Окружение наше – животные. Сборник рассказов

И произошло изменение. В тот день мы только вышли через поля покосные к Заводам к реке, отойдя от деревни очень далеко, как Друг остановился и начал нюхать снег, яростно болтая хвостом. Дед Иван, ни на что не надеясь сказал: «Должно быть, дурак, мышь в земле почуял!». Но в ту же секунду из под снега выскочил столбом белесый заяц русак и помчался вперед, как бешенный. Вряд ли за ним угналась бы и гончая собака. А Друг наш был великолепен. Он не растерялся, не замялся и не потерял ни одного мгновения: он в ту же секунду бросился за зайцем и скоро мы потеряли его из вида. Прошла еще минута – и мы услыхали его голос…. Знаете как лает гончая собака? Она бедная, жалуется: «Ай, ой, ай! Ай, ой, ай! Что мне делать, помоги мне, хозяин, никак не догоню я этого зайца! Ай, ой, ай!».

И друг бежал и подавал голос, через раз, замерев на время, на пару минут, и вновь голося. А заяц «ходит» – бежит кругами, как известно. И слышно было, что Друг повернул направо. Тут была рука деда Ивана и взяв в сторону лая он пробежал направо навстречу гону. Я стоял со стороны, и мне всё было видно. Я видел, как дед Иван прицелился. Потом из кустов выскочил светло-бурый заяц. Тотчас же белый дымок вырвался их дедовского ружья, и одновременно с ним заяц перекувырнулся через голову и упал в снег. Потом раздался слабый – пук! – это был выстрел. И только потом из кустов вырвался Друг.

Он с разбега ткнулся в заячье тело и тут же присел на зад. Когда мы быстро подошли к нему, Друг представлял комически печальное зрелище: сморщенная морда его опущена была вниз, уши висели лопухами усиливая комичность и общий скорбный вид – будто на похоронах, страдающий пес сидел перед нами печальный, хоронящий игравшего с ним друга. Тут я, приучая собаку к делу, к которому по породе он не приспособлен, отрезал и бросил заячью лапку, тот самый сустав, который кровянится мало. Друг пришедший в себя и смотрящий на мои процедуры, – поймал зайчатину на лету и быстро её проглотил, пару раз и жеванув всего. И с этого момента он сделался у нас хорошим «гончим псом», хотя бегать быстро не мог из-за своих мохнатых ног.

А в тот день без наших намеков и указаний сам стал разыскивать заячьи следы, гнал зайцев и сообщал своим лаем, пусть редко, не как гончие постоянно, но можно было слышать его басовитый лай. Он выгнал на нас в этот день еще четырех зайцев: одного из них во второй раз положил дед Иван, другого я. И над каждым зайцем Друг также устраивал фигуру похорон: сморщенное лицо с грустным взглядом и сидел на заду, вытянув даже задние ноги вперед….

Об этом охотничьем псе узнали вскоре во всех деревнях, Дед Иван рассказал о своем новом Друге бабкам знакомым в магазине сельском. Но слава ни как не повлияла на добрую собаку с добрым, кротким и чистым характером. После меня, когда я уехал, Дед Иван ходил и с другими охотниками нашего района, так что собаку хвалили, рассказывали о ней при встрече мои знакомые, приезжая зачем-либо в город и бывая у меня в гостях.

    Конец.

Глазами Мышки

Мы наделяем животных своими человеческими чувствами.

Лиса у нас – хитрая, как все знают, она съела колобка, она и волка обманула, когда предложила ловить рыбку в проруби хвостом, а хвост волка примерз во льду. Обманула и старика, – притворилась мертвой, и старик положил её в телегу с рыбой, а она рыбу выкинула по дороге и сама убежала. Приехал старик домой – и ни лисы, ни рыбы. Лиса обманула ворону с сыром: та каркнула, сыр выпал, с ним была «плутовка» такова!

Заяц у нас – трусливый. Говорят, он боится каждого шороха и быстро убегает, он шустрый, все время выкручивается и убегает от волка в мультике «Ну, погоди».

Медведь, наоборот, медленный, неповоротливый, «увалень» – косолапый.

