Секрет полноценной жизни

В последние десятилетия, конец 20-го и начало 21-го веков в авангардистском искусстве утвердились новые течения – поп-арт, оп-арт, кинетическое искусство, гиперреализм, концептуальное искусство и другие. Но они не вносят каких-либо существенных изменений в уже сложившуюся творческую практику. Одновременно среди художников, находившихся под влиянием эстетических идей авангарда, сейчас намечается известный поворот к реалистическому воссозданию действительности. В разных видах искусства сторонники эстетизма 20-го века признают незыблемыми основные принципы реализма. Происходит возврат к прошлому опыту поколений художников.

Истинное искусство, по мнению авангардистов, возникает и развивается в постоянном конфликте с мнением и вкусами массовой аудитории. Широкая публика привыкла восторгаться привлекательными дешевыми подделками, разного рода суррогатами. Искусство подлинное, новаторское ей недоступно, непонятно, она его отвергает.

Но, ограничивая себя сферой тощих абстракций, чистого формотворчества, искусство неизбежно уходит от больших художественных обобщений; оно утрачивает свой внутренний эстетический потенциал, и деградирует.

Если представители авангарда кичатся своим пренебрежением к «толпе», то массовое коммерческое искусство проникнуто идеей завоевания возможно большего круга «потребителей».

При этом оно, однако, отнюдь не стремится к творческим открытиям, оно чуждо духу подлинного художественного новаторства. Открытия, если они не сулят хорошей прибыли, хозяев индустрии искусства совершенно не интересуют. Отсюда, конечно, не следует, что в искусстве, создаваемом на коммерческой основе, не бывает «прорывов» к большим творческим завоеваниям. Но это, однако, не меняет сущности массовой коммерческой культуры, истинное «призвание» которой – извлечение максимальных доходов.

Все авангардисты стремятся использовать достижения современной науки, в частности теории информации, кибернетики (компьютеры). Ясность информации, и ее объем, утверждают теоретики неоавангардизма, – явления совершенно различные. Большая доступность, легкое усвоение информации всегда предполагают малое ее содержание. С другой стороны, оригинальность, новизна сообщения повышают трудность его восприятия. Однако количество информации, ее значение при этом существенно возрастают. Между оригинальностью, своего рода «неорганизованностью» информации и ее объемом существуют прямые соответствия.

«Количество информации, – пишет итальянский теоретик неоавангардизма Умберто Эко, – зависит не от упорядоченности, а от беспорядка, по крайней мере известного типа неупорядоченности».

Рядом с новейшим элитным эстетизмом, который легко сочетается с воинственной реакционностью, рядом с различными видами «модернистского искусства», в искусстве появляются и мироощущение смятенности, и настроения протеста против устоявшихся форм жизни и культуры, и попытки найти новые пути художественного творчества.

Но пороки массовой коммерческой культуры, как бы они ни были велики, – спонтанно не влекут за собой признания особого места и значения этому «модернистскому искусству».

В отличие от творчества авангардистов, в массовом коммерческом искусстве ясно проявляются «позитивные» начала. Но они состоят преимущественно в сентиментальном приукрашивании, всяческой идеализации буржуазного образа жизни. Стандартизированные, окрашенные в розовый цвет описания добродетелей сильных мира сего (сериалы про бизнесменов, благодетельствующих к бедным девушкам из провинции, из «хацапетовки»), – соседствуют с картинами беспощадной жестокости, нескончаемых убийств, насилий и изуверства (как правило, бандиты и убийцы это люди беднейших слоев общества).

Стремясь поразить читателей, зрителей необыкновенным, исключительным, создатели массового коммерческого искусства изображают патологию в качестве своеобразной нормы человеческого существования. Культ секса, порнография, возбуждение интереса к аномалиям в психике человека, его поведении, изображение «извечной» вражды людей между собой – все это неотъемлемые свойства массового коммерческого искусства. Нередко произведения этого «искусства» проникнуты духом злобной нелюбви к людям «второго сорта». Создатели этого искусства духовно развращают публику, прививают ей примитивные, дурные вкусы.

По словам одного из американских авторов, Б Розенбарга: «угрожает не только кретинизировать наш вкус, но и довести до звероподобного состояния наши чувства, прокладывая путь к тоталитаризму».

Появилось абстрактное искусство: источником которого явилось представление об иной реальности, не совпадающей с чувственно воспринимаемой нами действительностью. Целый ряд представителей абстрактного искусства, крикливо твердят, что формы, освобожденные от хаоса и случайностей эмпирической реальности, в том числе различные геометрические построения, передают сущность вещей, которая остается непостижимой при творческом воссоздании их реального, конкретного облика. Некоторые теоретики называют абстрактное искусство метафизическим, имея ввиду как раз то, что оно будто бы и позволяет проникнуть за границы видимого, созерцаемого.

