Люблю твои воспоминания

Когда уже третий человек бежит, чтобы помочь мне, а вернее, для того чтобы присоединиться к встревоженному обсуждению необходимости решиться на прием Геймлиха[4 - Геймлиха прием – срочная мера для удаления инородных тел из верхних дыхательных путей: резкий удар под диафрагму.], я неожиданно перестаю кашлять. Три пары глаз с удивлением взирают на меня, пока я в замешательстве потираю горло.

– Отдышалась? – спрашивает Конор, продолжая похлопывать меня по спине.

– Да, – шепчу я, смущенная всеобщим вниманием. – Все прошло, спасибо. Огромное спасибо вам за помощь.

Люди медленно расходятся.

– Пожалуйста, успокойтесь и наслаждайтесь ужином. Я в порядке, честное слово. Спасибо. – Я быстро сажусь и вытираю с глаз потекшую тушь, пытаясь не обращать внимания на взгляды окружающих. – Господи, какая неловкость!

– Не неловкость, а странность, потому что ты даже ничего не съела. Ты просто говорила, а потом – бац! Начала кашлять.

Я пожимаю плечами и потираю горло:

– Видимо, что-то попало, когда я вдохнула.

Подходит официант, чтобы убрать наши тарелки:

– Вам уже лучше, мадам?

– Да, спасибо, все хорошо.

Я чувствую толчок сзади, когда сосед наклоняется к нашему столику:

– Знаете, мне сначала показалось, что вы собрались рожать, ха-ха! Правда, Маргарет?! – Он смотрит на свою жену и смеется.

– Нет, – говорит Маргарет, ее улыбка быстро гаснет, а лицо краснеет. – Нет, Пэт.

– А? – Он в замешательстве. – Во всяком случае, я так подумал. Поздравляю, Конор. – Он подмигивает внезапно побледневшему Конору. – На следующие двадцать лет о сне можно было бы забыть, вы уж мне поверьте. Наслаждайтесь ужином. – Он поворачивается к своему столику, и мы слышим, как они с женой вполголоса переругиваются.

Конор меняется в лице, он тянется через стол и берет меня за руку:

– Пожалуйста, не обращай внимания!

– Не все еще знают, что со мной произошло, – говорю я и безотчетно кладу руку на свой плоский живот. – Я практически ни разу не смотрела на себя в зеркало, с тех пор как вернулась домой. У меня нет сил смотреть.

Конор издает соответствующие ситуации утешительные звуки, я слышу слова «красивая», «привлекательная» и останавливаю его. Он должен меня выслушать. Я хочу, чтобы он знал: я не пытаюсь быть привлекательной или красивой, а в виде исключения хочу выглядеть такой, какая я есть. Хочу рассказать ему, что чувствую, когда заставляю себя взглянуть в зеркало и рассмотреть свое тело, которое теперь ощущаю как пустую скорлупу.

– О Джойс! – Он сильнее сжимает мою руку, пока я говорю, обручальное кольцо, впиваясь в кожу, причиняет боль.

Обручальное кольцо есть, а брака нет.

Я поворачиваю запястье, чтобы он понял, что нужно ослабить хватку. А он вместо этого отпускает мою руку. Знак.

– Конор, – произношу я, бросаю на него взгляд и понимаю, что он знает, что я собираюсь сказать. Он уже видел этот взгляд раньше.

– Нет, нет, нет и нет, Джойс, не надо сейчас заводить этот разговор. – Он поднимает руку, словно защищаясь. – Ты – мы – и так через многое прошли за эту неделю.

– Конор, давай не будем больше закрывать на это глаза. – Я наклоняюсь вперед, мой голос настойчив. – Нам нужно разобраться с нашими отношениями сейчас, или мы и не заметим, как пройдет десять лет, и каждый день нашей несчастливой жизни мы будем представлять себе, как все могло бы быть.

В течение последних пяти лет мы столько раз обсуждали наши отношения, что я и теперь жду от Конора привычных возражений типа: никто и не говорит, что в браке должно быть легко, и не надо ожидать, что так будет, мы дали друг другу клятву, брак – это на всю жизнь, и он намерен работать над этим. Спасайте то, что можно спасти, – вот какую идею проповедует мой странствующий супруг. Я разглядываю отражение люстры в своей десертной ложке в ожидании его обычных комментариев. Через несколько минут понимаю, что они так и не прозвучали. Я поднимаю глаза и вижу, что он борется со слезами и кивает, похоже, соглашаясь со мной.

Я перевожу дыхание. Вот и все.

Джастин внимательно изучает меню десертов.

– Тебе этого нельзя, Эл. – Дорис вырывает меню из рук мужа и захлопывает его.

– Почему? Мне что, даже прочитать его нельзя?

– У тебя холестерин повышается от одного только чтения.

Пока они препираются, Джастин погружается в свои мысли. Ему тоже не стоит есть десерт. После развода он позволил себе расслабиться и вместо привычной ежедневной зарядки использовал еду как утешение. Да, действительно не стоит есть сладкое, однако его глаза замирают на одном из названий в меню как хищник при виде добычи.

– Вы будете десерт, сэр? – спрашивает официант.

Давай же.

– Да, я буду…

– Бананово-карамельный торт, пожалуйста, – выпаливаю я официанту, совершенно неожиданно для себя.

У Конора от удивления открывается рот.

О господи! Мой брак только что распался, а я заказываю десерт. Я закусываю губу и пытаюсь сдержать нервную улыбку.

Съем кусок торта и произнесу тост: за начало чего-то нового!

Чем бы оно ни оказалось.

Глава десятая

Заливистый звон дверного колокольчика приветствует меня в скромном доме моего отца. Громкий звук плохо соответствует небольшому домику с двумя комнатами внизу и двумя наверху, да и отцу как-то не подходит.

Этот звук отбрасывает меня назад в прошлое, когда я ребенком жила в этих стенах. Тогда я определяла посетителей по тому, как они звонят в дверь. Короткие пронзительные звуки говорили мне, что мои приятели, не доросшие до того, чтобы дотянуться рукой, подпрыгивают, пытаясь нажать на кнопку. Быстрые и слабые трели предупреждали, что на улице жмутся мои ухажеры, испуганные тем, что объявили о факте своего существования, не говоря уже о своем приходе, моему отцу. Неравномерные бесчисленные звонки, раздававшиеся поздно ночью, означали, что папа вернулся из паба без ключей. Радостные игривые мелодии сопровождали визиты родственников по праздникам, а короткие громкие и многократно повторяющиеся сигналы, напоминающие пулеметную очередь, предупреждали нас о приходе коммивояжеров. Я еще раз нажимаю на кнопку, но не только потому, что в десять часов утра дом безмолвен и в нем не заметно движения, – я хочу знать, как звучит мой звонок.

Извиняющийся, короткий и невыразительный. Как будто ему неловко, что кому-то придется его услышать. Мой звонок говорит: «Прости, папа, прости, что беспокою тебя. Прости, что твоя тридцатитрехлетняя дочь, от которой, как ты думал, ты уже давно избавился, вернулась домой после того, как развалился ее брак».

Наконец я слышу какие-то звуки и вижу сквозь искривляющее стекло, как папа, похожий на зловещую тень, хромая, приближается к двери.

– Прости, дорогая, – говорит он, открывая. – В первый раз я не услышал тебя.

– Если ты не слышал, то откуда знаешь, что я звонила?

Он безучастно смотрит на меня, затем вниз, на чемоданы у моих ног:

– Что это?

– Но ведь… ты же сказал, что я могу какое-то время побыть здесь.