Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы

Передняя каронада подветренного борта прогремела приветствие, ей отвечал форт Пунталес. Грохот салюта прокатился над живописным заливом; со всей учтивостью две страны говорили между собой.

– Я полагаю, что, когда мы в следующий раз услышим эти пушки, они будут стрелять боевыми, – сказал Пелью, глядя на Пунталес и развевающийся над ним испанский флаг.

И впрямь военная удача отвернулась от Англии. Страна за страной выходила из борьбы с Францией; кого принуждала к этому сила оружия, кого – дипломатия молодой и сильной республики. Всякому думающему человеку было ясно, что после первого шага – от войны к нейтралитету, второй шаг – от нейтралитета до войны с противоположной стороной – будет куда легче. Хорнблауэр представлял себе, как вскорости вся Европа объединится против Англии и той придется сражаться за свое существование с воспрянувшей Францией и злобой всего остального мира.

– Пожалуйста, поставьте паруса, мистер Экклс, – сказал Пелью.

Двести пар тренированных ног побежали по вантам, двести пар тренированных рук отдали паруса, и «Неустанный» пошел вдвое быстрее, слегка покачиваясь под легким бризом. А вот и настоящая атлантическая качка. Вот она подхватила галеры. «Неустанный» оставил их за кормой, и Хорнблауэр, обернувшись, видел, как первая галера зарылась носом в длинный вал, так что бак ее скрылся в облаке брызг. Для такого хрупкого судна это было слишком: с одной стороны весла двинулись назад, с другой – вперед. Заканчивая поворот, галеры на мгновение круто накренились в подошве волны, и вот они уже спешат назад, в тихие воды Кадисского залива. На «Неустанном» кто-то засвистел, весь корабль подхватил. Шквал оскорбительных выкриков, свиста и гогота провожал галеры, матросы словно сорвались с узды. Пелью на шканцах захлебывался от гнева, унтер-офицеры носились по палубе, тщетно ища зачинщиков. Так зловеще прощались они с Испанией.

И впрямь зловеще. Вскорости капитан Пелью сообщил, что Испания окончательно переметнулась на другую сторону: как только благополучно вернулся конвой с сокровищами, она объявила Англии войну – революционная республика заручилась поддержкой самой замшелой монархии в Европе. Силы Британии были истощены до предела – нужно следить еще за тысячей миль побережья, блокировать еще один флот, обороняться от целой орды каперов, а гаваней, где можно укрыться, набрать воды и скудного провианта для изнуренных тяжелым трудом моряков, становилось все меньше. В эти дни пришлось заводить дружбу с полудикими государствами и сносить наглость деев и султанов, чтобы Северная Африка снабжала тощими бычками и ячменем британские гарнизоны в Средиземном море, окруженные с суши вражескими войсками, и корабли, их единственную связь с миром. Не привыкшие к честно заработанному богатству Оран, Тетуан, Алжир купались в неожиданно хлынувшим рекой британском золоте.

В тот день в Гибралтарском заливе стоял мертвый штиль. Море сияло серебряным щитом, небо – сапфировой чашей. Положение «Неустанного» было крайне неприятно, но не из-за ослепительного солнца, размягчавшего смолу в палубных пазах. В Средиземном море из Атлантики всегда идет слабое течение, и преобладающие ветры дуют в ту же сторону. В такой штиль судно запросто может отнести течением через пролив, за Гибралтар. Чтобы добраться потом до Гибралтарского залива, лавируя против ветра, понадобятся дни и даже недели. Так что Пелью не зря беспокоился о своем конвое судов с зерном из Орана. Гибралтару нужна провизия – Испания уже выслала армию для его осады. Пелью никак нельзя было проскочить мимо цели. Его приказ пришлось доводить до конвоя флажками и даже пушечными выстрелами: ни одного из торговых капитанов с их вечно недоукомплектованными командами не привлекала та работа, которую задумал Пелью. «Неустанный», точно так же как и конвой, спустил шлюпки, и те взяли на буксир беспомощные суда. Труд был бесконечный, изматывающий. Матросы раз за разом налегали на весла, тросы натягивались от сверхчеловеческого напряжения, корабли неуклюже переваливались с боку на бок. Этим способом они делали менее мили в час, и то лишь доводя команду шлюпок до полного изнеможения. Однако это позволяло оттянуть время до того, как гибралтарское течение снесет их в подветренную сторону, и увеличивало шансы дождаться желанного зюйда – двух часов южного ветра хватило бы, чтобы добраться до Гибралтара.

На баркасе и тендере «Неустанного» матросы настолько отупели от адской работы, что не слышали, как на фрегате взволнованно зашумели. Они налегали на весла под безжалостным небом, ожидая окончания двухчасового срока страданий. Очнуться их заставил голос самого капитана:

– Мистер Болтон! Мистер Чадд! Отдайте буксир, пожалуйста. Немедленно возвращайтесь на борт и вооружите своих людей. Приближаются наши кадисские друзья.

