«Что же делать? – думал Иса, теребя подвернувшийся под руку прутик. – Вернутся к дяде Абдуле? Нет, без ящика нельзя. За ящик он меня точно прибьет» Следующая мысль привела пацаненка в отчаяние: «А, может француз знает где я живу? И сейчас, преспокойно поджидает у лавки-мастерской»
Он уронил палочку и спрятал лицо в ладони. Непослушная тюбетейка съехала на затылок и чуть не упала. Мальцу было не до нее. «Бежать? – ветерок надежды легонько пощекотал в груди какие-то струнки, который отдались замиранием дыхания. – Бежать! Куда? На Буджак! Точно!» Трепетный ветерок в груди превратился в ураган. От волнения тело само вдруг захотело выпрямиться. Иса сильно ударился головой об дно телеги. Поглаживая ушибленное место, мальчик продолжал размышлять: «Отец! Надо найти отца. Может Барбалык правду говорит? Батя жив? Чабанит себе где-то и знать не знает, что я есть на свете!»
На секунду вдруг стало тепло. Одна только мысль, что он не один, осчастливила и заставила забыть о смертельной опасности.
«Беда!» В толпе мелькнули закрученные кверху усы. Действительность обрушилась на мальчика как ушат ледяной воды. Под ложечкой страшно заёкало. Он снова лег на живот и впился в брусчатку. Рука сама по себе нащупала уроненный прутик, словно он мог послужить оружием. Шли долгие секунды. Коренастый усач стоял спиной и болтал с водовозом. Наконец мужик хлопнул ладонью по бочке. Повернулся.
«Уф! – облегченно вздохнул Иса. – Нет, это не француз» Мальчик снова приподнялся. «На Буджаке меня никто не найдет. Никто и никогда. Да и батя меня в обиду не даст. Батя … – мальчик улыбнулся и поправил тюбетейку. – Но как туда добраться?» Так всегда. Какими бы мощными не были волны мечты, могут разбиться о скалы воплощения. «Надо спросить у Барбалыка. Он точно знает. Мамалыга у меня есть, на дорогу хватит … – от мысли об еде заурчало в желудке. – А еда-то в обувном ящике!»
Иса горько вздохнул. Оглядел улицу. Причин для тревоги вроде нет. Все равно, он сидел бы здесь вечно. Еще раз обведя взором квартал от перекрестка до перекрестка, мальчик решился выбраться на тротуар. Подтянулся, оживляя затекшие мышцы. «Скоро стемнеет, – подумал он, опасливо шагая на соседнюю улицу, – а в темноте и черти злее».
Безопаснее обойти дом и зайти в переулок со двора. Если дверь парадной не заперта, он прошмыгнет во двор с обратной стороны. Пронзительный свист осадил Ису в нескольких шагах от цели. На противоположной стороне Харлампиевской, у кучи строительного бута, расположились знакомые – «базарные» пацаны.
– Эй, щепотный, ходь сюды! – окликнул пацана Слива, переросток с огромными веснушками на мясистом носу.
Татаренок глянул по сторонам. Не хватало угодить под какую-нибудь телегу. Вразвалочку перешел дорогу и подошел к приятелям. Щедро угощаясь из конусообразного газетного свертка, пацаны щелкали каленные семечки.
– Куда идешь? – спросил Слива, «по-братски» засыпая семечки в грязную ладошку чистильщика обуви.
– Да, так, – ответил Иса, деловито разгрызая лакомство. Сплюнув шелуху, добавил, – на Буджак собрался. Ехать буду, – иногда, от переживаний, русские слова путались с тюркскими, молдавскими и еще бог знает какими.
– На Буджак? – удивились пацаны. – Да ну. Когда?
– Когда, хм, – раздражаясь от глупости друзей, хмыкнул мальчишка, – прямо сейчас. Ящик Абдуле верну и айда! Барбалык где?
– На базаре, – ответил Слива. – Зачем он тебе?
– Да, так, – сплевывая очередную порцию шелухи, пожал плечами Иса, – дорогу хочу спросить.
– А, что ее спрашивать? – успокоил дружка Слива. – На Кэларашском тракте к любому подойди. Покажут, кто на Буджак идет. А что ты там делать будешь?
– Родителя искать, – просто ответил Иса, стараясь не показывать пережитый часом ранее страх. – Вдруг живой?
– Ага, – протянул Мулявик, – тоскует и сыночка ждет! Ты, Изя, случаем, на солнце без плешегрейки не лежал?
– А, что? – возмутился Иса. – Может …
– … Дуня ляжки разложит, – закончил за него Слива. Компания расхохоталась.
Иса не понял, причем тут Дуня и ее ляжки. На всякий случай тоже засмеялся.
– Да нет, – продолжил татаренок равнодушным тоном, когда смех немного утих, – слышал, там наших много.
– Таки, да, – согласился Мулявик, – Равви, гуторил будто бы ваши там молельню батавить надумали. Ругался, галдел, мол, в Бессарабии и так яхв по горло.
Иса мало что понял из сказанного. Тем не менее одобрительно кивнул:
– Ящик верну и ходу!
– Ну, давай, тогда, – Слива протянул руку, – бывай!
Иса одну за другой, по-взрослому, пожал руки друзей. Собирался уходить, когда в голову пришла простая, но умная мысль: «Хм! А за ящиком в переулок, куда сподручнее всем вместе идти!»