А мышка? Она – «норушка», в норке живет. Вот мышка, – она и умная, на разные хитрости способная. Чтобы молоко из банки достать, мышки друг друга за хвостики держат, а еще они залазят на самые высокие полки, друг на друга по плечам, строя «пирамиды». Мышка бегает везде и не вовремя: бежала-бежала, хвостиком махнула и яичко столкнула со стола, так что оно упало и разбилось.

Время у нас – это такая неопределенная штука. Одному кажется долгим. Другому наоборот. Время идет медленно, когда за ним следишь…. Оно чувствует слежку. Но оно наделяет нас рассеянностью, когда спешим, мы забываем то одно, то другое, а время убегает, так что его не вернуть. Возможно даже, что существует два времени: то, за которым мы следим, и то, которое нас преобразует. Со временем все меняется, меняемся мы сами, меняется природа….

Человек живет недолго. А животные еще меньше. Например, мышки живут 2 (два) года. Когда наши 70 – 80 лет, в глазах мышки, проходят быстро, за два года, тогда месяц проходит – за 3 дня. А наш день, для мышки, проходит за 12 минут. Это если два года разделить на 80.

Всё, конечно, не так, и всё гораздо сложнее и проще, в то же время. И сердечко у мыши бьется быстрее, быстрее происходит обмен веществ в организме. Все события кажутся, становятся такими большими и важными….

Во-первых, весь мир состоит из запахов. И он большой, потому что запахов в нем очень много. Это не только те запахи, что были в раннем детстве, когда мышка родилась еще слепая и в норке (дома) были все «родные» знакомые запахи: земля вокруг, трава-подстилка, по которой мышата ползали, и запах Мамы, большой мыши. Запахи мира разные и опасные, пугающие.

Уже через месяц мышка вышла в тот мир, который доносил свои запахи из выхода норки. Вокруг были листья, упавшие с деревьев, (довелось же ей родиться под самую зиму, глубокой осенью), и корни дерева, под которым и была мышиная нора.

Дерево стояло на опушке, перед большим полем, на котором росла пшеница, именно её запах был «вкусный», пшеничные зерна приносила им Мама-мышь. Зерна были даже в колосьях, которые надо шелушить, грызть и отрывать лепестки шелухи, чтобы добраться до самого зерна, всё детство они к этому приучались – «грызть». Они бегали с Мамой недалеко и всегда возвращались в норку ночевать. Но случилось, что инстинкт позвал Мышку идти и исследовать дальние просторы мира. Так случилось, что она ушла очень далеко и осталась одна.

И вот первую ночь свою Мышка провела в страхе и в холоде далеко от своей норки (от дома). Она бегала в сгущающихся сумерках взад и вперед по ровной полоске между рядов колосьев без верхушек, стоящих как столбы, и беспокойно оглядывалась по сторонам. Изредка она останавливалась и, плача, приподнимала то одну озябшую лапку, то другую, (уже начинались «заморозки на почве»), она старалась дать себе отчет: как это могло случиться, что она заблудилась.

Она отлично помнила, как она провела день и как, в конце концов, попала на этот далекий противоположный край поля.

День начинался с того, что её Мама-мышь вышла из норки и умывалась у входа, за ней вышли и уже крупные мышки-подростки. Некоторые, большинство, пошли в лес, там вдалеке рос дуб (знала Мышка и бывала там не раз с Мамой) и на осыпавшихся осенних листьях было много желудей и их можно было грызть и есть. Но Мама-мышь пошла на поле, где уже давно скосили и убрали пшеницу, но повсюду были просыпанные зерна, а то и колоски, набитые зернами, можно было найти.

