– Если клуб, то точно наркота, – безразлично прокомментировал худой, болтая в ладони кубики с точками. – За наркоту тебя приняли, как пить дать.
Занавес в голове Кирилла приподнялся, но тут, же плюхнулся обратно.
– Или телки, – подсказал лысый. – Все беды по жизни от баб! Вспоминай. Иначе пойдешь глухим паровозом.
Кирилл напрягся, почти физически ощущая, как шелестят серые мозговые клетки. Ничего не приходило. Шум громкой музыки, вспышки света, улыбающиеся полупьяные лица. Матвей? Да, да.
– Эй, сюда подойди! – кричит он официантке в форменной белой блузке с глубоким вырезом и короткой юбке. – Шевели булками!
– Где твои манеры, Мотя! – делает ему замечания Кирилл. Ему неловко. Будь они вдвоем …
Да! Точно. С ними была девушка. Он не помнит ее … Но, ему очень неловко перед ней.
– Манеры?! Какие манеры? Это просто сиськи … – Матвей ржет. – Наконец! – говорит он симпатичной официантке, голубоглазой брюнетки со стянутыми в конский хвост волосами. – Текилы принеси. Пузырь. Ну и все что надо, лимон, соль. Ты в курсе?
– Ага, – официантка добродушно кивает.
– И живо, пока я добрый, – торопит ее Матвей.
В попытке сгладить хамство приятеля, Кирилл кричит ей вслед:
– Спасибо!
Официантка скрылась в танцующей толпе. Матвей обвел ладонями голову.
– Уф! Понеслась!
Его длинные волосы собраны на макушке в нелепый хвостик. Виски и затылок выбриты. Синие глаза блестят, пухлые губы растянуты в улыбке.
– Это так, для разогрева, – в предвкушении праздника он потирает ладони.
– Ты не подумай, он не алкаш, – оправдывается Кирилл, пытаясь перекричать громкую музыку. – Просто в Америке ему не до этого. Здесь он оттягивается.
Он произносит это кому-то прямо в ухо. Нет, в ушко. Пряный, немного терпкий запах духов. Кружится голова.
– Где же мы пили? – произносит он вслух, переносясь в реальность тюремной камеры.
– Чего? – переспрашивает худой.
– А? – Кирилл растерянно посмотрел на человека напротив, с немалым усилием фокусируя на нем взгляд.
– На! – выкрикивает дедок, отвлекшись на секунду от передвижения шашек. – Че ты там гундосишь?
– Там была девушка. Я точно помню, – проговорил непослушным языком молодой человек.
– Ну вот … – начал бородач, но худой его перебил.
– Оттарабунькали и не забашляли, – хихикнул он. – Дело – кизяк.
– Нет, – простонал Кирилл.
Перед мысленным взором всплыло что-то теплое. Он не мог видеть, но чувствовал эту теплоту. На каком-то клеточном уровне. Всем телом. В детстве маленький Кирюша так же чувствовал теплоту старой бабушкиной печки в деревенском доме. После резвых, промозглых гонок на санках с огромного холма, когда замерзало все, даже сопли в носу, он возвращался в дом, где все было пронизано теплом и лаской. Тогда мальчик и чувствовал, как благодать дышит этим теплом. Дышит на его покрытое снегом и льдом пальтишко, на румяное, замерзшее лицо, на окоченелые пальцы под промокшими варежками.
Схожие ощущения, как призраки, материализовались сейчас, в этой узкой, провонявшей камере. Но знакомое тепло перемешалось с чем-то еще, с другим чувством. Он пока не понимал, с каким именно. Оно трепыхалось в груди странным, вожделенным стоном. «С нами была девушка. Точно» – заело в голове. Вдруг в сознании, как в кинотеатре, зажегся экран. Робко, словно стесняясь, проявилось незнакомое, но почему-то родное лицо. Веселые, внимательные глаза, дымно серого цвета, милые округлые щеки с аккуратными ямочками, влажные губы под немного вздернутым, гордым носиком. И еще. То, что по-настоящему завлекло и заперло внимание Кирилла – мальчишеская, или почти мальчишеская прическа. Коротко остриженные русые волосы. Длинная пчелка тщательно зачесана и уложенная назад. «Прическа Гавроша!» – почему-то подумал Кирилл. Что там делала девушка?