Вернувшись с бака на шканцы, Пелью в подзорную трубу оглядел подернутый дымкой горизонт и своими глазами убедился в том, о чем уже доложили с салинга.

– Они идут прямо на нас, – сказал он.

Со стороны Кадиса приближались две галеры. Видимо, верховой гонец из наблюдательного пункта в Тарифе сообщил, что им представилась блестящая возможность оправдать свое затянувшееся существование: в мертвый штиль по морю разбросан британский конвой. Галеры могли захватить несчастные торговые суда и хотя бы сжечь (увести их не удастся) под самым носом «Неустанного», лежащего на расстоянии чуть больше пушечного выстрела. Пелью посмотрел на три брига и два торговых судна. Одно из них было в полумиле от «Неустанного», и его можно было прикрыть огнем, но остальные – в полутора милях, в двух милях – такой защиты не имели.

– Пистолеты и абордажные сабли, ребята, – приказал он прыгающим на палубу матросам. – Цепляйте сей-тали! Поосторожней с каронадой, мистер Катлер!

«Неустанный» участвовал в стольких операциях, где дорога была каждая минута, что сейчас на подготовку почти не требовалось времени. Команда шлюпок похватала оружие, на нос тендера и баркаса спустили шестифунтовые каронады, и вскоре шлюпки, наполненные вооруженными людьми и снабженные всем необходимым на случай непредвиденных обстоятельств, гребли навстречу галерам.

– Какого черта вы это делаете, мистер Хорнблауэр? О чем вы думаете?

Пелью только сейчас заметил, что Хорнблауэр спускает на воду находившийся под его командованием ялик. Он не понимал, что мичман собирается делать против галер со своей двенадцатифутовой лодочкой и командой из шестерых матросов.

– Мы можем подойти к одному из судов конвоя и усилить его команду, сэр, – отвечал Хорнблауэр.

– А, очень хорошо, продолжайте. Буду полагаться на ваш здравый смысл, хотя дело это гиблое.

– Вы молодец, сэр! – в восторге воскликнул Джексон, когда ялик отвалил от фрегата. – Просто молодец! Никто другой до такого бы не додумался.

Джексон, рулевой ялика, был уверен, что Хорнблауэр не собирается выполнять обещанное и усиливать команду одного из торговых судов.

– Даго вонючие, – процедил сквозь зубы загребной.

Хорнблауэр чувствовал, что его команда охвачена той же безотчетной ненавистью к галерам, которую испытывал он сам. В те краткие секунды, анализируя свои чувства, он объяснил их обстоятельствами, при которых впервые увидел галеры, а также запахом, который те оставляли за собой. Никогда прежде не испытывал он личной ненависти; он сражался как слуга короля, не чувствуя враждебности к противнику. Но сейчас, под опаляющим небом, он вцепился в румпель, страстно желая поскорее сцепиться с врагом.

Баркас и тендер намного его обогнали и, хотя их команда уже отсидела два часа на веслах, скользили по воде с такой скоростью, что ялик, несмотря на преимущество, которое давало ему совершенно гладкое море, еле-еле их нагонял. Море за бортом было чистейшего, небесно-синего цвета; весла вспенивали его, делая белым. Впереди лежали суда конвоя, там, где застал их внезапный штиль. Сразу за ними Хорнблауэр увидел блеск весел: галеры быстро двигались к своей жертве. Баркас и тендер разошлись, чтобы прикрыть как можно больше судов, гичка осталась далеко за кормой. Если бы Хорнблауэр и хотел высадиться на какое-нибудь судно, для этого уже не оставалось времени. Он положил руль к борту, собираясь держаться за тендером. Тут галера неожиданно появилась в промежутке между двумя торговыми судами. Хорнблауэр увидел, как тендер развернулся и направил шестифунтовую каронаду в нос приближающейся галеры.

– Налегай, ребята! Налегай! – выкрикивал Хорнблауэр, обезумев от возбуждения.

Он не мог себе вообразить, что будет дальше, но хотел быть в самой гуще событий. Из шестифунтовой пушечки невозможно прицелиться на расстоянии больше ружейного выстрела – она годится на то, чтоб выпустить заряд картечи по толпе, но бессильна против укрепленного носа галеры.

– Налегай! – снова выкрикнул Хорнблауэр.

Они были у самой кормы тендера.

Каронада выстрелила. Хорнблауэру показалось, что он видит, как от носа галеры отлетают позолоченные щепки. С тем же успехом можно остановить разъяренного быка горохом из детской трубочки. Галера развернулась, весла задвигались быстрее. Она шла на таран, как греки при Саламине[21 - Битва при Саламине – сражение между греками и персами в 480 г. до н. э. Триремы греков таранили персидские суда с флангов и выиграли битву.].

