Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы

Он оглядел собравшихся: унтер-офицеры, уорент-офицеры второго разряда, боцманы, помощники плотника. Магридж, помощник лекаря, – это многое объясняет. Но и его положение было не простым. Авторитет мичмана с небольшой выслугой зависит главным образом от личных качеств. Он и сам всего лишь уорент-офицер; в конце концов какой-то мичман не так уж важен в корабельном хозяйстве, и его легко заменить – не то что, скажем, сидевшего здесь Уолберна, купора, знавшего все об изготовлении и хранении бочек с водой.

– Кто тут старший? – повторил Хорнблауэр и вновь не получил прямого ответа.

– Мы не на вахте, – сказал кто-то из сидевших сзади.

Хорнблауэр уже овладел собой; возмущение еще кипело в нем, но внешне он казался спокойным.

– Да, вы не на вахте, – холодно сказал он. – Вы играете в азартные игры.

Магридж бросился защищаться.

– Какие азартные игры, мистер Хорнблауэр? – сказал он. – Обвинение очень серьезное. У нас просто джентльменское состязание. Вы не можете вменя… вменить нам в вину азартные игры.

Магридж – пьяница, тут сомнений нет; скорее всего, он следует примеру своего начальника. В лазарете всегда полно бренди. Хорнблауэр задрожал от ярости; он с трудом сдерживался. Однако гнев помог ему обрести вдохновение.

– Мистер Магридж, – произнес он ледяным голосом, – советую вам говорить поменьше. Против вас можно выдвинуть и другие обвинения, мистер Магридж. Служащий вооруженных сил его величества может быть обвинен по статье о приведении себя в негодность для службы, мистер Магридж. Есть также статьи о пособничестве и подстрекательстве, которые могут коснуться вас. На вашем месте я заглянул бы в Свод законов военного времени, мистер Магридж. За это преступление прогоняют сквозь строй эскадры.

Чтоб придать силы своим словам, Хорнблауэр указал на Стайлса. По лицу матроса текла кровь. Хорнблауэр отмел аргументы противников, выбрав ту же линию, что и они; они пытались защищаться в рамках закона, и он в рамках закона разбил их наголову. Взяв верх, он мог теперь дать волю своему возмущению.

– Я мог бы обвинить каждого из вас! – заревел он. – Вы пошли бы под трибунал… лишились чинов… отведали бы кошек… Все до единого… Клянусь Богом, Патридж, еще один такой взгляд, и я это сделаю. Поговори я с мистером Экклсом, вы через пять минут оказались бы в кандалах. Я больше не потерплю этих гнусных игр. Выпустите крыс, вы, Олдройд, и вы, Льюис. Стайлс, залепите себе лицо пластырем. Вы, Патридж, прикажите смотать канат в бухту, как положено, прежде чем мистер Уолдрон его увидит. Я буду впредь за вами присматривать. Если услышу хоть слово о вашем дурном поведении, вы тут же окажетесь на решетчатом люке[13 - Когда матросов пороли кошками, их привязывали к решетчатому люку.]. Я так сказал, и, клянусь Богом, я это исполню!

Хорнблауэр сам дивился и своему красноречию, и своей выдержке. Он не знал, что окажется на такой высоте. Он мысленно формулировал заключительный залп, но подходящая фраза пришла ему в голову, когда он уже направлялся к выходу. Он повернулся назад и выпалил:

– И чтобы впредь во время собачьих вахт вы забавлялись на палубе, а не жались в канатном ящике, словно какие-нибудь французишки.

Такая речь пристала бы важному старому капитану, а не младшему мичману, но она позволила ему удалиться достойно. Позади возбужденно гудели голоса. Хорнблауэр поднялся на палубу, в безрадостную серость преждевременной ночи, и, чтобы согреться, решил пройтись. «Неустанный» упрямо боролся с ревущим западным ветром, из-под его носа фонтаном летели брызги, швы текли, переборки стонали. Кончался день, похожий на предыдущий. Сколько таких еще впереди?

