Русский человек войны

Взрыв. И темнота.

– Я – Колесников. Старший сержант Колесников. Колесников я. Колесников. Ивановская область, город Фурманов, улица Садовая, дом сорок восемь. Детский дом. Старший сержант разведвзвода. Радист. Александр Колесников. Колесников.

Вода совсем рядом. Бьётся меж камней. Звонко журчит на перекате. Стремительный росчерк горного ручья всего в десятке локтей. Вкусная, ледяная, мокрая. Вода. ВОДА.

– Скажи, кто ты, и будешь пить, купаться и больше никогда не познаешь жажды. Кто ты? Кто ты?

Я не вижу того, кто задаёт вопросы. Они меняются, а глаза открыть больно. Больно говорить, шевелиться, дышать и вообще жить. Есть только одно желание – глоток воды.

– Я – Колесников. Александр Колесников. Пить.

Я бы выпил море, но цепь не пускает. Стальной ошейник рвёт кожу шеи, пальцы скребут по камню, сбитые в кровь ноги давно не чувствуют ничего, кроме боли. Я – Колесников. Колесников я.

– Ну и сдыхай, шакал.

Это да. Скорей бы сдохнуть. Сашке хорошо. Он уже не чувствует боли, жажды, унижений, холода. Ничего. Ему хорошо. Говорят, там вечный покой. Не успел я. Ведь оставалось ещё две гранаты. Не успел.

Плеск близкой воды накрывает меня, и мне опять двенадцать лет. Я бы выпил море.

* * *

Я опять приехал на море. На каникулы. К своему деду на Каспийское море. Ласковые волны, мягкий чёрный песок и ослепительное солнце. Азербайджан. Ленкоранский район, село Вель. Семьдесят четвёртый год.

Море. Я бы выпил это море, если бы знал тогда, что такое пытка нестерпимой жаждой.

Беззаботное детство, рыбалка и мой первый мопед. Я мотался по ближайшим деревням, и меня все знали. Ну как же? Ведь я приехал из самой Москвы. Внук директора русской школы!

Знали бы все они, что в Москве мы с матерью ютимся в мизерной комнатушке в коммуналке на шесть комнат и тринадцать соседей. Большинство местных жителей слова «коммуналка» не знает. Все живут в своих двухэтажных домах. Дом моего деда по сравнению с домами наших соседей – это халупа нищего. Всего четыре комнаты, кухня и веранда.

У меня много друзей и родственников. Я бываю на двух заставах, и там у меня полно друзей и среди людей, и среди собак. К огромному, суровому и злобному Карату на Вельской погранзаставе я захожу каждый день по нескольку раз, и он радуется мне как щенок. Мы подружились три года назад, и с каждым летом наша дружба только крепнет. Карат уже старый, его спишут через две недели, и я заберу его в наш с дедом дом. Вольер уже приготовлен, и Карату будет удобно в тени раскидистого инжира. Из посторонних кормлю на заставе его только я.

Проводник Карата Женька Мелихов только и ждал, когда я приеду на каникулы. В прошлом году я кормил Карата вместе с ним, остальные просто боялись подходить, а я не боюсь собак. Уже в прошлом году дед договорился с командиром погранзаставы, что этим летом мы заберём Карата к себе.

Осталось только две недели, и Мелихова переведут на окружную заставу в районном центре Ленкорань инструктором-собаководом дослуживать свои последние месяцы перед дембелем, а Карат переедет в свой новый дом. Он заслужил этот дом и спокойную старость долгой службой на границе. Мы будем вместе ходить на море, и никто нам с ним этого не запретит. Карат, так же, как и я, любит Каспийское море.

Странного мужика я увидел у магазина. И сам мужик необычен, и вел себя он необычайно странно. Все в округе знают, что продавщица сельского магазина в селе Вель приходит на работу на пятнадцать минут позже официального открытия магазина, за несколько минут до прихода рейсового автобуса в город. Мужик вроде одет, как местные, а уже с десяток минут топчется у входа. Дурачок. Я отхлебнул из бутылки местного нарзана, набранного на роднике, на совхозном поле, и принялся разглядывать незнакомца.