– Налегай! – выкрикнул Хорнблауэр, инстинктивно поворачивая румпель, чтобы обойти тендер. – Суши весла!

Гребцы замерли, и шлюпка по инерции скользнула мимо тендера. Сомс стоял на корме, глядя в лицо летящей к нему по синей воде смерти. Борт о борт тендер мог выдержать удар, но он слишком поздно попробовал увернуться. Шлюпка повернула, подставив форштевню галеры уязвимый борт. Больше Хорнблауэр ничего не видел – корпус галеры скрыл от него финальный акт трагедии. Весла ялика едва не задели весла правого борта галеры. Хорнблауэр услышал крики и треск, увидел, как галера на миг приостановилась от столкновения. Им овладела безумная жажда битвы, мозг работал с лихорадочной быстротой.

– Левая, на воду! – закричал он, и шлюпка скользнула под корму галеры. – Обе на воду!

Ялик метнулся к корме галеры, словно прыгающий на быка терьер.

– Цепляйся за них, Джексон, черт тебя побери!

Джексон чертыхнулся в ответ и ринулся вперед, перемахнул через головы гребцов, не сбивая их с такта, схватил кошку на длинном лине и с силой размахнулся. Кошка зацепилась за резное позолоченное ограждение кормы. Джексон потянул линь, гребцы с силой налегли на весла, и шлюпка подошла к самой корме. И тут Хорнблауэр увидел то, что долго еще мучило его в ночных кошмарах: из-под кормы галеры выплыла раздробленная передняя часть тендера с цепляющимися за нее людьми – теми, кто остался после долгого пути под днищем потопившей их галеры. Искаженные, налитые кровью лица, лица покойников. Через мгновение они исчезли, и по толчку, передававшемуся шлюпке через линь, Хорнблауэр понял, что галера двинулась вперед.

– Я не могу удержать ее! – крикнул Джексон.

– Заверни на утку, болван!

Теперь галера тащила привязанный двадцатифутовым линем ялик на буксире у самой кормы, сразу за рулем. Вода пенилась вокруг, нос ялика от натяжения задрался вверх, как будто они загарпунили кита, по полуюту галеры кто-то бежал с ножом, чтобы перерезать линь.

– Убей его, Джексон! – крикнул Хорнблауэр.

Пистолет Джексона выстрелил, испанец упал на палубу – хороший выстрел. Несмотря на горячечное возбуждение, несмотря на бурлящую кругом воду и палящее солнце, Хорнблауэр пытался продумать дальнейшие действия. Инстинкт и здравый смысл говорили ему, что самое разумное – атаковать противника, невзирая на численный перевес.

– Эй, вы, подтяните нас к ней! – крикнул он.

Все в лодке бешено орали. Баковые гребцы повернулись вперед, ухватились за линь и налегли. Однако на такой скорости подтянуть шлюпку было невероятно трудно; после того как ценой неимоверных усилий удалось приблизиться к галере на ярд, это стало просто невозможно. Кошка зацепилась за леерное ограждение полуюта ярдах в десяти выше уровня воды, и, по мере того как шлюпка приближалась к корме, угол, под которым отходил линь, становился все круче. Нос ялика задрался еще выше.

– Отставить! – приказал Хорнблауэр и, вновь повысив голос, крикнул: – Ребята, вынимай пистолеты!

Над кормой галеры возникли четверо или пятеро смуглых лиц. Ружейные дула уставились в ялик. Началась перестрелка. Один из гребцов со стоном упал на дно ялика, но лица на корме галеры исчезли. Осторожно стоя на качающейся корме, Хорнблауэр не мог различить на полуюте галеры ничего, кроме двух макушек, принадлежавших, очевидно, рулевым.

– Заряжай, – сказал он матросам, чудом вспомнив отдать этот приказ.

Шомпола вошли в пистолетные дула.

– Заряжайте тщательно, если хотите снова увидеть Портсмут, – сказал Хорнблауэр.

Он трясся от возбуждения. Безумная жажда битвы застилала глаза, и лишь какая-то часть сознания, вымуштрованная часть, машинально выдавала взвешенные приказы. Жажда крови на время убила в нем лучшие чувства.

Все вокруг было как в багровом тумане – так вспоминалось ему позднее, когда он мысленно возвращался к этим событиям. Вдруг послышался треск разбиваемого стекла: кто-то просунул ружейное дуло в большое кормовое окно галеры. Теперь испанцу требовалось время, чтобы прицелиться. Беспорядочная пальба из ялика послышалась одновременно с ружейным выстрелом. Куда попала пуля испанца, никто не заметил; испанец упал.

– Клянусь Богом! Вот нам куда! – заорал Хорнблауэр и тут же себя одернул. – Заряжай.

Когда пули были загнаны в стволы, он встал. За поясом у него был пистолет, из которого он еще ни разу не выстрелил, на боку – абордажная сабля.