Однако прошло несколько дней, и однообразие корабельной жизни было нарушено. Сумеречным утром хриплый крик впередсмотрящего заставил всех обратить взоры к наветренной стороне. На горизонте виднелось едва заметное пятнышко – корабль. Вахтенные бросились к брасам, и «Неустанный» лег в самый крутой бейдевинд. Капитан Пелью появился на палубе в бушлате поверх ночной рубашки и направил подзорную трубу на незнакомый корабль. Десять подзорных труб уже смотрели туда же. Хорнблауэр, глядя в трубу, предназначенную для младшего вахтенного офицера, увидел, как серый прямоугольник разделился на три, а эти три стали суживаться, затем вновь увеличились и слились в один.

– Повернул оверштаг, – сказал Пелью. – Команде класть судно на другой галс!

«Неустанный» лег на другой галс. Вахтенные матросы побежали по вантам отдавать рифы на марселях, а офицеры на палубе внимательно разглядывали натянутые паруса, просчитывая вероятность того, что бушующий штормовой ветер порвет полотно или сломает мачту. «Неустанный» накренился так, что на качающейся палубе стало трудно устоять; все, кому в данный момент нечего было делать, уцепились за леер с наветренной стороны и принялись глазеть на незнакомый корабль.

– Фок- и грот-мачты почти одинаковой высоты, – сказал Хорнблауэру лейтенант Болтон, не отнимая от глаза подзорную трубу. – Марсели белые, как пальчики у миледи. Ясное дело, мусью.

Паруса британских судов потемнели от долгой службы в любую погоду; когда французский корабль высовывал нос из гавани, пытаясь прорвать блокаду, безупречно-белые паруса выдавали его лучше всяких особенностей постройки.

– Мы его нагоняем, – сказал Хорнблауэр.

Глаза болели от долгого глядения в подзорную трубу, еще сильнее ныла державшая трубу рука, но, взволнованный погоней, он не давал им отдыха.

– Не так быстро, как хотелось бы, – вздохнул Болтон.

– К грота-брасам! – закричал Пелью.

Чрезвычайно важно развернуть паруса так, чтобы держать как можно круче к ветру, – сотня ярдов, выигранных у ветра, стоят мили в расстоянии между кораблями. Пелью посмотрел вверх на паруса, назад, на быстро исчезающий пенный след, вбок на французский корабль, прикинул силу ветра, оценил давление на паруса, используя весь свой богатый опыт, чтобы сократить разрыв. В следующий миг он приказал выдвинуть пушки с наветренной стороны, что несколько уменьшило крен.

– Теперь мы его нагоняем, – сказал Болтон со сдерживаемым оптимизмом.

– Свистать всех по местам! – крикнул Пелью.

Корабль ждал этой команды. Оркестр морской пехоты ударил в барабаны, по всему кораблю прокатился грохот, тут же засвистели дудки – боцманматы подхватили приказ. Матросы дисциплинированно побежали к боевым постам. Хорнблауэр, спешивший к наветренным бизань-вантам, на бегу увидел несколько ухмыляющихся лиц; скорая битва и даже смертельная опасность были лучше, чем бесконечная тоска блокады.

На бизань-марсе он оглядел своих матросов. Они расчехлили замки ружей и проверяли затравку; убедившись в их готовности, Хорнблауэр занялся фальконетом. Стащив с казенной части брезентовый чехол и вынув из дула пробку, он снял удерживающие фальконет найтовы и удостоверился, что вертлюг свободно поворачивается в гнезде, а цапфы – в вилке. Дернул шнур, проверяя, что кремень хорошо дает искру и нет необходимости его менять. Финч забрался на марс, неся перекинутый через плечо брезентовый пояс с картузами. Мешочки с ружейными пулями гирляндами висели на ограждении. Финч забил картуз в короткое дуло, Хорнблауэр держал наготове мешочек с пулями, чтобы забить следом. Потом он взял перовую трубку – наполненный порохом стержень птичьего пера – и аккуратно начал вводить ее в запальное отверстие, пока острый конец трубки не проткнул саржевую оболочку картуза. Перовая трубка и кремневый замок на марсе незаменимы: здесь нельзя держать наготове горящие фитили, слишком уж велика опасность, что загорятся паруса и такелаж. Однако и фальконет, и ружья на марсе очень важны из тактических соображений. Когда корабли сойдутся рей к рею, люди Хорнблауэра смогут огнем очистить шканцы врага, его мозг.