Что в нём необычного-то? Блин! Точно! Он бледный. Начало июня. Тридцать градусов в тени. Все местные русские и лицом, и руками на коричневый солдатский ремень похожи. Тот же мой дед почти никогда не ходит на море, но лицо и руки от палящего светила не спрячешь. Я выгляжу точно так же, как этот незнакомец, когда на каникулы приезжаю. Ровно один день, а затем покрываюсь сначала розовым румянцем, а потом и волдырями ожогов. Обгораю очень быстро. Тридцать градусов в тени, а на солнцепёке и до сорока добирается.

Попасть к нам из города можно только на рейсовом автобусе, который идёт из Ленкорани в Астару.

Этот автобус выходит из Ленкорани и, делая огромный круг, идёт сначала вдоль предгорья Талышских гор, потом вдоль границы до Астары, а затем и по берегу Каспия. В центре нашего села автобус поворачивает налево и идёт обратно в Ленкорань. От села Вель до Ленкорани – тридцать два километра. Встречный автобус из Ленкорани придёт только через сорок минут, но он, наоборот, будет двигаться сначала к границе.

Рано утром в Ленкорани останавливается поезд из Баку, через полтора часа он же остановится в Астаре, и это конечная точка маршрута. Уйдёт в Баку он только вечером. Но если этот мужик только приехал, то зачем он едет от границы в райцентр? Когда и к кому он приехал вчера, если уезжает сегодня утром? Как он умудрился за сутки не обгореть на солнце? Я здесь всех русских знаю, и ни к кому родственники не приезжали. Вчера я всех своих местных друзей видел. Никто из них не похвалился гостями.

Приехать с кем-то он тоже не мог. Виталька Сочинский приедет только через две недели. Он в техникуме в Ростове-на-Дону учится и приезжает к своему деду со всей семьёй. У них прямо во дворе растёт целая рощица бамбука. Из него получаются отличные удочки.

Мой приятель Мишка приезжает к бабушке из Баку только в начале июля. Она у самого моря живёт, сразу за железной дорогой и совсем недалеко от погранзаставы. Больше никого не должно быть.

Местные азербайджанцы и талыши не в счёт. Русских у них не бывает. Погранзона – въезд только по пропускам. Меня самого проверяют каждый год. Свидетельство о рождении у меня выдано в местном сельсовете, хотя родился я в Тверской области, где мама училась. Сразу после моего рождения мама тайком забрала меня из роддома и привезла в дом к своему отцу. К моему единственному деду. Мой отец бросил маму ещё до моего рождения, и родственников по отцовской линии у нас нет.

Автобус пришёл в тот самый момент, когда мужик был в магазине. На три минуты раньше положенного времени – и тут же уехал. На этой остановке народ бывает только вечером и после десяти утра, когда в магазин привозят свежий хлеб из Ленкорани, поэтому водитель только притормозил и, не увидев пассажиров, тут же нажал на газ.

Мужик успел выскочить из магазина, но ему удалось только вслед посмотреть. На густой столб пыли. Это тебе не город, хотя в городе пыли не меньше. Иногда ветер заносит из полупустыни целые горы песка и пыли. Следующий автобус только через пять часов.

– Дядь! Подвезти? – Я завёл мопед.

Ровно затарахтел двигатель, выплюнув из погнутой выхлопной трубы облачко сизого дыма. Мужик согласно кивнул головой, покрутив в пальцах юбилейной рублёвой монетой. Точно дурачок. Предлагать деньги? Здесь так не принято. Тем более мне.

Бутылка неожиданно звонко разбилась о голову неудачно отвернувшегося к урне незнакомца. Хорошая была бутылка. Пять копеек стоила. Вторая полупустая пошла следом. Десять копеек.

Целое шоколадное мороженое! То самое мороженое, которое чужак выкинул в урну и за которым я приехал в магазин. Мороженое завезли вчера вечером, но я кормил Карата на заставе и утром поеду кормить опять. Карат, как и я, просто обожает шоколадное мороженое.

И голова хорошая. Тупая в смысле. Прилично натренированный незнакомец рухнул как подкошенный. Висок не натренируешь, а метил второй бутылкой я именно в висок. Кровь окрасила пыль обочины, а я уже вязал мужику руки сзади, отбросив в сторону пистолет, заткнутый за пояс штанов.

