«Кухня» автора

И очень часто происходит так: внимание писателя привлекают определённые, поразившие его воображение жизненные факты, события, люди, но художественный замысел созревает лишь со временем, постепенно; он (замысел) нередко рождается в процессе мучительных исканий и раздумий. И уже оформившийся, так или иначе кристаллизовавшийся замысел часто претерпевает затем существенные, нередко коренные изменения.

Создавая художественные образы, писатель отправляется (отталкивается) не от общих логических предпосылок, а от конкретных явлений действительности. Но этого ещё недостаточно. Отличительное свойство художника – эмоциональное восприятие жизни.

«Специфически эстетическая сторона события объяснима тогда, когда художник сам выступает как субъект в историческом процессе, а его жизнь представляет собой добросовестное и осознанное переживание в главном потоке эпохи, переживание, которое в соответствующем материале соответствующего произведения сконцентрировано в модель…» – так говорил один из литературоведов (Х. Редекер). Понятие «модель действительности» широко используется в современной литературе.

Жанры – это категория, которой, пожалуй, особенно часто оперируют историки литературы. Нередко предпринимались попытки построить всю историю литературы по жанрам. Однако попытки эти, особенно в отношении литературы нового времени, нельзя признать удачными.

– Творческая индивидуальность писателя, играющая столь важную роль в литературном процессе, никак не «укладывается» в жанровые подразделения. И не жанры обуславливают развитие творчества писателей, а художники слова предопределяют трансформацию жанров, движение литературы в целом.

Были «романтики-демократы» – и среди них прежде всего Гюго и Жорж Санд – находились под известным влиянием идей утопического социализма. Однако и они не выступали в качестве принципиальных противников частной собственности.

Гюго широко освещал тему простых людей, их страданий, вызванных обездоленностью. Герой «Отверженных» Жан Вальжан попадает на каторгу за то, что, желая накормить голодных детей своей сестры, решился украсть буханку хлеба, которую к тому же у него отобрали. Из последних сил бьется героиня этого же романа Фантина, стремясь добыть средства существования для себя и своей дочери.

Богатство порождает злобу, горе, ненависть, низкие страсти, но оно, по мысли Гюго, может быть использовано и для лучших целей, для целей устранения социальных язв и пороков общества. Эта идея ясно отразилась в «Отверженных». Отбыв срок каторжных работ, Жан Вальжан благодаря природному уму и предприимчивости становится богатым человеком, владельцем большой фабрики. Знающий человеческое горе, сам испытавший его в полной мере, он – известный под новым именем дядюшки Мадлена, распоряжается своим состоянием таким образом, чтобы привести в действие живые силы народа, решительно улучшить положение людей труда: «До дядюшки Мадлена весь край был погружен в спячку; теперь всё здесь зажило здоровой трудовой жизнью. Могучий деловой подъем оживлял всё и проникал повсюду. Безработица и нищета были теперь забыты. Не было ни одного самого ветхого кармана, где бы не завелось хоть немного денег; не было такого бедного жилища, где бы не появилось хоть немного радости… Как мы уже сказали, посреди всей этой кипучей деятельности, источником и главным двигателем которой был дядюшка Мадлен, он богател и сам, но, как ни странно это для простого коммерсанта, он, видимо, не считал наживу своей основной заботой. Казалось, он больше думал о других, чем о себе».

По мере возрастания богатства дядюшки Мадлена всё более широкий характер принимают его филантропические начинания. «Больница нуждалась в средствах. Он содержал в ней за свой счёт десяток коек… В нижнем городе, где жил дядюшка Мадлен, была только одна школа – жалкая лачуга, грозившаяся развалиться; он построил две новых – одну для девочек, другую для мальчиков… Он на свой счёт основал детский приют – учреждение, почти неизвестное в то время во Франции, и кассу вспомоществования для престарелых и увечных рабочих».

И хотя предпринимательская деятельность Жана Вальжана прерывается в романе, – сама мысль о «добром использовании богатства» не теряет своего значения. Утопичность этой идеи не помешала Гюго настойчиво защищать её, так же, как и не менее утопичную теорию справедливого распределения богатства между различными группами общества. Пламенный борец за свободу и равенство – Виктор Гюго был убеждён в том, что перераспределение богатства и является ключом к решению коренных социальных проблем.