– Финч, прекрати немедленно! – раздраженно крикнул Хорнблауэр, заметив, что матрос вновь уставился на грота-марс. Сейчас ему было не до снисхождения к слабоумному.

– Прошу прощения, сэр, – произнес Финч, возвращаясь к своим обязанностям.

Через несколько секунд Хорнблауэр услышал, как Финч шепотом разговаривает сам с собой.

– Там мистер Брейсгедл, – шептал Финч, – и Олдройд там, и все остальные. Но и Он тоже там.

– К повороту! – донеслось с палубы.

Добрый старый «Неустанный» развернулся, застонали поворачиваемые брасами реи. Французы смело попытались обстрелять идущего на них врага продольным огнем, быстрый маневр Пелью их упредил. Теперь корабли параллельными курсами шли в бакштаг на расстоянии пушечного выстрела.

– Гляньте-ка на него, – крикнул Дуглас, один из марсовых стрелков. – По двадцать пушек с каждого борта. Неплохо выглядит, а?

Хорнблауэр тоже смотрел на палубу француза: пушки выдвинуты, возле них суетится орудийная прислуга, офицеры в белых панталонах и синих сюртуках прохаживаются туда-сюда, из-под форштевня летят брызги.

– Еще лучше будет выглядеть, когда мы приведем его в Плимут, – отозвался матрос по другую сторону от Хорнблауэра.

«Неустанный» был немного быстроходней – он подходил все ближе к врагу, не давая французу уйти вперед. Хорнблауэра потрясла тишина на обоих судах: он уже привык, что французы обычно начинают стрелять издалека, попусту тратя первый, особенно тщательно подготовленный, залп.

– Когда он стрелять начнет? – спросил Дуглас, словно угадав мысль Хорнблауэра.

– В свое время, – пискнул Финч.

Полоска пенной воды между кораблями все уменьшалась. Хорнблауэр развернул фальконет и посмотрел в прицел. Он мог навести орудие на вражеские шканцы, но для ружейных пуль расстояние еще велико. В любом случае он не решался открыть огонь без приказа Пелью.

– Вот нам по кому стрелять! – сказал Дуглас, указывая на бизань-марс французов.

Судя по синим мундирам и портупеям, там стояли солдаты: французы часто разбавляли свои малочисленные команды солдатами, в британском же флоте морские пехотинцы никогда не лазили по вантам. Увидев жест Дугласа, французские солдаты принялись грозить кулаками, а молодой офицер вытащил шпагу и запальчиво взмахнул ею над головой. Если корабли так и будут идти параллельно, Хорнблауэр сможет стрелять по бизань-марсу французов, если предпочтет прекратить огонь оттуда, а не прочесывать шканцы. Хорнблауэр с интересом вглядывался в людей, которых должен будет убивать. Он так увлекся, что грохот канонады застал его врасплох; прежде чем он взглянул вниз, французские ядра успели просвистеть мимо, и через мгновение «Неустанный» содрогнулся, все пушки выстрелили одновременно. Ветер отнес дым вперед, так что до бизань-марса он не поднялся. На палубе «Неустанного» лежали убитые; убитые падали на палубе француза. Однако Хорнблауэр видел – для ружей расстояние все еще велико.

– Они по нам стреляют, – сказал Херберт.

– Пусть их, – ответил Хорнблауэр.

С качающегося марса на таком расстоянии, да еще из ружья, невозможно попасть в цель. Хорнблауэр видел это так ясно, что в его голосе, несмотря на возбуждение, прозвучала твердая уверенность. Удивительно, как два тихих слова сразу успокоили людей. Внизу беспрестанно гремели пушки, корабли быстро сближались.

– Пли! – крикнул Хорнблауэр. – Финч!

