Стальной призрак

Глава 5

Сумерки были близко, поэтому старшина торопился. Подогнав полуторку к крайнему строению, он велел водителю разворачиваться и открывать задний борт. Отправив двух бойцов к деревянным сараям, он с двумя другими стал обследовать кирпичное длинное строение с маленькими окнами. Здесь еще пахло навозом и прелым сеном.

– Телятник тут был, похоже. – Блохин, поправил автомат на плече и пнул пустую пробитую банку из-под керосина. – Давай, хлопцы, разбирай загоны внутри. Снаружи доски не трогайте, они уже подгнили. Слабоваты. А внутри как новенькие.

– Жалко, что всю живность угнали, – сказал кто-то из солдат. – Сейчас бы мяска пожарить на огне, телятинки. Пальчики оближешь.

– А ты пошарь, может какой телок в угол забился, – хохотнули в ответ.

Неожиданно сухо лязгнул затвор автомата. Блохин медленно повернулся и присел на одно колено, приготовив оружие.

– Эй, кто там? А ну выходи с поднятыми руками! Выходи, а то гранату брошу!

– Дяденьки-красноармейцы, не стреляйте, – раздался тонкий детский голос, старательно выговаривающий слова. – Мы не фашисты, мы здесь прячемся!

Через минуту в свете ручных фонариков показались две перепачканные мордашки. Бойцы подняли из погреба двух детей лет восьми. Судя по платочку, очень грязному, но аккуратно повязанному, на одной детской головке и большой, не по размеру кепке на второй, это были мальчик и девочка. В остальном их худенькие фигурки терялись в огромных взрослых ватниках.

– Это кто же вы такие? – пытаясь за строгим голосом скрыть добродушную улыбку, спросил Блохин. – А ну-ка, докладывайте!

– Дяденька командир, мы не враги, мы свои, советские! – заговорил уверенным голосом мальчуган. – Мы брат и сестра Рыжовы.

– Да, советские, вот! – Девочка распахнула ватную фуфайку. Под ней на застиранном платьице красовался октябрятский значок. – Мы октябрята. У нас в школе в одной из первых создали октябрятские звездочки.

– Эх, вы, герои, – запахивая на девочке фуфайку, тихо проговорил Блохин. – Попались бы вы фашистам с этим значком – быть беде. А твой-то значок где?

– Дома остался, – поник головой мальчуган. – На школьной форме.

– Что же мне с вами делать? – Старшина покачал головой, потом посветил фонариком в погреб. – Слышь, хлопцы. Дуйте с досками на позиции, да доложите Соколову про этих ребят. А я тут останусь пока.

Оставив за себя Логунова и приказав выдвинуть за мост боевое охранение, Соколов на мотоцикле отправился к разрушенному телятнику. С собой он взял только Руслана Омаева. У лейтенанта и так уже оставалось очень мало бойцов, а завтрашние бои обещали быть напряженными. Дел было еще очень много.

Блохин сидел на старой колоде у бокового входа, точнее, там, где от входа осталась большая дыра, разбросанный битый кирпич и просевшая крыша. Огонек его самокрутки то появлялся, то исчезал в плотных сумерках.

Соколов хотел было отругать сержанта, что тот не таится, но подумал, что это будет излишняя строгость. Наверняка здесь безопасно, иначе бы за их спинами уже были бы слышны взрывы и стрельба.

Лейтенант заглушил мотоцикл. Омаев отошел в сторону и стал прислушиваться. Соколов подошел к Блохину.

– Вот они, щенята чумазые, – засмеялся сержант, подталкивая к командиру двух ребятишек в огромных не по росту взрослых ватных телогрейках.

– Эй, да вы же рыженькие оба! – посветил фонариком лейтенант.

– А мы и есть Рыжовы, – с гордостью ответил мальчик. – Меня Прохор зовут, а сестренку Фрося. Наш папка с Финской войны с орденом пришел.

– А где же сейчас ваш папка?

– Фашистов бьет! – пренебрежительно скривил губы мальчик.