Ориентируясь по запаху, Мама-мышь отыскивала зернышки и засыпанные землей. Мышка помнила, что они не раз пересекали землю уплотненную колесами больших шумевших машин-комбайнов, звуки которых всё детство их пугали. Сейчас солнечным осенним днем (в период «бабьего лета») Мышка-«Пикса» (как звала её Мама) помнила, что по дороге вела себя крайне беспечно и самостоятельно. Она прыгала от радости сытости желудка, когда ей удалось найти зрелый колосок, в котором еще нашлось штук 5 зернышек. А вокруг было много «страшного». Летали большие черные птицы, отбрасывая зловещие тени, вороны или галки. Приходилось, замерев, пережидать опасность. Мама-мышь, поначалу, то и дело следила за Пиксой, кричала ей громким писком об опасности. Но в последний раз Пикса слышала от Мамы далёкую и неразборчивую ругань: типа, – «Чтобы… ты… иди… куда хочешь!» Одним словом, Мышка-Пикса обрела самостоятельность: и бежала, и бежала…, пересекая ряды столбиков колосьев, колеи стоптанной машинами земли, всё дальше и дальше, пока широкое поле не закончилось. Тут запахи были совсем другие, не как на лесной опушке. Пиксу испугали и звуки огромных плохо пахнущих, гремящих машин, мчащихся по дороге. Она попала на откос асфальтовой дороги, на которую вылезти Пикса не решилась. Но широкое поле откоса, отделявшее дорогу от пшеничного поля, было приятно тем, что в траве можно было легко укрываться. И тут же нашлась большая кочка, бугорок, с которого свисала пожухшая уже трава. Под ней была ямка, – вот и норка, уже почти готовая! Когда небо совсем уже стемнело, Пикса успела свою норку новую «благоустроить»: она углубила ее, как смогла выкопать, наносила мягкой и «теплой» травы. Вот с этого началась её самостоятельная жизнь.

Ночью, вдруг, неслышно пошел снег и укрыл белым покрывалом всю землю. И когда Пикса обнюхала утром воздух «улицы» высунув носик у входа в свою новую норку, – запахов не было, или их было настолько мало, что едва различались. Только потом, после шума проехавшей машины, недалеко, по дороге, разнесся странный запах дыма и резины, и теперь все тонкие запахи мешались с остро химической вонью, так что ничего нельзя было разобрать. Пикса побежала в утренней темноте на огромное белое поле, за которым темнел, далеко-далеко, её родной лес.

Было холодно, зябко, – Пиксой овладели и отчаяние и ужас: вокруг не было земли, никак под снегом невозможно было отыскать, что себе покушать. Она побежала к какому-то большому бугорку на краю поля и раскопала под снегом вкусно пахнущую кучу соломы, в которую и залезла, поскорее спрятавшись от утреннего холодного ветерка. Она прижалась к холодному у самой земли сену и стала горько плакать. Это утреннее путешествие по краю снежного поля уже утомило её. Ушки и лапки её озябли и к тому же еще, она была ужасно голодна. За все утро ей пришлось грызть только два раза: она нашла наклоненный «колос» полыни полный маленьких черных семечек и еще погрызла сухую травку от сильной охоты поесть. Если бы она была человеком, то, наверное, подумала бы:

«Кризис! Настает Зима-холод, кушать нечего. Я умру – умру от холода и голода!»

Но Мышка, не человек. Она свернулась в глубине сена клубочком и уснула: сон это важная часть дня, восстанавливает силы. Немного поспав и согревшись, Пикса проснулась бодрой. Она учуяла, что среди этой кучи сена должны быть колоски, а в них зерна. Пришлось проделать в куче ходы, расталкивая колоски в стороны. И точно, – нашлось много отличного зерна, так что в середине кучи образовалась норка. Всякий раз, найдя колосок, Пикса приносила его в одно и то же место в центр кучи сена. Так она растолкала и головой и спиной колосья, что устроилась довольно большое «помещение», сюда же она принесла и мягкую траву и птичьи перышки, которые нашлись в сторонке на земле. В куче сена построено было гнездышко, в котором можно было поспать, отдохнуть.

Так у Пиксы появилось новое занятие. Она бегала уже смело по всему краю поля. А надо сказать что «насорили» уборщики урожая пшеницы достаточно, на краю поля тут и там валялись кучки и кучки скошенной пшеницы. Снег, конечно, растаял, потом снова появился, до зимы еще не раз открывалась земля. К тому времени, когда снег плотно лег на землю толстым ровным слоем, покрывая поле – у Пиксы была целая цепь ходов и множество лежанок-гнездышек в разных местах. Зима была снежной. И под слоем снега было тепло, а в кучах соломы находилось для нее много корма. И не только зерна пшеницы служили пищей, но и шишки куста чертополоха, что рос вдалеке под обочиной у края поля, в них были, и семена и попадались червячки, личинки моли. Так и проживала Пикса эту первую свою зиму легко и беззаботно. Она большую часть времени спала и отдыхала в своих многочисленных гнездах, устроенных по всему краю поля и в середине его, куда нередко выбиралась на разведку в поисках пищи.

