Забытая юность, или Воспоминания на последней парте

Её глаза искрились и необыкновенное, приятное излучение исходило от её тела и передавалось мне. Я почувствовал себя счастливым и беззаботным, но в тоже время уверенным и сильным.

Когда танец закончился, я прижал Марину к себе, прошептал в ухо:

_Я тебя никуда не отпущу, …давай встретим Новый год вместе!

Она сказала, что это последний Новый год в техникуме, в конце марта она заканчивает учёбу и все решили встретить его вместе, украсили аудиторию, накрыли столы принесли рояль, будет что вроде Новогоднего капустника,…, но в час ночи она будет ждать меня у себя в комнате.

Я шел по залу, будто во сне, волна неожиданного счастья накрыла меня, блеск бенгальских огней, разрывы хлопушек, разноцветные маски – всё смешалось в одном сплошном хороводе. Неожиданно я наткнулся на держащихся за руки и медленно танцующих, Ганса и Олю.

Сознание прояснилось, я поздравил Олю с наступающим праздником и напомнил Андрею, что мы встречаем Новый год у Аркаши.

Мне показалось, они меня не слышат и не видят, но Андрей на секунду повернул бледное лицо и незнакомым голосом, как будто говорит, кто внутри его, промолвил:

_Оля встречает Новый год дома, с родителями. Я её провожу и приду к Вам.

Я испугался за него, но вспомнил, что минуту назад сам был таким и направился к креслам.

Музыканты одели маски поросят и сыграли знаменитую песню «Флойдов» из альбома «Аnimals».

Вечер подходил к концу, музыкантов не отпускали, требуя сыграть ещё что-нибудь, снова и снова. Наконец, уже в начале двенадцатого, Аркаша с Ильей упаковали гитары, Гена подключил к колонкам магнитофон, для тех, кто не хотел расходиться и мы вышли на улицу.

Нас собралось человек десять – двенадцать, Марго с Ириной, ушли пораньше приготовить стол, кто – то встречал Новый год в общежитии, там обещали дискотеку до пяти утра, кто то с родителями.

Впереди, взвалив гитары на плечи, шли Аркаша с Ильёй, что-то обсуждая, мы с Геной несли сумку с шампанским, при этом Филин пытался немного поспать, сзади небритая Снегурочка обхватив двух девчонок, что-то нашёптывала им и они заливисто хохотали.

Придя к Аркаше, увидев накрытые столы и уставших от резки салатов и сервировки, Ирину и Марго, сразу же выпили за их здоровье.

Бобёр рассадил девочек и бегал вокруг стола, ухаживая за ними, разливая вино и накладывая закуски. Наполнили бокалы и проводили Старый год. Телевизор был включён, но речь генсека и генералиссимуса никто не слушал, за столом стоял смех и суета, двигались тарелки, стучали вилки.

Буквально с первым ударом курантов в комнату ввалился Ганс, выстрелили пробки, шампанское потекло в бокалы. Так наступил новый 1982 год, последний год застойно-стабильного периода страны, но об этом мало кто догадывался.

Насытившись и устав танцевать, все незаметно стали рассасываться по тёмным углам, за столом остались Ирина и Илья тихо беседующие о чём то, я засобирался в общежитие, Ганс, подумав, решил пройтись со мной.

На улице тихо падал мелкий снег, покрывая землю пушисто-белым искрящим пледом. Думая каждый о своём, мы шли по Пограничной, улица была пустынна, но из раскрытых окон падал свет, лилась музыка, свистели, рассыпаясь разноцветными огнями, пущенные, откуда то неподалёку, ракеты.

Я не стал спрашивать о свидании с Олей, а немного подостлав, слепил снежок и запустил Андрею в спину. Он очнулся, скатал комок и побежал за мной. Так смеясь, и убегая друг от друга, едва не разбив прихваченное с собой шампанское, мы добрались до общежития.

На вахте нам преградила путь седая вахтерша, она смотрела на Ганса, как на опасного рецидивиста, косясь на фотографию в красной рамке, не хотела пускать даже по случаю праздника. Ганс сел в кресло и погрузился в свои мысли, а я, увидев Колю Фёдорова, попросил его что-нибудь придумать.

Через несколько минут появился Фёдор и мы вышли на улицу.

Он подвёл нас к торцу здания и заикаясь начал объяснять.

Фёдор был слегка пьян и волновался, переводить было некому, но мы с Гансом поняли его план.

Он с Ботвинником свяжет простыни и спустит их не со второго этажа, где могли появиться «Белая лошадь» и преподаватели, а с третьего.

Фёдор, сложив в пакет шампанское, ушёл, а к нам подошёл Золотарёв, его сильно пьяного вывели из дискотеки и больше не пускали в общежитие.

Через некоторое время окно открылось, и спустился канат из связанных простыней. Я подтянулся и цепляясь руками за канат, а ногами за выступы в стене, полез наверх. Затем, не смотря вниз, ухватился за подоконник и меня, обессилившего, Ботвинник втащил в окно. Также быстро в коридоре третьего этажа оказался Ганс. Настал черёд Золотарёва, он подпрыгнул, довольно бодро полез наверх, но быстро выдохся и не двигаясь повис, как мешок с песком. Все стали его тащить, как вдруг раздался треск, простыни не выдержали и Золатарёв молча полетел вниз. Раздался шлепок, и наступила тишина. Мы выглянули в окно, в темноте недвижимое тело Золотарёва было едва различимо, а валяющиеся рядом простыни напоминали порванный парашют. Фёдор побежал вниз, а Ботвинник нашел в умывальнике ведро, наполнил наполовину водой и вылил сверху на парашютиста.