Близкие к этим воззрениям идеи развивала и Жорж Санд.

В центре её романа «Странствующий подмастерье» стоят отношения между различными классами общества. Герой романа, рабочий-столяр Пьер Гюгенен, обращаясь к своим собратьям по профессии, говорит: «Разве не поучителен пример богачей? Задумывались ли вы, по какому праву рождаются они счастливыми и за какие преступления обречены вы жить и умереть в нищете. Почему они безмятежно наслаждаются жизнью, в то время как ваш удел – один только труд да нужда?» Пьер Гюгенен считает, что противоречие это может и будет устранено с помощью перераспределения жизненных благ. При его осуществлении, по мнению героя, должны быть учтены не только желания бедняков, но и интересы тех, кто владеет богатством. При всём глубоком сочувствии к простым людям, которое раскрывается в «Странствующем подмастерье», частнособственнические устои общественной жизни в романе Жорж Санд не отвергаются.

Писателю так хочется видеть – хотя в действительности этого нет!

Вот что значит – прототип.

Художник изображает даже знакомые ему с детства места в таком виде, – как никто их не видел, так как могло бы быть! «Могло Бы».

    Конец.

Было событие

– Пуморский провал. Из тех нескольких жителей деревни Пумор (Моркинский район), кто страдал бессонницей, одной летней ночью 1954 года ощутили дрожь земли. Утром, выйдя в поле, что в полутора километрах к югу от деревни, жители обнаружили прямо посреди поля, метрах в 200 от леса, который примыкает к Пуморам, дыру в преисподнюю. Как еще назвать круглую яму диаметром 12 метров, которой вчера еще не было, и дна которой просто не видать. Каменные стены этого колодца, сколько хватало света, были одинакового диаметра, и постепенно исчезали во тьме. Когда, наконец, приехавшие специалисты – геологи, альпинисты и обмеряли этот колодец, все были потрясены – 56 метров! 18-этажное здание! Это самый большой карстовый провал в Марий Эл, и один из самых больших в России. В экспозиции Йошкар-олинского краеведческого музея есть даже реконструкция этого провала.

«Геологи»

Вступление.

Первое впечатление о человеке, часто, бывает отделено от последующего узнавания. И меня однажды приняли, как чересчур умного полиглота, говорящего на нескольких языках.

Человеку, всю жизнь говорящему на одном языке, даже опасно знать другие языки. (Это теория такая родилась в моей голове тогда). Все зависит, наверное, от способностей. Но вот, и Лев Толстой говорил без акцента и на английском языке, и на французском он с детства был воспитан гувернерами. И говорил он на французском также естественно, как и по-русски.

Но если человек говорил и учился только на русском, – то «застрявшие» в памяти иностранные слова перебивают его мысли, он думает на русском языке, естественно! Они, эти иностранные слова, когда-то узнанные, со временем утрачивают свое значение точное, и оттого не дают сразу уловить мысль. Эти слова будут прыгать в мозгу, как блохи и будут досаждать, размывая смысл обычной русской фразы. Иностранный язык, таким образом, будет мешать человеку…

Часть 1

В деревнях сразу видно людей приезжих, чужих. Местные детишки сразу собираются поглазеть на приезжих. Тем более, что у колодца, в нижней части нашей деревни собралась толпа каких-то туристов с рюкзаками. И одеты они были необычно: в камуфляжные пестрые куртки, в такие же пятнистые штаны. А к рюкзакам были приторочены лопатки и альпинистские топорики с длинными ручками. «Туристы» набирали воду во фляги из колодезного ведра.

Стояла жаркая солнечная погода середины августа. Словно лето решило распрощаться, одарив ясными и теплыми днями. На небе ни облачка. В эту пору как раз началась страда, уборка урожая в колхозах.

«Туристов» было человек 8, не меньше. Мне было не видно сразу, когда я шел снизу деревни, возвращаясь с реки. Там мы купались около моста, по которому пылили колхозные машины с травой на силос. Дорога проходила в стороне от деревни, за огородами и пыль не долетела до улицы нашей. И ветра не было – дома и заборы закрывали улицу, а от этого в деревне было еще жарче, чем в поле или у реки!

