное. И штык еще к ней – вещь полезная. В общем, повоюем.

У самого командира оружие было редкое и весьма необычное – пистолет-пулемет Томпсона, чудо американской инженерной школы. Скорострельность – девятьсот выстрелов в минуту, можно кусты сбривать. Дисковый магазин на пятьдесят патронов. Таких бы побольше, и можно горы своротить. Видел я такой только в нашей оружейке и в единственном экземпляре. Интересно, откуда он оказался в обычной пехотной части? И еще интереснее, как он покажет себя в бою?

И вот перед нами Лебяжье – большое, зажиточное село, на множество дворов. К нему вела широкая дорога. На околице она была перекрыта баррикадами, за которыми щерились винтовками враги. Их много. Мне кажется, даже чересчур. При таком подавляющем превосходстве можно согнать их с позиции уж очень отчаянным броском и бесшабашным устрашением. Но как это сделать?

– В атаку! – не став тянуть кота за хвост, скомандовал командир. – Вперед, братцы! Бей врага!

Растянувшиеся в цепь красноармейцы рванули в атаку. А я, присев на колено, мягко выжал спусковой крючок и свалил прячущегося за перевернутой телегой мужика с охотничьим ружьем. А потом рванул следом.

Я бежал. Едва не споткнулся. Стрелял. Свистели пули. Казалось, прямо над ухом короткими очередями щелкал пистолет-пулемет Томпсона. Атака – это безжалостная лотерея. Кому-то не повезет вытащить несчастливый билет. Кому-то улыбнется счастье, и пуля пролетит мимо.

Вжик – пролетела, проклятая, чуть ли не около уха и ушла вдаль. Значит, не моя была… Бежим. Стреляем. Кричим.

Нам еще повезло, что у «освободителей» не имелось пулемета. Иначе шансов у нас не было бы. Но и без пулемета ответили нам плотным огнем. И я понял – не прорвемся. Положат на подступах.

– Отступаем! – заорал командир. Он понял то же самое и не собирался понапрасну губить своих людей.

Пришлось отходить обратно, к полосе леса, а где-то и отползать под огнем. Перед селом осталось лежать безжизненное тело красноармейца. Еще трое были ранены, и санинструктор бросился их перевязывать.

Мы залегли, чтобы не стать жертвой случайной пули. В нас постреливали, но больше для порядка.

Перевели мы дыхание, лежа на земле и разглядывая противника.

Красный командир задумчиво посмотрел в сторону деревни и сказал:

– Если сейчас не снесем, то, считай, опоздали. Убьют актив. Укрепятся еще сильнее, силу свою почувствуют. Нет, надо их немедленно атаковать.

– Да я завсегда. Коль страшна тебе атака, то ты вовсе не вояка, как говаривал мой комполка. Но вот только как? Вон у них стволов столько. А у нас потери.

– Вторая попытка. Натиск, напор и наглость города берут. Пан или пропал!