И в претензиях представителей абстрактного искусства, и в том, какое место ему отводится социальной элитой, – с особой очевидностью выявляется тот глубокий упадок, в котором пребывает современное искусство в целом. Фикции выдаются за величественные достижения, духовный распад объявляется подъемом к новым вершинам художественной культуры.

Конечно же абстрактное искусство не принесло с собой никаких значительных открытий, как бы ни стремились это доказать его апологеты.

Калейдоскопом сменяются фавориты, «звезды», непрерывно мелькают «измы», которые очень быстро попадают в Лету, – все это подчеркивает эфемерность шумно провозглашенных завоеваний.

Социальное и индивидуальное бытие человека рассматривается многими представителями авангардизма как нечто чуждое художественному творчеству. Все, что связано с проявлением человеческих чувств, страстей, по их мнению, мешает восприятию искусства как такового. Отсюда – дегуманизация, и это реальное стремление и результат, достигнутый модернистским искусством. Потому что, если оно показывает страсти, то непременно превышающие всяческие нормы, сверхстрасти человека.

Как писал еще Ортега-и-Гассет: искусство «дегуманизировано не только потому, что оно не содержит в себе очеловеченных вещей, но и потому, что оно фактически состоит из дегуманизирующих действий. Эстетическое наслаждение для „нового художника“ (по типу новых русских) проистекает из победы на „человеческим“: по этой причине необходимо в каждом случае конкретизировать победу и показывать удушенную жертву».

Торжество по поводу исчезновения человека и человеческого – это и есть убедительное саморазвенчание и свидетельство несостоятельности современного модернистического искусства.

Реализм в искусстве не должен отождествляться с плоским, незатейливым натурализмом. Смешивать их могут люди, либо невежественные, либо пренебрегающие ради специфических целей историческими фактами.

Реализм – это не пассивное копирование жизни, что легко опровергается творческой практикой великих художников мира.

Было бы нелепо характеризовать, как смиренных «копиистов» – Шекспира, Рембрандта, Бальзака, Курбе, Толстого, Достоевского, Чехова, Горького. А их принадлежность к реалистическому искусству вне всяких сомнений. Реализм всегда был и остается – пытливым исследователем действительности и человека, исследованием, раскрывающим глубинные процессы жизни, сложность внутреннего мира людей. И именно потому, что выдающиеся художники-реалисты в полной мере достигают этого, их произведения несут в себе ту творческую энергию, которая заражает многие поколения. Их художественные обобщения помогают людям разных эпох понять себя и развивающуюся жизнь. Изображение внешнего облика действительности, ее копирование, конечно не может привести к такого рода результатам, равно как и чистое формотворчество, лишенное связей с духовными потребностями человека.

Уже вследствие того, что реализм выявляет истинное существо вещей, утверждает их подлинную роль в человеческом обществе, он заключает в себе глубокие действенные начала.

Надо вернуть искусству его истинное значение. Надо вернуться к реальности, отойти от приземленной пошлости и дать человеку то чем искусство и является. А именно – радость и правдивую красоту.

    Конец

Эссе. «Мысли, ум, мудрость»

Мыслить – значит, говорить с самим собой, слышать себя самого.

Учить уму и быть разумным – совсем разные вещи.

Знакомство с мыслями светлых умов составляет превосходное умственное упражнение: оно оплодотворяет ум и изощряет мысли. Обратимся же к размышлениям умных людей. Например, Лев Толстой говорил, и оставил нам мыли о прогрессе: «Прогресс состоит во все большем преобладании разума над животным законом борьбы». И мудрость не в том, чтобы много знать. Всего знать мы никак не можем. Мудрость не в количестве знаний, а в том, чтобы знать, – какие знания самые нужные, какие менее и какие еще менее нужны. И Толстой ставит вопросы, ратуя за единение человека с природой, к некоему возврату от прогресса. «Что же делать? Отбросить все те усовершенствования жизни, все то могущество, которое приобрело человечество? Забыть то, что оно узнало? Невозможно» – тут же сам отвечает он.

И, Просвещение – это выход человека из своего «несовершеннолетия», в котором он находится по собственной вине. (Вот и начал Толстой учить детей в Ясной поляне, открыв школу и так далее, учебники написал даже). Несовершеннолетие – (определяется как) неспособность пользоваться своим рассудком без руководства со стороны кого-то другого. Несовершеннолетие по собственной вине – это такое состояние, причина которого заключается не в недостатке рассудка, а в недостатке решимости и мужества пользоваться им (рассудком) без руководства со стороны. «Решись быть мудрым! Имей мужество пользоваться собственным умом!» – таков (должен быть), следовательно, девиз Просвещения. «Спорьте, заблуждайтесь, ошибайтесь, но, ради Бога, размышляйте, и, хотя криво, да сами», – призывал нас один из великих умов.