Основная норка все-таки была в земле, на обочине дороги. Хотя там днем было шумно, и земля даже содрогалась, когда по дороге проезжала большегрузная машина, но это было первое место, в которое она пришла из дома. Тут она вспоминала о мышиной колонии в лесу под дубом. Набегавшуюся за день Пиксу, утомление и теплота, глубокой и выстеленной перышками птиц и мягкой травой норки, клонили в сон.

Сон. —

Она засыпала, и в её воображении бегали мышки по листьям лесного ковра около дуба. Не очень вкусные, но все ели желуди. За Пиксой погнался другой большой мышонок, с умненькой мордочкой и с большими усиками… они бежали вместе к полю, на котором колосилась желтая пшеница с тяжелыми колосьями набитыми большими зернами…. И тут Пикса оказалась около своей норки, на обочине, а большой мышонок стоял напротив её и добродушно они понюхали носы друг друга….

Весна давала себя знать и в поле появились проталины с сырой землей. Открылись и вылезли на солнце и кучи запрелой соломы, все гнезда в них устроенные были мокрые. Вот тогда предприняла Пикса поход в далекий и родной свой лесок.

    Конец.

«Молодой», рассказ про бобра

В семье бобров случилось прибавление. Еще была зима, и за стенами бобровой хатки лежал снег, а речка стояла подо льдом, у бобрихи появилось два маленьких бобрёнка. Отец бобр частенько покидал хатку, нырял под воду и приволакивал осиновые мягкие ветки для своей бобрихи. Весь март бобриха выкармливала своих бобрят.

Только в апреле бобрята вылезли на берег. Они поднырнули, подталкиваемые взрослыми, под свод в воду и вынырнули в запруженной низине. Потом вылезли на островок из веток вокруг хатки.

Эта маленькая лесная речушка обильно разлилась, затопив ближайший лес, так что бобровая хатка оказалась на островке. Лес был смешанный, но вдоль речки был осинник, самое любимое бобрами дерево.

В заповеднике-заказнике, на пологом берегу Волги, где было много болот и озёр, – множество маленьких речек протекали по лесам, соединяя болотца и озера. Сюда и завезли несколько пар бобров, расселив по разным местам. Раньше, в старину, тут жили бобры, но их истребили охотники.

Бобры сразу принялись строить себе дома, выбрав маленькую речку, строили плотины, затопив территорию оврага, в котором текла лесная речка. В образовавшихся озерках стала размножаться рыба, прилетали утки и цапли селились в прибрежной осоке. Лишние деревья на затопленных участках бобры повалили, и так среди леса появились открытые озера, вскоре поросшие по берегам осокой и камышами.

Весеннее половодье размыло плотину, и семейству бобров предстояла большая работа по восстановлению. Молодые бобрята помогали взрослым и таскали ветки вплавь по воде. Отец семейства деловито принимал и складывал принесенные ветки, втыкая одним концом в готовый каркас, второй конец ветки тоже заправлялся в плотину. Так и учил он молодых бобрят, показывая, как надо строить плотину.

Работали все дружно день ото дня и в течении месяца плотина возвышалась уже над водой. Успокоившись от постройки плотины, бобры принялись за заготовку впрок осиновых веток. Они складывали сочные ветки неподалеку от своего домика в русле речки, в глубоком месте оврага. Все лето у бобровой семьи прошло в работе. Иногда, по вечерам, после работы, бобры отдыхали. Молодые резвились, играли с плавающими веточками, играли между собой в догонялки.

К осени их домик стал маленьким, уже не вмещал подросших бобрят. Бобриха даже прогоняла из хатки молодых, уже больших и самостоятельных бобров. Молодым бобрам приходилось ночевать снаружи, на берегу, и они нашли кусты тальника, нависающие над водой. Они приносили несколько веток с листьями и ночевали на устроенной подстилке. Но потом они стали оплетать куст ветками и соорудили себе шалаш, новый домик, просторную новую хатку. Они стали собирать со дна реки ил и глинистую землю и обмазывали стенки новой своей хатки.