Как там меня в прошлом году замполит заставы учил? Руки приторочил к левой ноге, загнув её к спине. На вторую ногу ремня не хватило, а удержать такого здоровяка силёнок у меня маловато, поэтому я мстительно свалил на него свой мопед. Как потом оказалось, подножкой мопеда незнакомцу раздробило правую лодыжку.

Выскочившей на крыльцо продавщице я коротко бросил:

– Звоните на заставу!

Странно, но она меня послушалась.

От магазина до почты, где стоял телефон, всего с десяток шагов. Вроде щенок малолетний, но всё же внук Фёдора Силантьевича, директора единственной сельской русской школы во всём приграничном районе. Бывшего председателя совхоза, фронтовика и орденоносца в районе уважали, а в деревне меня знали все от мала до велика. До шести лет я жил с дедом, а потом мама увезла меня в Москву. И хотя у продавщицы сын был старше меня на три года, отзвонилась на заставу она молниеносно: здесь такими вещами не шутят.

Дежурная группа с заставы приехала очень быстро. От заставы до магазина – минут семь на «уазике», а солдаты дежурной группы сидят в ленинской комнате постоянно. Вызвать их могут в любой момент. Пограничники здесь и пока ещё несуществующий ОМОН, и спецназ, и «Вихрь» с антитеррором, и пожарная команда при случае. Когда ещё пожарная машина из города доберётся? А погранцы всегда под руками. Бывало, и рожениц в город отвозили.

Карат погиб на рассвете в восемнадцати километрах от места, где я отоварил его убийцу бутылкой по голове. Его проводник Женька Мелихов отделался сотрясением и так невеликих мозгов и выбитыми зубами, ещё двоим из наряда нарушитель переломал ноги, руки и рёбра.

Разобранные автоматы наряда незнакомец выкинул в заросли куги и ежевики, рацию раздолбал в хлам, а пистолет Женьки прихватил с собой. Тот самый пистолет, который я углядел за поясом у незнакомца, когда он повернулся ко мне спиной, выкидывая шоколадное мороженое, так любимое моим первым настоящим другом.

Мужика этого я больше никогда не видел. С заставы его увезли на вертолёте, а к вертолёту тащили на носилках.

Через полтора месяца мне вручили медаль «За отличие в охране государственной границы СССР». Такая же медаль была у моего деда ещё с пятьдесят восьмого года. Вручали прямо в актовом зале Ленкоранского погранотряда.

В свою школу я больше не вернулся, а в качестве исключения в этом же году был принят в Суворовское училище в Москве. Рекомендательное письмо в Суворовское подписали все офицеры Ленкоранского погранотряда – за такой косяк звёздочки с погон слетели бы не только у командира и замполита заставы.

Только через два года я случайно узнал, что нарушитель был выпускником Ленинградской спецшколы КГБ, который сдавал экзамены на прохождение нашей государственной границы. Рассказал мне об этом заместитель командира заставы, уходящий на повышение. Пограничников проверяльщик прошёл, а на мне прокололся, но погранцов тогда не наказали.

Командир Ленкоранского погранотряда полковник Ткаченко на награждении назвал меня талисманом Вельской пограничной заставы. Кликуха прижилась, а собаку я так больше никогда и не завёл, хотя мне предлагали щенка – так и не смог забыть Карата.

Карат был полностью моим от кончика хвоста до вечно мокрого чёрного носа, который он так любил засовывать мне в шею, с шумом вдыхая воздух. Я был для него больше, чем другом. Карат принял меня в свою стаю вместе со своим проводником, а щенка пришлось бы воспитывать и так постоянно занятому деду.

Больше на всё лето я к деду не приезжал. Учиться в Суворовском оказалось интересно, но значительно труднее, чем в простой московской школе.

* * *

Можно было бы снять русского сразу, но это, как те же русские говорят, «хрен по деревне». Ренделл нашёл босса моментально в комнате спецсвязи, однако тот был занят, и русского сняли, уже когда он потерял сознание. И тут Майкопфф удивил Ренделла снова. Они не стали ломать и вербовать солдата, как делали это обычно, а отдали его «Наташкам».