– Тут дело такое, товарищ лейтенант, – пояснил Блохин. – Отец у них, понятное дело, на фронте. С матерью и бабушкой ребятишки в эвакуацию ехали. Эшелон разбомбили, кто куда. Какие-то люди подальше от огня ребят увезли. А потом, говорят, танки немецкие. Паника была. Ребята перебежали сюда, нашли этот погреб и прячутся тут уже две недели. Верят, что мамка их найдет обязательно. Или папка приедет с фронта и спасет их. Такие вот дела.

– Обязательно нас найдут, – заявила девочка, которая молчала все это время, судя по выражению лица, ей очень хотелось вставить свое слово в эту беседу. – Всем трудно, а мы все равно должны взрослым помогать и не бояться.

– Ах, вы юные герои, – улыбнулся Соколов. – И как же вы тут живете? Едите что?

– Живем мы хорошо, там не страшно внизу, даже когда тут стреляют или бомбежка. Идемте, мы вам покажем. А едим то, что на дороге находим. Там разбитые машины. Консервы собираем, сухари. Иногда крупа попадается, тогда варим ее днем, чтобы свет от костра не видно было.

Алексей слушал этих восьмилетних детей, которые так удивительно приспособились выживать в военное время, почти в зоне боевых действий. И ведь не боятся. А почему? Потому что еще не знают, чего нужно бояться, не верят в смерть, верят в сказку, что их найдут родители. А держатся очень мужественно. Такие серьезные не по годам.

– А где это вы продукты находите? На какой дороге они лежат? – попытался выяснить Соколов.

На самом деле внутри него все сжималось от жалости. Грязные, голодные, но такие стойкие и храбрые ребята! Сколько же горя принес на нашу землю враг!

А дети продолжали рассказывать. Выяснилось, что на дороге в километре отсюда немецкие самолеты разбомбили машину. И было это два дня назад. Получалось, что случилось это за день до того, как группа Соколова отбила у немцев мост. Что это было? Подкрепление, которое шло к мосту?

– Сейчас там уже плохо пахнет, – грустно сказал мальчик. – Там мертвые все.

– Вы мертвых не бойтесь, – посоветовал Блохин. – Вы живых бойтесь. А мертвые что…

– Там дядьки двое ходили, – вставила Фрося. – Это потом уже, когда наших красноармейцев побили. Мы с Прошей испугались сильно и не пошли туда. Потом уже пошли, когда они ушли.

– Так уж и испугались. – хмуро возразил мальчик. – Это ты испугалась, говорила, не пойдем, пусть сперва уйдут. Больно страшные они.

– Ничего я и не говорила…

– Ну, показывай, как вы тут живете, – решил примирить ребятишек Соколов.

– Пойдемте, дяденьки командиры, – обрадованно заговорил Прохор. – Только осторожнее идите, там лестница шаткая, я все время держу ее, когда Фроська спускается.

Лестница и правда была хлипкая, треснутая в нескольких местах, и без двух ступеней в самом верху. Подвал, в котором жили ребята, был неглубокий, меньше двух метров. Видимо, здесь намечалось серьезное строительство, готовилось современное хозяйство с водопроводом, канализацией, механизированной подачей кормов. Да вот только война поставила на всем этом крест в самом начале.

Соколов спрыгнул вниз, потрогал рукой бетонный потолок. Плиты перекрытия крепкие, все надежно. Стены из красного кирпича и строительные бетонные блоки.

Прохор достал из кармана мятую коробку спичек и зажег керосиновую лампу без стекла. Язычок огня заплясал, на стенах заплясали тени.

– Мы только на немножко зажигаем, – пояснил мальчик. – Голова сразу болит. Задохнуться можно. А если немножко, то ничего.

– А это не керосин, – машинально произнес Алексей, поведя носом. – Это же соляра, дизельное топливо. Откуда у вас это, ребята? Канистру нашли?

– Не-е, – засмеялась гордая Фрося. – Это я нашла. Там на путях стоит большая бочка. Цистерна называется. Полная! С вагон размером! Я сразу поняла, что это… А Проша залез и маленьким ведерком мне на веревке подавал… мы так целое ведро принесли.