– Э нет, я не по алкашке, – слышит Кирилл ее немного грубоватый, и от этого безумно сексуальный голос.
Этот голос опять возвращает его в камеру. Вслух он говорит:
– Нет, у нас ничего не было. Сто пудов.
– Че? Не встал? – противно хихикает худой.
Кирилл смотрит на него непонимающими глазами. Лысый безразлично болтает в огромной ладони два кубика.
– Ну и че? Психанул? Отхерачил пацанку?
– Нет, нет. Что вы? Я ее пальцем не тронул, – от одной мысли о том, что он мог бы навредить этой… этой красоте, Кириллу снова свело мозг. Но … Полной уверенности нет. И не может быть. Черт! Он не помнит!
– Пальцем может и не тронул, – загоготал худой, и неожиданно громко вскрикнул. – Хрясь! Тесаком под ребра?!
В голове замелькал калейдоскоп коротких ужасающих вспышек. Каждый образ вызывал удар кровяного потока об виски больной головы. Словно неведомый палач стучал кувалдой по черепу, показывая после каждого удара очередную кошмарную фотографию. Но делал он это так быстро, что Кирилл не успевал ничего разглядеть. Когда экзекуция закончилась, ему показалось, что он теряет сознание. Наверно, так оно и было. Пришел в себя на полу.
– Эй, доходяга, – худой не сильно бил его по щекам, – ты че скопытиться решил? Не, так не пойдет!
– Я нормально, нормально, – Кирилл с усилием поднялся и сел на нары.
– Так может дружок твой? – как ни в чем не бывало, спросил лысый. – Того, – он провел большим пальцем по горлу, – а тебя в камеру.
Кирилл смотрел на него с непониманием:
– Того? – не мог он понять, что именно хотел выразить зек. – Кто? Матвей?
До него дошло.
– Ее убили? – спросил он. Ужас в голосе косичкой переплелся с недоумением. – Убили?
Ретроспективное зрение, показало несколько фотографий безумного палача. Девушка с прической Гаврош лежит на асфальте. Ее глаза открыты и безмятежно смотрят в утреннее небо. Рубашка в крупную красную клетку расстегнута, и из-под нее видна футболка с лейблом Роллингов: алые губы и высунутый язык. Они почему-то утопают в красной трясине. Кирилл это смешит. Сдерживая хохот, он пытается представить, как бы выглядела девушка с длинными волосами. Почему же ему так легко и весело? Кирилл окунает палицы в багровую массу и старательно пририсовывает волосы на асфальте вокруг головы. Он безостановочно хохочет. Дорисованное больше напоминает нимб. Но нимб отчего-то получился алым. Кирилл ни как не может понять почему. Он снова и снова макает ладони в лужу у неподвижного тела и размазывает жидкость вокруг ее головы. Получается красиво и ему становится еще … еще счастливее. Что-то смущает его в творении. Но молодому человеку не хочется об этом думать. Любовь и эйфория прет из его сущности как бурьян на автобане. Что же его смущает?
«То, что она мертва!» – приходит запоздалая мысль. Догадка тяжелым молотом разбивает зеркало воспоминаний. В необъяснимом порыве, Кирилл кинулся на лысого. С силой безумца схватил его обеими руками за обтягивающую волосатую грудь майку и трясет.
– Нет, – вопил истерично Кирилл. – Нет! Это не я!
Лысый без особых усилий брезгливо обхватил ладонью лицо молодого человека и беззлобно оттолкнул его к стене.
– Откуда я знаю, – сказал он. – Ты расклад давай. Будем посмотреть, что следаку заливать.
– Я не помню, не помню…