– Эх, приятель! – сказал ему товарищ. – Да ты возьми свечу-лампадку, зажги и накрой её черепком, а сам ляг на полати свои и заиграй в свирель свою; коли опять невидимка плясать станет – ты в ту же минуту открой свечку; ну, тогда и увидишь, кто пляшет!
Молодой охотник похвалил товарища за совет, пошел на Заимку свою и вечером, как сказано было – так и сделал: взял лампадку с маслом и фитилем, зажег и прикрыл «черепком», (кружкой большой), а сам заиграл на свирели своей. Прислушался – опять кто-то пляшет под его музыку, только платье шумит, развевается! Открыл огонь – а перед ним стоит девица красавица.
– Ну, добрый молодец, – сказала она, – догадался ты меня подсмотреть, буду ж я тебя любить по правде.
С той поры начала она приходить к нему каждый вечер. Никому охотник про это не сказывал и так жил три года три сезона – от осени до весны. Под конец третьего года говорит девица парню:
– Ну, милый друг, недолго осталось нам с тобою в любви жить; приходит время совсем расставаться….
– Отчего так? —
– Да, видишь ли, отдают меня замуж в столицу, под большой мост, за черта, который там живет. Этот мост тем и славится, что многие прыгают с него, самоубийства совершают, чертом соблазненные.
– Как за чёрта! Какое тебе дело до нечистой силы? Или ты сама чертовка? – спрашивает молодой охотник.
– Нет, – говорит девица и рассказывает, – Я родилась в большом славном городе; отец мой был богатый купец; а попала я к нечистым оттого, что отец проклял меня, – так сильно проклятие родительское! Когда я была маленькая, подавала ему в один из жарких дней стакан браги медовухи, да нечаянно и уронила стакан на пол; отец осерчал, прикрикнул на меня: «Будь ты проклята! Экая дурища безрукая! Хоть бы чёрт тебя взял!». Только молвил он это слово, в ту же минуту убежала я, куда глаза глядят, и очутилась в каком-то каменном доме, у чертей под началом.
Прощаясь, красна девица дала парню небольшой платок расшитый узорчатый:
– Возьми, – говорит, – сама вышивала; когда станешь по мне скучать, найдет на тебя грусть-тоска великая, ты только взгляни на эту вышивку – тебе полегчает. —
Остался добрый молодец один, и как только придет ему на мысль прежняя любовь, – тяжко ему сделается, хоть руки на себя наложи! – возьмет он платочек вышитый, взглянет на узоры – и тоска пройдет.
Протекло с того времени год; сказал он про тот платочек своему товарищу, а тот украл этот платок волшебный, что всякую тоску-печаль снимает.
Парень начал сильно тосковать да с горя запоем пить, и до того дошел, что совсем пропился.
– Пойду, – говорит, – в столицу, найду тот мост и брошусь в воду; заодно пропадать! —
И пошел и нашел, и бросился с моста. Но в ту же минуту очутился он в другом царстве: кругом – зеленые поля, сады и рощи. Идет он дальше, видит, – стоит большой каменный дом; в окно смотрит та купеческая дочь, увидела его и кричит:
– Эй, милый! Поворачивай сюда; я здесь живу. – И выбежала к нему навстречу:
– Здравствуй, голубчик! Давно тебя не видала; уж и видеть-то не чаяла! —
Начала его целовать-миловать, всякими закусками и напитками угощать; а после спрятала его в особую горницу и научила:
– Скоро придет мой муж-чёрт, и громким голосом закричит: «Человек! Зачем пришел?» – а ты раз промолчи и в другой раз промолчи, а как в третий раз вскричит он, ты ему отвечай: «А что в зыбке у тебя, то мое!». Он станет за ребенка давать тебе деньги – сто золотых, – но ты молчи, станет давать двести – еще молчи, а как закричит он «в сердцах»: «Что молчишь? Возьми три сотни золотых», – тут ты и скажи: «Кабы жару кулек – я бы взял!».
Только успела она научить добра молодца, как пришел нечистый и громко закричал:
– Человеческим духом пахнет! Зачем пришел?