– Надо проверить, – негромко сказал Соколов сержанту. – Шестьдесят тонн топлива – это просто подарок судьбы. И еще, смотрите, здесь можно разместить всех наших раненых. Посмотрим, что там на дороге, о каких продуктах ребята говорили. Но это завтра, а сегодня, пока темно, надо с позиций эвакуировать всех раненых сюда. И ребятишки будут при деле. А когда нам разрешат покинуть позиции, заберем их с собой. Пристроим где-нибудь с помощью командования. Погибнут они здесь.

Соколов и Блохин поднялись наверх. Омаев появился из темноты почти беззвучно.

– Товарищ лейтенант, где-то железная дорога рядом. Соляркой пахнет.

– Унюхал? Молодец! – Соколов похлопал танкиста по плечу. – Мы уже знаем, ребятишки рассказали. Тут где-то на запасных путях цистерна с горючим стоит. Они себе притащили почти ведро. Лампу заправляют. Блохин отправится на позиции, они раненых сюда перевезут, пока темно, укроют в подвале. А мы с тобой пойдем, посмотрим на цистерну. И еще ребята рассказывали, что где-то рядом «мессер» расстрелял нашу машину. Там убитые лежат. А ребята за продуктами к этой машине ходят.

Блохин завел мотоцикл и уехал к мосту. А Соколов, поправив на плече автомат, отправился с Омаевым через поле в направлении, указанном детьми. В километре от моста, судя по карте, располагался небольшой сельскохозяйственный поселок, что-то вроде полевого отделения опытного хозяйства. И железнодорожная ветка туда подходила. Еще до войны, а может, и до революции там были склады, которые теперь совсем разрушились и стояли заброшенные и никому не нужные.

Молодой чеченец шел первым, держа наготове оружие. Алексей не переставал удивляться, как Руслан мог передвигаться, не издавая шума. Сам Соколов то и дело наступал на сухие ветки, спотыкался о камни или оскальзывался на сурчинах. Омаев недовольно морщился, еще внимательнее вглядывался в темноту и прислушивался. Каким образом он умудрялся выдерживать направление, Алексей не мог понять, полагая, что это просто природный дар горца.

Руслан своими талантами давно уже заставил Соколова относиться к нему с доверием и уважением. Сильный характер, воля, готовность отдать жизнь за своих товарищей в бою, а еще и таланты следопыта, умелого бойца, владеющего навыками рукопашного боя.

Вскоре стал угадываться трупный запах. Узенький серп луны почти не освещал землю, но рассмотреть накатанную грунтовую дорогу было можно. В стороне от нее возвышалась мрачная туша сгоревшего грузовика. Это тоже можно было понять по запаху горелой резины.

– Вон они, – кивнул головой Омаев. – Подойдем, посмотрим?

– Только тихо и без фонарика.

– Вас тоже что-то беспокоит? Мне кажется, рядом кто-то есть: то металлический звук, то вроде голос мужской.

– Откуда слышишь? С какого направления?

– Не могу точно сказать. Ветерок тут, да и звук отражается от металла, если там вагоны стоят. Можно ошибиться. А может, только кажется. На ветру железка дребезжит, вот и звуки.

– Ладно, все равно давай осторожнее. Тут вроде немцев не должно быть, но все равно линия фронта рядом. Может, вообще по нашему мосту проходит. Сегодня нас атаковал батальон, а завтра полк или дивизия подойдет.

Омаев кивнул и двинулся вперед, в сторону дороги. Соколов выждал несколько секунд, покрутил головой, прислушался. Ничего. Старясь ступать тихо, двинулся за своим танкистом.

Запах становился все сильнее. Два дня на солнце – этого достаточно, чтобы запах разложения распространился по округе. Интересно, почему командование не хватилось своих солдат, почему они все еще лежат здесь, почему их судьба никого не интересует? Может, решили, что они погибли вместе с подразделением, защищавшим мост?

Омаев опустился на одно колено, пытаясь рассмотреть труп. Кажется, его нисколько не волновал тошнотворный запах. Доверившись молодому чеченцу, Соколов остался стоять возле машины. Ночное зрение у Омаева намного лучше, надо дать ему возможность осмотреть тела погибших красноармейцев.

«Странно, – подумал Алексей, – машина сгорела быстро, скорее всего, взорвался бензобак. А тела лежат в стороне. И в траве поодаль какие-то ящики и солдатские вещмешки».

Омаев неслышно подошел к командиру. Сколов ждал, что скажет горец.

