Третий всадник

– Не тюрьма, а проходной двор! – в сердцах воскликнул я.

– Вот именно, – буркнул оперативник. – У нас столько всех проходит. Кулаки, бандиты. Все не вмещаются. И так твоему председателю отдельный номер выделили, спасибо сказать должен.

– Что? – взвился я. – Спасибо? Вам! За то, что проморгали все на свете?!

– Ну, садись на мое место и не проморгай. Я за него не держусь.

В общем, поговорили. Ничего не выяснили. Я упорно наталкивался на глухую стену.

Господи, уже второй труп на моих глазах, как начали тянуть это дело. Цыпин во флигеле. Теперь этот председатель.

Я тогда еще не знал, что это лишь начало череды кровавых злодеяний. И что мое служебное любопытство и напористость лично мне стремительно прокладывали накатанную многими поколениями чересчур усердных сыщиков дорогу на тот свет…

Глава 6

Ранним утром опустились низкие серые тучи, и зарядил тоскливый мелкий моросящий дождь. Я глядел на него в высокое стрельчатое окно кабинета, когда дежурный по нашему штабу пригласил меня к телефону. Кому это я понадобился? Внутри я весь подобрался. Все телефонные звонки по сути своей тревожные. Они и звонят так грубо и громко, чтобы покоя от них не было.

– Сергеич, надо встретиться, – послышался в тяжелой эбонитовой трубке голос ревизора. – Я свою работу почти закончил. Картина, скажу тебе, удручающая.

Глядя на выразительно и нетерпеливо кивающего в сторону настенных часов Горца, я сказал:

– Сейчас времени нет. У нас выезд. В Артемьевское.

– Что, опять хлеб разобрали?

– Убили представителя власти. Разбираться будем по всей строгости. Приеду – позвоню.

– Не затягивай, – с какой-то тоской произнес ревизор.

Мы заехали в областное полпредство, где нас на площади, прям перед главным входом, уже ждал строгий, в возрасте, местный уполномоченный в военной форме. Здесь же собрались приданные нам в усиление добры молодцы из продотряда. Притом возглавить их взялся сам его командир и старый большевик товарищ Лифшиц, который был все в той же укороченной шинели и папахе не по стремительно теплеющей весенней погоде. Несмотря на солидный возраст, его хитрые глаза светились юношеским задором и энтузиазмом.

– Сейчас встряхнем Артемьевское хорошенько, товарищ Большаков, – пожимая мне руку, с воодушевлением произнес он. – Зарекутся впредь бунтовать, сукины дети! Верно, Тимошка?

– Ваша правда, товарищ Лифшиц, – подобострастно закивал Тимошка, тот самый долговязый парнишка, который, как я понял, являлся осведомителем Русакова и подсветил нам на днях тот злосчастный флигелек с тайником и врагом народа в комплекте.

Все забились в наш автобус. До цели добирались часов пять. Наш шофер петлял меж лесами, полями и озерами, видимо, впитав всей душой народную мудрость: «Напрямик ближе, а кругом скорее».

А на меня напала какая-то бескрайняя русская тоска. Мелкий дождь продолжал моросить, размывая контуры и смывая четкость мира. Раскисшая почва грозила засосать в себя деревеньки и села, дома и церквушки, мимо которых мы с трудом продвигались через уныние русской распутицы к своей цели.

С ситуацией по прибытии на место разобрались достаточно быстро. Благо из селян никто ничего не скрывал, а партийцы и сельсоветчики активно нам помогали. Сама история была по нынешним временам вполне обыденная. Собралась так называемая волынка – сборище селян с целью растащить зерно и скот. Обычно такие выступления состоят из столпотворения, агрессивных криков, попыток завладения колхозным имуществом и обвинений властей в том, что морят народ голодом. После приезда представителей власти и проведения агитационной работы ситуация чаще всего рассасывается. Правда, иногда попутно набьют членам колхозного правления или районному начальнику морду, но то не со зла, а крестьянской справедливости ради. Но здесь вчера прогремели выстрелы. Сотрудник милиции был ранен, исполкомовец убит. Уже задержаны наиболее активные крикуны.

Проблем установить, кто стрелял, не было. Сами же крикуны, перепуганные таким оборотом дела, по жизни больше бузотеры, чем антисоветчики и подкулачники, тут же и сдали убийц.

– Так то братья Прокоповы! Кулацкие морды! А мы на пальбу не подписывались! Нам бы только покричать за правду! – выдал главный бузотер – босяк и горький пьяница, которого я допрашивал в выделенной нам для работы сельской избе-читальне, заполненной столами со стульями, лавками, книгами и газетами.

– Где их искать? – спросил я.

– Так все знают – на Ближних болотах они хоронятся. А там искать пользы нет. Там такие болота, что только утопнешь, но ни в жисть ничего не сыщешь.