Парень молчит; нечистый во второй раз еще громче закричал – парень молчит; а на третий спрос говорит:
– Что в зыбке у тебя, то мое! Хочу с собой унести. —
– Не уноси, человек; возьми сто золотых.
Парень молчит.
– Возьми двести! —
Опять молчит. Нечистый осерчал:
– Что ж ты молчишь? Хочешь триста золотых? —
– Нет, не хочу, а кабы жару кулек – я бы взял, и то с таким уговором, чтобы ты меня с тем кульком на Землю нашу вынес.
Черт тотчас же притащил кулек жару, посадил парня к себе на плечи и говорит ему: «Закрой глаза!».
Парень закрыл глаза, и нечистый в вихре вынес его на землю. Очутился добрый молодец опять на мосту, подле него кулек с золотом, гораздо больше, чем сто и триста. Вот так-то он разбогател, приехал домой, женился на хорошей местной девушке и зажил себе счастливо. А кабы он польстился на деньги – то черт всё сделал бы наоборот: вместо денег насыпал бы конского помету и\или другой всякой дряни. На этом сказочке конец.
Часть 4
Мне понравилась собака моего соседа Женьки, которая всегда бегала с ним, когда он ходил гулять. Она купалась с нами в речке и даже охотилась, смешно прыгала мордочкой в воду, пытаясь рыбок поймать. И я мечтал иметь свою собаку.
Но вот, – беда! В нашей Старой, в деревне, совсем мало было собак. О моей детской мечте знала моя бабушка, и она поделилась с другими, в «общественном» месте, в магазине, с местными жителями, что внук её хотел бы небольшую собачку иметь.
Первые дни августа выдались тогда, помню, дождливые, и я скучал у окна, на улицу было не пойти. И в это дождливое время как раз и случилось чудо. Ближе к обеденному времени, к нам заехал почтальон, он привез письмо от родителей из города. А ездил почтальон, живущий в соседней деревне Нагорной, за рекой, на мотоцикле. И пока дождь, усилившийся, не утих, он решил переждать его у нас, у бабушки в доме. По скромности он долго отнекивался, но все-таки мы усадили его за стол, налили горячего чаю, нашелся кусочек колбаски для бутерброда, и на стол выставлено было варенье. Тут-то, придя в радостное настроение, почтальон хлопнул себя по коленкам и воскликнул:
– Да! Чуть было не забыл! Говорят, что вы ищете собачку? Так вот, у нас на Выселках (с краю дальнего, в километре от деревни), живет вдовая женщина Марья Федотовна. У неё имеется собака, которая в прошлом году принесла троих щенят. Собака её на цепи сидит, а щенок один остался и по двору бегает, сам видел. Годовалый небольшой, да вы сами увидите! —
Мы попили чайку и почтальон, по стихшему моросящему дождю, поехал на своем мотоцикле дальше развозить свою почту.
На следующий день мы пошли пешком в деревню Нагорную. Я помню ясно те детские впечатления: красоты природы были незабываемые. Небольшая речушка, среди высоких кустов весело журча несла свои воды в омут с черной водой. Мы вступили на деревянный мост с перилами, опершись на которые я вглядывался в темную воду, где у берега видны были травы подводные, вытянувшие свои длинные стебли, между которыми плавали, казалось, довольно большие рыбы поблескивая серебристыми брюшками при перемещении. А потом по дороге на гору, деревья и кусты на горе росли наклонно к поверхности земли. Они тянулись к небу, эти березки, – думал я, – а земля была горой, наклонная. И дорога шла по склону серпантином, два раза поворачивая наоборот, то в одну сторону, то в противоположную.
Мы прошли всю деревню Нагорную насквозь. Прошли мы мимо сельсовета и почты в одном большом длинном деревянном доме-здании. И тут же, около сельсовета, такая же одноэтажная длинная школа была. Вот сюда и ходила бабушка за 4 километра от нашей Старой, когда работала учительницей.