– Самолет, точно, – тихо заговорил Руслан. – Видно, как очередь прошла по дороге. Укатанная грунтовка, дождя давно не было. Следы от пуль видно хорошо. Двоих убило пулеметными очередями с самолета. Наверное, парой работали, сволочи. Да еще в два захода. А сержант вон там у кустов лежит, его кто-то добил. У него ноги перебиты были, а ему потом в голову выстрелили. Там у кустов и добили. Полголовы осталось – винтовочный выстрел, не пистолетный.

Соколов похлопал ладонью по обгоревшей раме полуторки и поманил Омаева за собой. Они присели возле сложенных вещей. Так и есть, армейские ящики с маркировкой, три мешка с крупой, деревянный ящики с консервами, три солдатских вещмешка. Все сложено торопливо, почти навалено. Похоже, стаскивали второпях, наверное, машина уже горела. Трудно представить, что красноармейцы этим занимались, когда над головой кружили «мессеры». Вражеские истребители подожгли машину, а бойцы бросились ящики спасать? Вместо того, чтобы спасаться самим?

Руслану, кажется, в голову пришла та же самая мысль. Он повернулся на корточках и стал смотреть на машину. Потом поднялся, походил перед капотом сгоревшего грузовика и вернулся к командиру.

– Полуторка на мине подорвалась, товарищ лейтенант. Это не «мессеры». Или мина, или противотанковая граната. Там четвертый лежит. Его, видать, из кабины вытащили. Обгорел. Наверное, водитель. Потом имущество спасали. А потом уже и «мессеры» подоспели.

– Что же это? – задумчиво спросил Соколов. – Диверсионная группа противника? Может, они напали на защитников моста с тыла, поэтому немцам и удалось так легко взять их?

– Вернемся?

– Нет. – Лейтенант отрицательно покачал головой. – Если это были диверсанты, они соединились со своими. Мост-то захвачен, задача выполнена. А в ящиках знаешь что? Взрывчатка. И на петлицах у красноармейцев саперские эмблемы. Они взрывчатку на мост везли. К взрыву готовили. Я так думаю.

– А если нам такой приказ отдадут, чем мы будем взрывать? У нас фугасных снарядов почти не осталось.

– А вот этим и будем. – Соколов удовлетворенно похлопал по ящикам рукой. – Если приказ поступит, этой взрывчатки как раз хватит. Ладно, пошли на «железку». Не терпится мне горючее для танков найти.

Омаев вдруг замолчал и предостерегающе положил руку на плечо командира. Теперь и Соколов отчетливо услышал стук. Вот еще. Тишина и снова стук. Как будто кто-то ломом или киркой долбит землю. Снова тишина, потом странный скрежет с перерывами. Лопатой землю из ямы выбирают?

Омаев повел головой и решительно указал рукой в сторону левее того места, где в тупике стояла цистерна. Алексей лихорадочно вспоминал карту. Он тщательно изучил перед началом этой операции все подходы к мосту, как с правого, так и с левого берега. Там за «железкой» поселок, железнодорожный полустанок, переезд и грунтовка.

Они шли быстрыми шагами в паре метров друг от друга. Не дальше, но так, чтобы видеть жесты. Омаев замирал, тут же останавливался и Соколов. Даже если он уже занес ногу, не ставил ее на землю, а стоял на одной ноге и ждал. Сейчас он доверял своему напарнику как никогда.

Еще несколько минут они двигались в темноте. Потом Руслан показал рукой куда-то левее того направления, в котором они шли. В кромешной темноте не было видно ничего, только кусты и камни в паре метров от тебя, да темная глыба цистерны справа. От цистерны отчетливо и приятно пахло соляркой.

То, что Соколов отвлекся на цистерну с горючим, едва не стило ему жизни. Впереди вдруг раздался тревожный возглас, и тут же лязгнул винтовочный затвор. Омаев ругнулся по-чеченски и, вскинув автомат, дал короткую очередь в темноту. Сейчас вполне можно было ожидать ответных выстрелов из темноты. И боевой опыт подсказал Алексею единственное правильное решение. Он бросился в сторону от Руслана, чтобы они не были крупной мишенью из двух человек. А упав, сразу же изготовился к стрельбе, выискивая цель поверх мушки. Только теперь он понял, что Омаев выстрелил вторым. Тот, кто стучал на дороге, опередил его на долю секунды.