Он посмотрел вдоль фальконета. В грубую прорезь мушки видны были штурвал французского судна, двое рулевых и двое офицеров позади них. Хорнблауэр дернул спусковой шнур. Через десятую долю секунды фальконет громыхнул. Прежде чем его окутало дымом, Хорнблауэр почувствовал, как мимо виска пролетела выброшенная из запального отверстия трубка. Финч уже банил дуло.

У картечи слишком большой разлет: лишь один из рулевых упал, а кто-то другой уже бежал сменить его. Тут весь марс бешено закачался; Хорнблауэр почувствовал это, но ничего не понял. Все произошло одновременно. Доски под его ногами затряслись, – видимо, ядро угодило в бизань-мачту. Финч забивал в орудие картуз. Что-то угодило в казенную часть фальконета – пуля с французского бизань-марса. Хорнблауэр старался не терять голову. Он взял еще одно заостренное перо. Втыкать его надо было настойчиво, но мягко: если трубка сломается в запальном отверстии, с ней будет много возни. Когда Хорнблауэр направлял фальконет вниз, пуля ударила в ограждение рядом с ним, но он не обратил внимания. Кажется, марс раскачивается сильнее обычного? Не важно. Хорнблауэр тщательно прицелился во вражеские шканцы и дернул шнур. Он увидел, как падают убитые, как закрутились рукоятки брошенного штурвала. Тут оба корабля с треском столкнулись бортами, и мир обратился в хаос, по сравнению с которым все происходившее ранее могло показаться детской игрой.

Мачта падала. Марс описал в воздухе головокружительную дугу, так что, лишь счастливо уцепившись за фальконет, Хорнблауэр не полетел, как пущенный из пращи камень. Все завертелось. Ванты с одной стороны были порваны, и два ядра угодили в шпор мачты, она зашаталась и накренилась. Натяжение бизань-штагов отклонило ее вперед, оставшиеся ванты – к правому борту; когда порвался стень-фордун, ветер завладел крюйселем. Мачта с треском наклонилась вперед: стеньга зацепилась за грота-рей и все повисло, готовое в любую минуту разлететься на составные части. Пятка мачты задержалась на палубе, мачта и стеньга еще держались вместе, скрепленные стень-эзельгофтом и салингом, хотя совершенно непонятно, как стеньга не вывернула стень-эзельгофт. Пока нижний конец мачты оставался на палубе, а стеньга цеплялась за грота-рей, у Хорнблауэра и Финча оставались шансы выжить, но движение судна, новый выстрел французов или разрыв слишком туго натянутых тросов могут лишить их последнего шанса. Мачта может скатиться с рея, стеньга может сломаться, пятка мачты может соскользнуть с палубы – спасаться надо немедленно, пока ничего этого не произошло. Грот-стеньга и все, что на ней, было поломано и раскачивалось одним спутанным клубком: паруса, рангоут и тросы. Крюйсель оторвался. Хорнблауэр посмотрел на Финча: тот цеплялся за фальконет. Больше никого на круто наклоненном марсе не было. Правые ванты крюйс-стеньги еще держались, они, как и сама стеньга, лежали на грота-рее, тугие, как струны, и рей натягивал их, как перемычка у скрипки. Но эти ванты – единственный путь к спасению, опасный путь от гибельного марса к относительной безопасности грота-рея. Мачта заскользила к ноку рея. Даже если грота-рей выдержит, бизань-мачта все равно скоро скатится в море. Кругом стоял невыразимый грохот: мачты ломались, тросы лопались, пушки не смолкали, снизу доносились вопли и стоны. Марс снова содрогнулся. Две вантины лопнули от натяжения, и хлопок, с которым они разорвались, был отчетливо слышен, несмотря на грохот. Мачта дернулась, раскачивая марс, фальконет и двух несчастных, вцепившихся в него. Застывшие голубые глаза Финча двигались вместе с мачтой. Позднее Хорнблауэр понял, что мачта падала не больше нескольких секунд, но тогда ему казалось, что у него достаточно долгих минут на размышления. Как и Финч, он шарил глазами, ища спасения.