– Пацаны, – начал он, пряча хитринку, – Я тут за углом, в подворотне на Болгарской, «ильинских» видел. Борьку Жирного и Пугача с кодлой …
– Вот сволоты, – зажегся Слива, вскочив с булыжника, – гайда, братва, втемяшим гадам кудою ходить надобно.
***
Лакей провел семейную пару в охотничий зал. Хлоя удивилась, обнаружив участников вчерашнего ужина в полном составе. Почти в полном. С весьма озабоченным видом, держались они сдержанно. Надежда Владимировна, бледная как праздничная скатерть, сидела рядом с супругом. Опустошенным взглядом женщина разглядывала стену. Ваган Шахинович же, расположился на диване. Дымил сигарой, стараясь выглядеть расслабленно. На против двери, без перерыва пыхтя и вздыхая, сидел нотариус Ханис. Он тревожно озирался на супругу, расположившейся на стуле рядом. София, время от времени тихим голосом успокаивала супруга: «Ша, Мойшик, сиди ровно не чешися!» Или: «Не порти воздух, ща подойдем!» По этим репликам не трудно было догадаться, Михаил Леонидович вернулся в этот дом против своей воли. Мадам Ханис настояла на повторном визите. Фраза хозяина дома о доступе к материальным ресурсам, всю ночь не давала ей покоя. Итогом стали усталые мешки под красными от бессонницы глазами и оттеки на, и без того, пухлой физиономии.
Супруг Хлои, Павел Гордеевич, оказался схож с трусливым нотариусом. Вечером, вернувшись, домой с заседания клуба «Мясоедов», господин Рышкану закрылся у себя в кабинете. Когда же гувернантка, пригласила супругов на вечерний чай, он, с выпученными от гнева глазами, заявил:
– Больше никогда, слышите, никогда не говорите мне о еде! Никогда!
Хлоя попыталась его успокоить:
– Как пожелаешь, дорогой.
Получив неожиданное согласие на свое абсурдную просьбу и не найдя достойного возражения, Павел Гордеевич, быстрым шагом, несколько раз обошел гостиную. В конце концов, остановившись перед супругой, нервно повторил:
– Никогда!
Женщина придала своим темно-карим глазам выражение полного смирения. Края пухлых губ опустились, в знак сочувствия и сожаления. Ее гримаса возымела нужное действие. Истерика супруга прекратилась.
– И вообще! Эта … дичь в доме Талёр, этот ужас разбудил во мне, как это ни странно, творческий порыв. Хотя, ничего странного! Художнику необходим разнос. Немедля, сию же минуту я сажусь за поэму. И не смейте мне мешать!
Он вернулся в кабинет, бормоча:
– Это будет шедевр! Не какая-то там «милая вещица», а грандиозное, эпохальное произведение.
Через полчаса Хлоя заглянула в кабинет супруга. Без удивления обнаружила его крепко спящим. Мужчина скукожился на узком диване, укрывшись шерстяным пледом.
Утром, за завтраком, Павел Гордеевич заявил, вчерашнее приключение не более чем фантазия художника и наотрез отказался возвращаться в дом Талёров. Но Хлоя, уже знала, как его уговорить:
– Дорогой, ты должен благодарить судьбу за выпавший шанс. Не каждому творцу выпадает жребий оказаться в самом центре столь драматических событий. Летописцы древности нарочно участвовали в самых жестоких событиях эпохи. Они являли свои шедевры именно из глубины происшествий. Без посредников, переживая их. Как ты думаешь, любимый, Овидий написал бы «Скорби» купаясь в роскоши Рима?
В итоге тщеславие Павла перевесило трусость. А отвращение к супругу окончательно перевесило в Хлои смирение с неудачным браком. Еще до замужества женщина страдала от обыденности и скуки. Именно из-за них она и решилась выйти замуж, чтобы с радостью покинуть родительский дом и чрезмерную опеку. Приключение с манящей вывеской «Брак» на деле оказалось не лучше «родительского крыла». В этих обстоятельствах, адская авантюра со странным названием «Клуб Мясоедов», виделась ей как нечто увлекательное. Да, поедание человеческой плоти отвратительно. Но Хлоя, наделенная от рождения значительной долей цинизма, убедила себя, антропофагия всего лишь одна из субъективностей воспитания. В конце концов, она никого не лишала жизни. А варварский ужин незначительная плата за квипрокво. Один из фрагментов приключения.
И встретить у Талёров полый состав вчерашней трапезы стало сюрпризом. Значит, так думает ни она одна.
Господин Челеби стоял у камина. Перекатываясь с пяток на носки и обратно, он разглядывал чучело головы кабана. Его супруга сидела поодаль, прикрывая рот носовым платком. По всей видимости, ей по-прежнему было дурно.
Прохор подошел к вошедшим. Галантно поцеловал руку Хлои. Протянул свою Павлу Гордеевичу. Хоть выражение лица молодого человека сохраняла любезность, в движениях чувствовалась нервозность. Господин Рышкану не стал подавать руки приказчику. Поэт отвернулся, и направился к окну, делая вид, что не замечает молодого человека. Сам Прошка повел себя достойно. Он виновато улыбнулся супруге высокомерного грубияна. Убрал руку, поддев пальцем кармашек вульгарно пестрого жилета.
– Не сердитесь, – извинилась за мужа Хлоя. – Он не в себе.
Проктор вскинул брови. Любезность «барыни» польстила ему.