Воды на всех не хватило, и ведро вновь опустилось в колодец, прогремев цепью. Ручку ворота крутил пожилого вида человек с бородой. Сразу видно было, что он «старший» в группе. А две молодые девушки и парень, в джинсах и футболке с иностранными надписями, пытались что-то выяснить у маленьких мальчишек, что набежали, из любопытства, «поглазеть» на «новых» людей, зашедших в их деревню. Мальчики-«дошколята» плохо знали русский язык. Они разговаривали на местном марийском языке. И «туристы» не могли понять их разговора, а «дошколята» не могли понять, что хотят от них «туристы», о чем они спрашивают.

В страдное время, во время сбора урожая все взрослые в колхозе были на полях. В деревне оставались только маленькие дети и пожилые бабушки и дедушки. Школьники тоже выходили в колхоз с родителями помогать работать! Так получилось, что спросить или узнать что-то было не у кого. А «туристам» нужно было узнать короткую дорогу. Это я понял когда подошел к колодцу и начал разговаривать со «старшим» из группы.

– Вот, наконец-то, один человек говорит по-русски! – обрадовался «старший», когда я поздоровался и спросил, куда они держат путь и «туристы» ли они.

– Ты местный, мальчик? – спросил меня пожилой бородатый мужчина.

– Нет. Я тут к бабушке приехал на каникулы. А так, я из города. Но я понимаю языки и мы у бабушек можем узнать дорогу. – ответил я «старшему».

Мы, вскорости, познакомились со всеми. Меня звали Серёжа, как представил меня Иван Иванович своим молодым спутникам. Аня и Алена, красивые и очень молодые, были школьницы старших классов. А молодые ребята, мужики, были геологи-спелеологи. Я не знал, что такое «спелеолог». И Рома, самый молодой, студент, тот в джинсах и в цветной, исписанной иностранными надписями, футболке, – стал мне рассказывать-объяснять, что такое «спелеология». Все геологи подошли к воротам нашего дома, наискосок, напротив колодца. Там была тень от забора. Все сели отдыхать на бревна, которые лежали у нашего забора слева от ворот.

«Эти бревна, уже ошкуренные, бабушка приготовила для постройки бани. Наша баня старая маленькая уже села в землю и бревна нижние все гнилые. Мы построим новую…» – так я объяснил геологам.

«Бабушка моя была учительницей раньше тут, а теперь на пенсии, но работает в колхозе. Её до вечера не будет. А я позову соседку и мы всё спросим» – предложил я Иван Иванычу.

«А соседка по-русски говорит?» – тут же спросил он меня.

«Нет. Но я переведу всё, я умею по-ихнему разговаривать» – сказал я, убегая к соседнему дому.

Мы пришли вместе с «Зоя-ака» – с тетей Зоей. И вот, начался мой опыт «синхронного» перевода с одного языка на другой и обратно. Беседовали Иван Иванович и Зоя-ака, через меня, довольно долго, но зато – выяснилось всё что нужно. И короткую дорогу через лес, потом через овраги пояснила нам тетя Зоя, и рассказала историю, ради которой приехали геологи-спелеологи из города Ленинград!

«Йудым тиде лийын тунам, паллет!» – говорила Зоя-ака. И я переводил: «Ночью это произошло тогда, знаешь!» – и далее история, рассказанная тетей Зоей.

«Днем в поле пахал трактор. Весной было дело. А на ночь тракторист решил не уводить трактор на колхозный машинный двор. Тот был далеко, около кузницы, за речкой. Не выгодно гонять гусеничный трактор, и по мосту надо было проезжать в темноте. Трактор остался в поле, чуть не посередине его, там, где закончил пахоту колхозник, потому что стемнело. Домой он ушел пешком, в деревню. А ночью тряслась земля во всей округе, в деревне стекла в домах дрожали, говорила тетя Зоя. Никто ничего не понял, но просыпались все жители. Утром пришел тракторист на поле свое, но еще издалека увидел, что трактора нет! А подойдя поближе на поле, он увидел огромную яму в земле. Глубокую очень. И внизу лежал трактор, казавшийся маленьким, такая яма была глубокая. Провалилась земля ночью, вот и трясло всю округу. И открылись пласты каменные, наслоения за миллионы лет стали видны. А внизу на глубине текла река, с шумом унося обрушившиеся камни. Вот оно как было, говорила тетя Зоя. Вызывали из города альпинистов, и они спускались и обмотали трактор тросами. Два крана пригоняли большие и вытаскивали трактор-то! Но не в тракторе дело. А там, где река вытекала, была большая пещера, уходящая вглубь земли. Альпинисты рассказывали и все деревенские знают. И в другую сторону, куда река течет – тоже проход большой, пещера там».