Руслан стоял на одном колене и плавно водил стволом автомата. Алексей поймал его взгляд и жестом показал, что обойдет врага слева. Танкист кивнул в ответ.

Лейтенант поднялся и бесшумно скользнул за кустами. Здесь была мягкая трава, местами песчаная почва. Он шел и прислушивался. Впереди, буквально в паре десятков метров кто-то стонал. Там шел ожесточенный спор, кто-то ругался.

Омаев снова выстрелил. Ему ответил винтовочный выстрел и два пистолетных. Соколов сделал еще несколько шагов и отчетливо увидел в темноте две фигуры. Один человек стонал, держась за ногу, второй пытался его тащить, не поднимаясь в полный рост. Ясно, что Омаева они не видели.

– Поднять руки, бросить оружие! – крикнул из темноты Руслан и снова дал очередь.

Стрелял танкист поверх голов. Небольшой сарайчик в нескольких метрах за спинами неизвестных затрещал от попавших в него пуль, в разные стороны полетели щепки. Соколов подумал, что у этих мужиков в сарае может оказаться пулемет или вещмешок с гранатами. Кто их знает, как они подготовились к диверсии.

Это точно была диверсия. Яму они копали на дороге, ближе к одному краю, чтобы колесо машины точно попало на нее. Так укладывают мины и фугасы.

Снова несколько выстрелов вспышками хлестнули в сторону Омаева. И снова голос чеченца в ответ:

– Бросай оружие, если жить хотите!

И – новая автоматная очередь поверх голов диверсантов.

Соколов вскочил на ноги, понимая, что самое время, пока Руслан отвлекает на себя врагов. Именно поэтому он и подает команды голосом и стреляет так, чтобы командир выбрал момент для броска и не попал под его очередь.

Сердце колотилось в груди, в голове билась мысль: «Успеть… успеть… успеть».

Алексея отделяла от диверсантов всего пара шагов, когда один из них, тот, что тащил своего товарища, вскинул руку с пистолетом навстречу появившемуся из темноты человеку. Лейтенанта спасло то, что противнику мешал его раненый товарищ. И то, что он не ожидал увидеть нападавшего так близко от себя.

Не хватало какого-то метра, сократить расстояние помог автомат. Соколов на бегу с коротким размахом с силой ударил по вооруженной руке. Он даже почувствовал, как хрустнула кость. Пистолет отлетел в темноту, мужчина вскрикнул, следующим ударом Соколов отбросил его в сторону.

Второй, опираясь на руку, сидел на земле. Теперь было понятно, что стрелял он не из винтовки. Это был обрез, сделанный из обычной «трехлинейки». Снова взмах прикладом, но сильного удара не получилось. Раненый не выпустил оружия, только на миг отвел руку в сторону. Но этого момента Соколову хватило, чтобы сократить расстояние еще на один шаг. Он ударил по окровавленному бедру диверсанта, тот, взвыв от боли, согнулся пополам.

Рядом послышались торопливые шаги, из темноты появился Омаев, блестя глазами и озираясь по сторонам.

– Порядок? Их только двое? Никого больше?

– Никого, давай вязать. Видишь обрез? Не из него ли они добивали саперов на дороге?

Рокот мотора приближался. Ныряя светом фар в ямы и промоины, через луг к дороге торопливо пробиралась полуторка. Соколов поднялся в полный рост и поднял руку. Машина остановилась в трех шагах. Из кузова выпрыгнули автоматчики.

– Что случилось? Что за стрельба? – спросил Блохин, выбираясь из кабины. – Мы когда услышали, бросились как угорелые сюда. А это кто?

– Похоже, диверсанты. Минировали дорогу и подъезды к мосту. Давайте их в кузов, а я проверю цистерну. Омаев, за мной!

Надо было срочно заправлять танки. Летняя ночь коротка, люди без сна, а завтра немцы снова возобновят попытку захватить мост. Атаковавшее вечером позиции немецкое подразделение было батальоном передового полка. Командир попытался с ходу выполнить полученный приказ. Не получилось. Значит, завтра они подготовятся получше и повторят атаку.

