Нахид

– А ты помнишь, как мы сидели под ореховым деревом, и я тебе заплетала косы? Это уважаемое дерево могло бы рассказать не меньше целой книги!

Мокрой рукой она гладит меня по волосам и спрашивает:

– А ведь твои волосы были каштановые? Красишь?

– А что, мне не идёт? – говорю я.

Подбоченясь, она меня оглядывает:

– Картинка на стену: хорошенькая стала.

– А должна была вырасти уродкой? – спрашиваю я.

– Нази тебе не раз говорила: побольше молчи, а то ты слишком остра. Помнишь, ты зуб сломала – как выражалась?

Я захожусь от смеха и отвечаю:

– Шамси-ханум, а ты ведь была заводилой в представлениях. Сейчас ещё можешь что-то отчебучить?

Она закусывает нижнюю губу:

– Я ездила к святым местам и покаялась.

И тут сдавленный голос произносит:

– Нет Бога, кроме Аллаха!

– Превосходно! – восклицает Шамси. – Ну и острый слух у Тубы!

– Тётя разговаривает? – удивляюсь я. – Асгар предупреждал, что она может говорить, но не делает этого.

– Только эти слова и произносит, в любой ситуации.

Я вглядываюсь в лицо тётушки: если она столь отчётливо произнесла эту фразу, для неё не составит труда сказать любую другую. Почему же Асгар этого толком не объяснил?

– Я сомневаюсь, что тётя отсюда слышала нас, – говорю я. – Вы не обращали внимания, в какие именно моменты она это произносит?

Шамси качает головой:

– Я не помню даже, что вчера ела на ужин. А ведь и ей была судьба кушать то же самое.

«Что такое судьба, по-твоему?» – спросил доктор Шабих, и я ответила так:

«Вечером после того, как убили папу, мне стало очень плохо. Тётя сжала мне руку и сказала: “Девочка моя, не мучайся. Такова была судьба”.»

Доктор Шабих удивился: «Смерть отца была судьбой?»

«Хадж Исмаил умер через несколько дней после убийства отца, – ответила я. – Однажды он явился мне во сне и сказал: “Девочка моя, и это была судьба, то есть предопределение, участь”».

Мне хочется ещё поговорить с Шамси и узнать, как жила семья Рузэ в эти годы. Я стою у входа в кухню, приложив руку к груди, и смотрю на неё. А Шамси смотрит на мои ноги и говорит:

– Когда я закончу с обедом, я пойду куплю тебе новые туфли.

– Спасибо, я это сама сделаю.

Она берёт меня за подбородок и внушает:

– Ты с детства была сообразительна и остра на язык. Но, девочка моя, откуда тебе знать, где у нас рынок или где, к примеру, продаются банные принадлежности?

Сузив зрачки, она смотрит на большие настенные часы. Берёт с полки склянку кофейного цвета с лекарством, потом, сунув руку под спину тёти, приподнимает её и подкладывает две подушки. Даёт ей проглотить большую таблетку розового цвета, потом снимает с тёти платок и расчёсывает её крашенные хной волосы. Целует её в щёку и укладывает её высохшие руки поверх бёдер. Потом присаживается за чайную скатерть и говорит:

– У этой женщины сердце не выдержало. Мало разве она горя видела? Горе по мужу, горе по брату… Она не приняла того, что случилось, Нахид-ханум.

Мама, Нази, сейчас сидит в своей шикарной, тёплой и удобной квартире и получает удовольствие от жизни, а я должна здесь нести ответ за события, на которые я не имела никакого влияния. Я спрашиваю:

– Шамси-ханум, а как поживает господин Рахман? У него всё в порядке?

Она хлопает себя по бёдрам:

– Маш[6 - Машхади (маш) – титул человека, посетившего гробницу имама Резы (восьмого шиитского имама) в Мешхеде.] Рахман сейчас, видимо, поднял голову из могилы, чтобы посмотреть, кто про него спрашивает. Это Нахид-ханум, внучка хадж Исмаила.

– Я не знала, что господин Рахман умер. Примите мои соболезнования.

– Муж мой умер молодым… – Шамси качает головой. – Маш Рахман умер и оставил Шамси вековать…

– Он был нежным человеком, – говорю я.

– Слышишь, Туба? – отвечает Шамси. – Иностранцы скорбят, а как мне оплакать потерю дражайшего друга?

Я не люблю горячее молоко, однако сейчас пью его. И даже нахожу вполне приемлемым. Шамси постелила скатерть для завтрака на ковёр. Аппетита у меня нет, и я не могу заставить себя съесть хлеба с сыром. Шамси не настаивает, хотя сама ест в охотку. Однако перед чаем «Дарджилинг»[7 - «Дарджилинг» – индийский высокосортный чай.] я не могу устоять. Я переливаю чай из стакана в блюдце и беру кусочек сахара. Шамси ставит чайник с красными цветами на конфорку стильного самовара и спрашивает:

– Чем занимается Нази-ханум? Замуж не вышла?

Я чуть не подавилась чаем.

– Шамси-ханум!

– Вот ты и расскажи Шамси-ханум всю правду.

– Нет, она не вышла замуж.

– Поклянись Шамси!

Я клянусь и цитирую айаты Корана, но она не верит.

– А вы как, Шамси-ханум? – спрашиваю я. – Замуж не вышли?

Она туго затягивает узел платка, убирает под него свои волосы с проседью.