Так появилось два домика в той запруженной лесной долине. Но бобры не ужились в новом доме. Они даже подрались, и один уступил: ему не нашлось места, хотя он помогал своему брату строить хатку, и он не остался жить тут, а пустился в путешествие.

А осень приближалась, и дни становились короче, а ночи темнее. Уже начинали желтеть листья на деревьях, когда «Молодой» бобр поплыл к большой реке, куда несла свои воды их лесная «чернушка», речка с темной водой. Он проплыл много дней по большой реке, вверх по течению и претерпел множество приключений.

За время под родительской опекой Молодой бобр окреп и вырос и многому научился. Проплыл он по узенькой лесной речке долго, пока добрался до большой реки. Проголодавшись, он выбрался на берег в поисках вкусной осины. Но ничего он не нашел на большом песчаном пляже. Вдоль большой реки росли совсем другие деревья: дубы, липы и сосны с елями.

Молодой, подобрал и съел несколько жуков на песчаном берегу, неизвестно как сюда попавших. Прошлепав назад по песчаному пляжу к воде, он сел на берегу, опираясь на свой широкий хвост, и решил почиститься, поскрести свою шерсть и на спине и на груди. Бобр умывался, вытирал свою мордочку, расправлял усы. После косметической процедуры, он решил плыть по большой реке. Плыл он вдоль берега, так как в середине реки было сильное течение.

Неожиданно, на берег вышла рыжая лиса, и бобр остановился. Он выбрался на берег и двинулся в её сторону, желая узнать, познакомиться с новым зверем. Лиса была крупная, но испугалась и запрыгала на него и назад, затявкала, как бы отпугивая или охотясь. Они, с лишком, полчаса препирались между собой: бобр тоже рычал и показывал свои острые клыки, а лиса кружилась вокруг и прыгала. Познакомиться им не удалось – лисица первая убежала от берега в лес.

По пути попалась протока, старица, уходящая в сторону от реки. Молодой заплыл вглубь неё. Там не было течения, было много тины и кувшинок. Но старица поросла кустарником вдоль берегов и ветки их свешивались над водой. Тут Молодой бобр вылез и отошел от берега в лес. По запаху учуяв осинник, он довольно далеко забрел вглубь леса. Нашел там высохшее болотце и, наконец, он срезал, зубами отгрыз и уронил небольшую осинку и стал поедать тонкие сочные её ветки. Ел он основательно и долго, до самой темноты. Завалил еще одно осину, так как мягкие тонкие ветки на первой быстро закончились.

В сумерках он двинулся обратно к реке. И, вдруг, впереди услышал шум многих шагов и ворчание. Подслеповатым взглядом, в сгущающейся темноте, он различил большие тени. Их было много. Это двигались кабаны. Молодой бобр прижался к ближайшему дереву, встал на задние лапы, и шипел, обнажая острые зубы, резцы. Кабаны подходили один за одним к нему и отпрыгивали с визгом страха. Бобр прижался к дубу. Они долго кружили вокруг, пугая Молодого. Они рыли землю своими пятачками и кидали в него песок. Увидев просвет среди теней и силуэтов, не выдержав атак, первым, бобр побежал через стадо кабанов в направление реки. И все-таки один кабан ударил его в бок с разбега. Видимо он решил, что этот зверь нападает и опасен. Молодой бобр подлетел в воздух, перевернулся и упал. А кабан напал на него еще раз, снова поддел его клыками, своей мордой и отбросил в сторону в ближайшие кусты. Раненный бобр подполз под куст и затих, превозмогая боль. Из раны на боку вытекала кровь. Шум и визги стада кабанов вскоре удалились.

Молодому было плохо, возможно были сломаны ребра. Он тихонько подобрался к речке и нырнул в воду. Плыл вверх по течению в темноте в свете полной луны до ближайшего затона, до кустов на берегу. Тут вылез под кусты и стал зализывать раны.

Весь день он болел и не вылезал из укрытия под кустами. Он обгрызал ближайшие ветки. Рядом выскочила на берег лягушка, бобр поймал и её и съел. Лежал и болел он и весь следующий день.