А перед глазами лейтенанта стояла зловещая картина: тела расстрелянных на дороге саперов, сгоревшая машина. И раненый сержант с перебитыми ногами и наполовину снесенной выстрелом головой.

Мужики в грязных телогрейках стояли у кирпичной стены в свете автомобильных фар. Один стонал, навалившись всем телом на плечо товарища. Второй затравленно озирался, то и дело вытирая лицо рваной кепкой. Хмурые красноармейцы тихо переговаривались и курили по привычке в кулак.

– Дайте затянуться, братцы, – попросил диверсант. Но ему никто не ответил.

Блохин, придерживая за плечи ребятишек, повернул их лицом к задержанным. Те удивленно уставились на детей, потом на лейтенанта в комбинезоне с танкистским шлемофоном, висевшим на шее за спиной.

– Ну, узнаете этих, мальцы? – спросил Блохин, присев рядом с детьми на корточки.

– Это те дядьки, что по дороге ходили, когда там машина сгорела и наших солдат побило, – затараторила Фрося. – Они ходили и смотрели. Мы еще испугались, что они заберут продукты, которые у солдат убитых были. И мы бы с голоду померли.

– У того дядьки, – показал грязным пальцем серьезный Проша, – у него смешное ружье было. Короткое. Он все его за ремнем поправлял, а потом в руке носил. Вот такое.

Омаев толкнул носком сапога обрез, валявшийся возле машины, и повернулся к командиру. Глаза горца полыхали ненавистью.

– Уведи детей, – коротко приказал лейтенант и вышел вперед.

Красноармейцы, сбившись в кучу, ждали, что будет дальше. Омаев поднял с земли обрез, отвел затвор, проверил, есть ли патрон в патроннике.

– Предатели своего народа и своей Родины, – громко заговорил Соколов, – те, кто встал на сторону врага, заслуживают смерти. За наших товарищей, что погибли! За наши города, что лежат в руинах! За стариков, женщин, наших отцов и матерей… – Соколов протянул руку в ту сторону, куда сержант увел детей. – Вот за таких вот сирот, которых подлый враг оставил без родителей… Приказываю! Расстрелять!

– Ребятушки, да мы же не враги… – залепетал мужик, тиская кепку. – Вы что же удумали… мы местные, нам просто…

Хлестко прозвучал выстрел обреза, раненый диверсант откинулся всем телом на стену, заливая ее кровью. Коротко ударили автоматные очереди…

Логунов уговорил Алексея поспать хотя бы пару часов. Лейтенант еще раз окинул взглядом позицию своей группы. Стрелковые ячейки, пулеметные гнезда – все поправлено, отсыпаны брустверы, замаскированы кустиками и свежим дерном.

Танк Началова в окопе правее, ближе к реке. Во время прошлого боя там находился экипаж Коренева. Второй танковый окоп тоже подправили, оставив его запасным. Третья позиция Началова находилась чуть сзади за разрушенным блиндажом. Груды земли и разломанных бревен наката были прекрасным маскирующим материалом и скрывали танк до самой башни.

«Семерка» по-прежнему стояла за насыпью слева от моста. Здесь была возможность для маневра. Вкопав несколько бревен, экипаж натянул маскировочную сеть, чтобы танк не был заметен с воздуха. Больше всего Соколов опасался воздушной атаки и ударов артиллерии.

– Ладно. – Алексей кивнул и потер руками лицо. – Может быть, фрицы дадут чуть покемарить. Чуть что – буди сразу же!

Пахло моторным маслом и полынью. Сон долго не шел. Завернувшись в плащ-палатку и подложив под голову свернутую танкистскую куртку, Алексей лежал с закрытыми глазами и думал о Прохоре и его сестренке Фросе. Сейчас дети с ранеными бойцами в своем подвале. Там они, по крайней мере, защищены от осколков и шальных пуль. Нам бы только всем не погибнуть, а то они снова осиротеют. Без взрослых им не выжить. А если придется отходить, я заберу их в танк, думал Алексей, и передам в ближайший госпиталь или в какой-нибудь населенный пункт. Ведь осталась же здесь советская власть, может, она позаботиться о детях.