Об этом провале, который был назван по имени деревни: «Пуморский провал» – и сообщили в Ленинградский институт геологии. Провал был глубиной около 40 метров и открыл все скальные породы. Поэтому Иван Иваныч – профессор кафедры геологии и привез группу исследователей. Был летний сезон, и геологи все были в разъездах, так и получилось у Ивана Иваныча, что нашел он увлекающихся спелеологов. Школьницы из ближайшей к институту школы ходили в кружок спелеологов и тоже вызвались поехать. Исследовать надо было много, но хотя бы предварительно посмотреть и взять образцы, особенно интересные, какие попадутся. Поездка носила ознакомительный характер. Дороги у нас в колхозе все грунтовые. Автобус ходил только до райцентра. На попутке они доехали и до нашей деревни. А дальше, как туристы, с рюкзаками, пешком.

Рома мне уже рассказывал, что в пещерах бывают сталактиты и сталагмиты и бывают красивые пещеры.

И я попросился у Ивана Ивановича, чтобы они взяли меня с собой! Я им предложил переночевать у нас. А то, я слышал, они собирались ставить палатки и разводить костер. Пока суть, да дело, – подошла моя бабушка. Она будто чувствовала и пришла с работы на поле пораньше домой. Ей все рассказали, и она тоже пригласила всех в дом! Так у нас ночевала целая экспедиция геологов и спелеологов! Обещали взять меня с собой!

Часть 2

Дом наш был большой, старинный, «пятистенок», как все говорили. Его еще отец моего дедушки построил, давным-давно. К дому присоединялась большая «клеть», через сени соединенная под одной крышей с домом. Получалось 2 дома под одной крышей. Только дом был из толстых бревен и с высоким подпольем, в которое заходили с улицы, со двора, через маленькую низкую дверь, оббитую для утепления ватными телогрейками. Под клетью такая же дверь, утепленная и оббитая, вела в погреб-ледник. Там у нас хранились соленые грибы в низких кадках, а в большой бочке соленая капуста, придавленная на крышку большим камнем. Еще, там на полках стояли разные горшки с продуктами и банки с вареньем.

А в клети, из сеней вели три ступеньки лестницы. В сенях у нас не было потолка, и виден был чердак, куда вела уже высокая лестница в дальнем углу сеней. На чердаке всегда что-то сушили: траву и даже ягоды черемухи, расстилая их на фанере на газету.

И в клети не было потолка, видны были стропила и доски крыши. И в клети было темно, сумрачно, свет пробивался, узкой полоской освещая противоположную стену из небольшого окошечка во двор, одно бревно стены было разрезано. Это окно всегда закрывалось какой-то толстой тряпкой-холстиной. В этот раз оно открылось надолго, пока будут жить «гости».

Справа у двери в клети стояли огромные прямоугольные сундуки: один бабушкин красивый, оббитый по углам красиво вырезанными узорами пластинками железа и с рисунками цветов на крышке; другой дедушкин, в котором вместо вещей хранились мешочки с крупами и с сахаром колотым и с сахарным песком, там же лежали и сушки, купленные в магазине и маленькие и большие. А слева, где окошко, в клети устроены были «полати», такая широкая длинная лавка, от стены к стене. На полатях хранились матрацы старенькие. На стене, над этой низкой широкой лавкой, на больших гвоздях висели тулупы, фуфайки, плащи и пальто, зимние куртки и полушубки, некоторые старые…

Вот на этих «полатях» и устроились все мужики-геологи, постелив все вещи для лежания. Бабушка принесла им простыни, чтобы накрыть вещи, и одеяла.

А девушкам уступили кровать в комнате за перегородкой у печи. А мы с бабушкой разложили диван, стоявший сразу у дверей.