Тело зашевелилось, Золатарёв привстал и трезвым голосом спросил:

_Где это я?

_В роддоме, С Новым годом! – ответил подбежавший Фёдор, обнял его и расхохотался.

Ганс с Ботвинником пошли наверх, а я прихватив шампанское и вытащив из цветочного горшка ирисы, направился к Марине.

Тихонько постучался, открылась дверь – Марина стояла в том же облегающем красном платье, но уже без маски и перчаток, тихо играла музыка, горели свечи.

Невозможно описать эту ночь первой настоящей любви. Когда ты полон счастья и блаженства, лежишь рядом с теплой, ласковой, все понимающей половинкой, и чувствуешь, что именно её тебе и не хватало.

Утром нас разбудили характерные звуки наполняющие общежитие – хлопанье дверей, звон кастрюль и сковородок, гитарные аккорды и песни о тревожной молодости.

Затем постучался Ганс и сообщил, что Оля приглашает нас к себе в гости, её родители уедут за город, навестить родных.

Мы купили в кулинарии, на Фонтаной, большой торт и втроем, ближе к вечеру, пришли к Оле.

Марина с Олей быстро подружились и без умолку болтали, а мы с Андреем курили папиросы и поедали торт, слушая, привезённые, отцом Оли, из далёких рейсов, пластинки.

Потом, мы с Мариной, решили оставить их одних и прогуляться по парку.

Было около десяти часов, но в парке бродили люди, скрипели санки, горели фонари. Лёгкий морозный воздух приятно, приятно щекотал лицо, мы шли обнявшись и улыбались своему счастью.

Вчетвером мы часто ходили в кино и в «Межсоюзку», в зеркальном зале, которого, зимой собиралась вся молодёжь на танцы, в перерывах в другом зале смотрели мультфильмы, под язвительные комментарии с первых рядов и сплошной хохот зала. Проматывали стипендию в «Челюскине», Оля покупала билеты в театр, на драматические пьесы, мы с Гансом бешено хлопали, чтобы не заснуть и радуясь перерыву, неслись в буфет.

В одно из воскресений, Бобер пригласил на зимнюю рыбалку, на остров Попова, сказав, что у знакомых там есть избушка и полно удочек.

Рано утром, мы вчетвером плюс Бобёр и Марго, загрузились, в тулупах и валенках, на паром, который взял курс на остров. Причалив и обойдя остров с северной стороны, нам открылось сплошное море льда, изредка, усеянное недвижимыми фигурками рыбаков. Лёд был крепкий, слегка припорошённый снегом, мы просверлили лунки и уселись рыбачить, временами поддергивая удочки и глотая водку, а девчонки катались на коньках, огибая лунки и не обращая внимания на крики рыбаков. Рыбы было много, довольно быстро наловив штук сто прекрасной зимней корюшки, мы отправились в избушку, растопили печь и зажарили рыбу на большой чугунной сковороде.

Свежая ,жаренная корюшка, заснеженный остров и танцы в тулупах…

Незаметно пролетели два зимних месяца. Наступил март, но он не принёс нам радости. Заболела Оля, что то связанное с заболеванием дыхательных путей, она никогда не говорила, хотя у неё и раньше случались боли, а теперь она лежала дома, Ганс почти каждый день навещал её, врачи советовали ей сменить на год – два климат.

Марина сдала госэкзамены, и её распределили на Камчатку, в обсерваторию.

Я понял, что расставанье неизбежно, её направляли на работу, а мне надо было учиться.

Я сидел на последнем ряду лекционной аудитории, не хотелось ни есть, ни спать, ничего не интересовало, ходил словно больной, мама постоянно измеряла температуру, потом догадалась, что со мной происходит, но расспрашивать не стала, а только сказала, что если возникнут вопросы или просьбы, сразу же обращался к ней.

Вчера мы с Гансом, проводили Марину, долго стоял гул в ушах и голос диктора в третий раз повторяющего, что посадка заканчивается, и среди тысячи лиц одно лицо, родное и дорогое, ещё мгновение, и оно растворилось в этой спешащей толпе людей. Камчатка, край земли, ничего не замечая, я еле добрался до дома.

А сегодня Оле стало хуже, её перевезли в больницу, и мама решила отправить Олю в Болгарию, она была парфюмером и часто летала в эту шестнадцатую республику, Андрей был в больнице, но в палату его не пустили и они разговаривали через стекло, одними глазами и жестами.

Мы сидели на парапете набережной, свесив ноги и наблюдая за кружащимися парами, большими океанскими чайками.

Грело весеннее солнце, гудели пароходы, кругом кипела жизнь, но ничего не радовало нас, ещё месяц назад, мы прыгали в тулупах вокруг костра, держа в руках любимые ладони, смотря вокруг влюбленным взглядом.