Обшаривать болота – задача не столь сложная, сколь совершенно неподъемная. Как пояснили местные, там армию Деникина можно спрятать. Значит, надлежало найти тех, кто покажет нам логово убийц. Ведь наверняка они держат связь с местными. Хотя бы для того, чтобы завести народ на волынку и в ее ходе подстрелить пару «краснопузых большевичков», как они нас называют.

И как найти эту связь их? Мы все думали-гадали, как будем опрашивать людей, вычислять. Все это долго и кропотливо. Но тут Лифшиц нас успокоил:

– Сейчас вмиг организуем.

– Каким образом? – заинтересовался я.

– Да дело нехитрое. Подход надо знать.

Он тут же пнул сельсоветских, чтобы те организовали сход на центральной площади села, рядом с церковью. Явка обязательна.

Народу там собралось полно. Все пространство было заполнено. А из-за церковной ограды на все это мрачно взирали одетые во все черное поп с попадьей и подьячим.

Лифшиц закатил пространную и простую, как пять копеек, речь, сводившуюся к тому, что за колхозами будущее, кто хочет жить достойно – будет их крепить, а кто не будет крепить, тому и жить незачем. Потом потребовал выдать кулаков и их пособников, совершивших убийство. Народ что-то вяло прокричал – то ли одобрительное, то ли ругательное. Никто никого, конечно, не сдал. И я даже не понял, зачем все это представление. И как оно служит нашей благородной цели.

Но, сойдя с подводы, служившей ему трибуной, Лифшиц о чем-то пошептался с местным партийцем, который с самого начала помогал нам. А потом подошел ко мне и Горцу и сообщил, все с тем же хитрым ленинским прищуром:

– Голову на отсечение даю, это они связь держат.

– Кто они? – не понял я.

– Да две бабы те, – пояснил туманно Лифшиц.

– Кукуевы. Мать и дочь, – добавил стоящий рядом партиец.

Оказалось, Лифшиц с трибуны не столько пропагандировал за светлую колхозную новь, сколько всматривался в селян. Хотя и было их немало, но опытный взгляд сразу вычленил нескольких. У кого морды сытые. Кто злобно смотрит. Кто нервно реагирует на призывы найти и покарать скрывающихся кулаков. И вычислил этих двух вполне ладных бабенок, лица которых были напитаны высокомерным презрением к происходящему. Они невольно дергались, когда оратор пылко обещал найти и покарать подлых убийц. А главное, на фоне царившего на селе жестокого голода, когда селяне едва ноги таскали и с трудом добирались до поля, чтобы из последних сил сеять хлеб, эти две выглядели достаточно сыто.

– Сытая харя на селе сегодня – это по большей части враг, – поведал Лифшиц простую истину. – Честный крестьянин преодолевает через колоссальные усилия продовольственные трудности. А враг жрет заныканное от советской власти.

Партиец подтвердил подозрения Лифшица. Пояснил, что ходили слухи, будто эти две бабы с кулаками блудят. Хотя и состоят в колхозе, но работают спустя рукава, трудодни не шибко наработали. Значит, кто-то их подкармливает.

– Будем проверять, – многообещающе произнес я.

И мы всей толпой отправились к Кукуевым.

Изба у них была просторная и очень чистая, располагалась совсем недалеко от избы-читальни. Досталась она старшей Кукуевой от скончавшегося где-то на отъездных приработках зажиточного мужа.

Тут опять проявили себя продотрядовцы – все же профессионализм есть профессионализм. За каких-то полчаса рядом с участком нашли хорошо спрятанную яму с зерном и картошкой. Притом запасы были приличные, хватило бы, чтобы пережить голод, десятку человек.

– От кулаков подарок? – спросил я, в упор разглядывая смирно сидящих на лавках в избе, положив руки на колени, двух крупных, веснушчатых, на лица симпатичных женщин, похожих друг на друга. Только одна была старшая, другая – младшая. Мать и дочь Кукуевы.

Призывы к совести и угрозы отскакивали от них, как охотничья дробь от танковой брони – вроде и шуму много, но не пробивает. Они даже не удосуживались отвечать. Смотрели куда-то вроде и на нас, но мимо нас. Только старшая Кукуева все время отрицательно качала головой.

– Не говоришь, ну и ладно, – махнул рукой Лифшиц. – Сейчас снова сход на площади соберем. Покажем, сколько ты зерна наворовала у государства и колхоза. Да и поедем к себе домой. А вас, девоньки-красавицы, здесь оставим. Селянам объясните, как рачительно хозяйство надо вести, чтобы столько зерна намолотить.

Старшая побледнела. Она отлично знала, о чем идет речь. Наслышана о вспыхивающих везде самосудах, когда за горсть зерна готовы забить насмерть, не то что за несколько пудов. И примерно представляла, как спичкой вспыхнет народная злость и как их будут рвать на куски. Тем более на селе их не любят, а защитить теперь некому, потому как единственный милиционер в больнице после волынки, а ОГПУ сейчас уедет.

– Так что давайте по-хорошему, – продолжил Лифшиц. – Мы тихо зерно оприходуем и вас в покое оставим. А вы нам стежку-дорожечку к Прокоповым укажете.