За деревней, через поле, виднелся высокий забор и крыша дома. Это – Выселки, хутор, куда от деревни отделили «кулаков», которые не хотели вступать в колхоз, – сказала мне бабушка. Они, говорит, были «единоличники», у них была своя земля, гектарами, свои коровы и лошади. Но потом хозяев-мужиков забрали на Колыму, а земля и всё хозяйство все равно забрали в колхоз. Остались дети и жены «кулатские», как их называли, и в школе их не любили, «кулатских детей», хотя они учились хорошо и многие теперь живут в городах и работают на больших должностях.
На Выселках было 5 домов в ряд вдоль дороги на колхозные поля. Марья Федотовна жила в самом первом. Мы вошли в широкий чистый двор. Там у небольшого столба на длинной цепи, которая была зацеплена за проволоку, протянутую от этого столба у ворот до собачьей будки у дома, – стала метаться и лаять собака.
Вот тогда я узнал от бабушки (учительницы по биологии), как нужно подходить к собаке: «По взгляду и по звуку голоса можно определить, что лает пес умный, незлобивый, – если в голосе не слышно чрезмерное рвение взахлёб, так что слюни летят из пасти во все стороны; и незабитый, если слышатся повизгивания. Надо подходить прямо, без всякого колебания вперед-назад. И в этих случаях, когда ровный лай, надо не забывать, что протягивая руку, следует держать её вверх ладонью, притом широко открытой, чтобы собака убедилась, что в ней нет ничего, что камня в ней не спрятано».
Старая женщина, вышедшая на крыльцо дома, крикнула:
– Ты поберегись, малец! Он тебя укусит! – это когда я протянул руку к небольшого роста щенку, набегавшему на меня от дома, от собачьей будки.
Но собачка не тронула меня. Она обнюхала руку и, поднявшись на задние лапы, передними уперлась мне в грудь так, что я едва не упал. Пес лез целоваться и лизнул меня в нос. Ему я дал вынутые из кармана кусочки сахара-рафинада, которые были разгрызены и проглочены с быстротой. И тут я обратил внимание на глаза щенка. Они были ярко-рыжего цвета, живые и серьезные. Взгляд глаз был твердый, доверчивый и проницательный. Глаза не бегали, не моргали, не прятались, – казалось, они настойчиво спрашивали меня: «Зачем ты пришел? Ведь не со злом?» Я почувствовал, что мы подружимся с ним.
Затем мы поздоровались с хозяйкой, а она пригласила нас в дом. Бабушку мою она знала, как учительницу своих сыновей и своих внуков даже. Теперь внуки редко приезжали из города. Только один сын с ней жил часто, каждый выходной, потому что у него детей нет, и недалеко он работал и жил в райцентре с женой. Это он забрал двух щенков в райцентр себе. А вот этот пес остался. Так рассказывала нам Марья Федоровна: «Он был нестандартный, отличающийся и от матери. Мать была бело-серая с большими рыжими подпалинами по два и три по бокам, с темной спиной. А этот щенок весь почти был рыжий как лиса, только живот белел, и спина темнела узкой черной полосой».
А назвали рыжего пса Кнопкой – очень он маленький был. И больше не рос. Когда те два щенка были породистыми в мать, этот оказался дефектным и окраской и ростом – в два раза ниже и меньше.
Вот так появилась рыжая собака Кнопка, хотя это был пес, не самка. Он быстро привык ко мне и к бабушке. Когда она выносила ему поесть полное большое и глубокое блюдо, Кнопик прежде всего умудрялся лизнуть руку бабушкину, которой она ставила блюдо около крыльца. А жил он в «прихлевке», это перед входом в хлев, огороженный без потолка сарай, где лежало сено. На этом сене было место «налёжанное» у Кнопки.
Кнопка ходил с нами в лес, когда мы шли с ведрами за малиной, в известное бабушке место, – вдоль далекого лесного оврага были малинники, и дикая малина была лучше и вкуснее, как мне казалось. Кнопка гонялся за птицами, которые взлетали из кустов, – может это были рябчики, и как потомок охотничьей собаки Кнопка их знал. Он также бегал за зайцем, уносясь в лес и пропадая по часу, пока мы собирали ягоды….