Искусство семейного воспитания. Педагогическое эссе

– Да, пойдём, но сначала закрой дверь на ключ, чтоб никто нам не помешал. Я хочу поговорить с тобой!

Таким серьёзным тоном отец раньше не говорил со мной. Я закрыл дверь.

– Сядь рядом со мной!

Я сел. Он молчал.

– Пап, что ты хотел мне сказать?

Я чувствовал важность этого разговора, хотя такое было впервые.

– Тебе уже девять лет, ты у меня взрослый и, надеюсь, выполнишь мою просьбу.

– Какую? – спросил я.

– Вот какую: никогда, никогда в своей долгой жизни не занимайся курением табака!

– Я не курю!

– Да, сейчас не куришь… Но не делай этого никогда, никогда в жизни. Вот о чём я тебя прошу. Ну как?

– Я выполню твою просьбу! – ответил я с жаром.

– Смотри мне в глаза, сынок… Я больше об этом говорить тебе не буду. Ты же мужчина и даёшь мне слово!

– Хорошо, пап!

– Нет, скажи, какое мне даёшь слово не как маленький, а как мужчина!

– Никогда не курить табак!

– Никогда… Не говори о нашем разговоре никому. Пусть это будет нашей тайной!

– Хорошо!

И отец свершил то, что мгновенно сделал меня человеком слова.

– Дай мне пожать тебе руку, как моему другу, который умеет держать слово! Это было рукопожатие двух взрослых мужчин.

Шли годы.

Отец погиб. Я стал старшеклассником.

В школьных туалетах многие мои одноклассники становились курящими.

– Давай тоже… – предлагали они мне папиросу. Я сдержал данное отцу слово.

Стал студентом. Видел, что почти все студенты-первокурсники курят. Соблазн был большой, чуть было тоже не взялся на это дело.

Образ отца спас меня.

Я влюбился. Опять попытался курить, чтобы девушке показать свою мужскую волю. Ей нравились мои сигареты. Но образ отца заставил меня образумиться, и я бросил эту затею.

Так я помог своему сыну бросить курить.

Так я помогаю многим другим отказаться от курения.

Образ отца – его преданность партии и его искренняя вера в новую коммунистическую жизнь – помог мне принять весьма сложное и важное для себя решение. Это было в 1990 году, когда я был членом Верховного Совета СССР. На заседании Совета был поставлен вопрос об упразднении шестого пункта Конституции, который закреплял верховную власть партии. Решалась судьба страны: идти путём диктатуры или путём свободы. Мои коллеги, сидящие рядом, уговаривали меня проголосовать за сохранение этого пункта Конституции. Они даже шантажировали меня, что партия наберёт ещё силы и это будет опасно для меня. Но я закрыл глаза и призвал образ отца. «Как мне быть, отец? – спрашивал я у него, – Твои ожидания не оправдались, партия не даёт людям свободно мыслить. Мою Гуманную Педагогику называют буржуазной. Новую жизнь, которую ты хотел утвердить для меня и для народа, эта партия не построит никогда. Как мне быть, отец, за что голосовать (нажать палец): за то, чтобы сохранить конституционную власть партии, или за то, чтобы лишить её этой власти? Скажи мне, отец!» Это были духовные муки. И я почувствовал ответ отца. Он был примерно таким: «Я действовал по вере и был прав. Действуй по своей вере и тоже будешь прав». Я проголосовал за упразднение пресловутого шестого пункта Конституции авторитарного государства.

Так я живу с образом отца по сегодняшний день.

Об образе матери.

Было мне тогда 15–16 лет. Однажды вечером я разгулялся с друзьями и возвратился домой после полуночи. У меня были ключи от квартиры. Зная, что мама и сестрёнка должны уже спать, я осторожно открыл дверь и вошёл в прихожую.

Вижу: сидит мама на табуретке в коридоре и при тусклом свете керосиновой лампы штопает носки. Я обеспокоился.

– Мама, почему ты не спишь?

– Тебя ждала! – сказала она усталым голосом, без раздражения.

– Почему ждала, мама, я же не пропаду?

И то, что она ответила, осталось во мне как образ, из которого черпаю я мудрость до сих пор. Она сказала мне таким же спокойным и усталым голосом:

– Пока у тебя не будет своих детей, ты этого не поймёшь! Мама улыбнулась мне грустно и пошла спать.

Тогда я действительно не понял смысла маминых слов.

Шло время.

Я уже не раз возвращался домой поздно, а то и к утру.

Мама так же сидела на табуретке в прихожей и ждала меня. Иногда это меня раздражало: среди веселья с друзьями я вдруг вспоминал, что сейчас мама сидит в прихожей и ждёт. Это меня мучило.

– Не жди меня, мама… Я уже не маленький! – возмущался я. А она грустно улыбалась и отвечала:

– Я должна ждать тебя!

– Почему?

– Что мне тебе сейчас объяснять. Придёт время, сам поймёшь.

Шли годы, и этот образ всё раскрывался и совершенствовался в моём духовном мире. Что же он свершил во мне?

Вначале изменилось моё отношение к матери: я стал более заботливым к ней, более ласковым.

Дальше мои мысли не раз возвращались к образу матери: то вспоминал голос, лицо, глаза матери и уже теперь разгадывал, сколько в них было любви к сыну. Вспоминал, что она держала в руках, встречая меня: иголку с ниткой и мои носки, она их штопала. Любовь к матери становилась во мне более нежной.