Учить уму и быть разумным – совсем разные вещи.

Разум – это счастливый дар человека и его проклятие, одновременно. Одно из характерных свойств человеческого ума в том, что – сталкиваясь с противоречиями, он не может оставаться пассивным. Ум приходит в движение с целью разрешить противоречие. Всем своим прогрессом человек обязан этому факту. И Достоевский определил по своему: «Главное в человеке – это не ум, а то, что им управляет: характер, сердце, добрые чувства, передовые идеи…». Разум и чувство – две силы, нуждающиеся друг в друге, и они «мертвы и ничтожны» одна без другой.

Мудрость не будет мудростью, – когда она слишком горда, чтобы плакать; когда она слишком серьезна – чтобы смеяться, и\или слишком поглощена собою – чтобы искать другие истины, кроме самое себя.

Просвещение непременно нужно. Жизнь в неведении – не жизнь. Кто живет в неведении, тот только дышит («небо коптит»). Познание и жизнь неотделимы («век живи, век учись»).

Мысль умная (выданная умом, мудростью) – может преобразить мир. Нас всех поглотит небытие (каждому свое время), уметь забывать об этом – в том и есть большая мудрость – предоставить свободу уму, свободу думать о другом…, будто мы проживем вечность.

Мудрец только под конец жизни понимает, что смерть страшна только со стороны, для близких людей, но для себя смерти нет. И сам человек в себе – как родился бессмертным, так и уходит в бессмертие. Мысли тоже рождаются, как живые дети, и их тоже долго вынашивают, прежде чем выпустить в свет. Мудрый – это тот человек, кто яснее других чувствует обязанность свою в отношении настоящего времени, тот – кто наиболее современный человек. «Великий ум проявляется в равновесии всех способностей; безумие же – это несоразмерное напряжение и переизбыток способностей в отдельности», – говорит еще один умный из великих. «Вся мудрость человеческая в двух словах: ждать и надеяться!» – но это, как раз, и не правильно. Ибо разум человеческий владеет тремя ключами: цифрой, буквой, нотой. Знать, думать, мечтать – и стремиться осуществить мечты. Всё в этом!

Поле битвы, на котором сражается разум, страшнее, чем поле битвы, где умирают. Поле разума труднее возделывать, чем пашню. Тут нельзя уже без элементарной морали.

Мысль без морали – есть недомыслие, а мораль без мысли – это фанатизм.

Ограничен разум человека (одного) – но зато безграничен разум человеческий. Ибо для мысли не существует пространства. И эта бесконечная цепь единомыслия, мыслей, преследующих одну и ту же цель, всеми силами разума идет в ногу и объемлет кольцом всю вселенную. Сегодня разум с помощью науки проникает в тайны вещества, указывает, где истина. Наука и опыт – только средства, только способы собирания материалов для разума.

Просвещенный разум – облагораживает чувства; голова должна воспитывать сердце. Умение ставить разумные вопросы – уже есть важный признак ума и проницательности. Ум подобен здоровью: кто здоров, просыпаясь по утрам, не чувствует его; и кто обладает разумом, его не замечает.

Эпилог. «Ум, если можно так выразится, начинается там, где кончается здравый смысл» – говорил один из великих.

Мир теряет сегодня всякий здравый смысл в огромных масштабах. Разум используют не по существу и неправильно, а мораль утрачивается.

Пользуйтесь, но не злоупотребляйте – таково правило мудрости. Ни воздержание, ни излишества не дают результата. Разум обладает естественной властью…. Ему оказывают сопротивление, но не могут его победить; погодите еще немного и человек вынужден будет вернуться к разуму вновь.

Есть Хитрость – это образ мыслей очень ограниченных людей, и она очень отличается от Ума, на который по внешности походит.

Если разум указывает человеку, что он должен делать, чтобы поистине быть самим собой (Человеком), и таким образом учит человека тому, что есть благо, – то путь достижения добродетели состоит в активном использовании человеком своих способностей.

    Конец.

О маловерии

Страсти

Необходимо нужно сегодня говорить о Страстях.

Потому что Вера основана вся на борьбе человека со своим внутренним миром страстей, из которых вырастают пороки, порождая, в свою очередь грехи. Религии призывают человека именно к борьбе, к изменению своего внутреннего состояния.