Клуб мясоедов

– Николя, перестаньте, – перебила его женщина. – В который раз уверяю: у вас хорошие манеры. Но, кто знает, как далеко ушли парижские нравы и привычки тамошней аристократии? И не спорьте. Тем более мы почти пришли.

Семейная пара шла вдоль городского особняка. Там, где фасадный забор вливался в здание, устроился мальчишка – чистильщик обуви.

– Эй, дядя, – окликнул он господина Челеби. Короткие, резко произнесенные слоги выдавали в мальчишке «не русского» – ботиночки-то не блестят! Дай натру! Щетка – лучший конский волос. Дядя!

– Отстань! – прошипел Николай, проходя мимо чистильщика.

– Жмот, – мальчик горько вздохнул, и тут же принялся уговаривать идущего следом немолодого господина в мятых сапогах.

– Что? – переспросил Николя, но мальчик потерял к нему всякий интерес. – Нет, дорогая, ты слышала, что сказал этот оборванец? Возмутительно!

Пара остановилась в нескольких шагах от широкого мраморного крыльца. У дубовых дверей величественно расположился лакей. Мужчина лениво оглядывал образовавшуюся у особняка толпу. В основном молодые, до тридцати, люди. Но за «хорошими манерами» пришли и пары постарше. Эти, словно стесняясь, стояли в некотором отдалении. Всего Николай насчитал не меньше пятидесяти человек. С противоположенной стороны улицы за собранием наблюдал городовой.

– Уважаемый! – крикнул возмущенный господин лакею. – Что происходит у вас под носом? Приличный дом, а позволяете такие бесчинства?

Николай вытянул руку и указал на занятого мятыми сапогами чистильщика обуви.

– А, что с ним не так, барин? – прохрипел мужчина.

– Хамят-с! – высокопарно, даже немного театрально, пояснил Николай.

Лакей спустился, и, без всяких церемоний, схватил пацана за ухо. Великоватая тюбетейка съехала набок.

– Ааа! – завопил мальчишка, выронив щетки. – Дядя Жора! Дядя Жора! Пусти, пусти больно!

Мальчик зажмурился, всеми силами стараясь достойно перенести экзекуцию. От резкой боли потемнело в глазах. Дело не только в ухе. Болело гордое восточное сердце. «Наверняка, – решил чистильщик, – она это видит!».

За минуту до обидчивого господина мальчишка драил изысканные штиблеты истинного франта. Высокий мужчина в сером костюме скроенным по последнему шику, был не один. Величественно поставив ногу на подставку, он похлопал тростью по плечу мальчишки:

– Эй, малец! – проговорил он барским голосом. – Ну-ка, наведи-ка лоска!

Татаренок взялся за щетки. Господин тем временем продолжил, обращаясь к спутнице:

– Хлоя, дорогая! Я иду туда как на голгофу! И я хочу, чтобы ты знала – моя жертва для тебя!

– Оставьте, Павел Гордеевич, пафос для строф, – ответила женщина проникновенным голосом.

Иса не мог не взглянуть на обладательницу чудесного тембра. Он поднял глаза и … В силу своего шалявного возраста, пацан многого не знал. Жизнь сироты пропитана обделенностью, как баклава медом. Среди унижений и обид, какими бы горькими они ни были, случаются мгновенья счастья. И любви. Настоящей любови. Не родительской. Не той, что туго переплетена с обязанностью и долгом. Просто любви.

Зачарованно глядя на смуглую молодую женщину с крупными, но удивительно гармоничными чертами лица, шквал незнакомых чувств накрыл Ису с головой. Разобраться откуда взялись эти чувства, почему, и что с ними делать, казалось бесполезным. Мальчуган просто желал смотреть на нее и слушать ее волшебный голос. Может счастье – это просто смотреть и слушать, ничего не ожидая взамен.

– Эй, братец! – гаркнул господин. – Ты заснул там?

– А? – очнулся Иса. – Не, барин. Извиняйте!

Мальчик вернулся к работе. Поднять глаза и еще раз взглянуть на околдовавшую даму он не смел. На прощания, ловя брошенную монету, почувствовал запах духов. Ее запах. В глазах, как во сне, мелькнул подол дорогого платья. Пара скрылась в толпе.

Теперь же, стискивая от боли зубы, и бормоча какие-то проклятия, татаренок Иса пытался растворить боль от стиснутого уха в себе. Лишь бы она не видела его унижение.

Недовольное лицо господина Челеби осветила улыбка. Удовлетворенный экзекуцией он уже осмотрел собравшихся. В толпе, у самой кромки тротуара заметил знакомого. Не говоря ни слова, взял супругу под локоть. Приподнял шляпу и пролепетал:

– Рад вас приветствовать, Ваган Шахинович!

Рослый, широкоплечий мужчина явно встречи был не рад. Спрятав недовольство в густые с проседью усы, заговорил:

– И вы здесь, – резкий кавказский акцент звучал раздраженно. – Весь город должен видеть мой позор.

Не совсем ясно, к кому именно усач обращается: к подошедшей паре или к стоящей рядом супруге.

– Фи, как не вежливо! – заметила женщина, улыбнувшись семейству Челеби. – Кстати, и это еще один повод посетить уроки хороших манер!

Она рассмеялась. Было заметно, ей не ловко за грубость супруга.

– Наденька, – заспорил Ваган, – у меня манеры настоящего мужчины! Что мне эти ваши французские пардон-мерси?

– Представь меня, – сквозь зубы, не переставая улыбаться, процедила женщина.

– Что? – переспросил кавказец. – Ах, да! Моя супруга, Надежда Владимировна, – произнес мужчина и отвернул голову. Его внимание привлекла очаровательная брюнетка с белоснежным зонтом.

– Очень приятно, – пролепетал Николай, целуя дамскую руку. – Дорогая, разреши отрекомендовать – партнер по бильярдному клубу Ваган Шахинович Порчелян. И его прелестная супруга, – он снова улыбнулся.

– Ага, – кивнул кавказец, – забыл сказать, что я еще твой кредитор. Когда долг вернешь, проныра?

– Вагаша! – осадила кавказца супруга. – В кругу кожевников ты чересчур огрубел! – и, обращаясь к Ксении, добавила. – Извините. Мой супруг распорядитель кожевенной артели. А там, сами понимаете …

– Что там? – перебил супругу Ваган. – Устал повторять, если что-то не нравится, насильно удерживать не стану.

Кто знает, чем бы закончилась набирающая обороты семейная сцена. В этот момент открылась дубовая дверь. По толпе пронеся тревожный ропот. На мраморном крыльце показался высокий мужчина в строгом костюме. Холодные темные глаза диссонировали с приветливой улыбкой. А крючковатый нос странным образом подчеркивал тонкие усики вдоль верхней губы. Трудно сказать, что именно в его образе, впалые щеки, высокий лоб, черные как смоль волосы или угловатые скулы, делали мужчину похожим на ворона.

– Дамы и господа, – иностранец сделал паузу, оглядывая присутствующих. – Мы рады вас приветствовать в светлом и добром порыве. Желание приблизится к многогранной, и от этого немного запутанной, – короткий смешок, вырвавшийся из уст господина, напомнил карканье. Тем не менее, многие его поддержали. По толпе пронесся обрывистый гогот, – французской культуре, лестно. Кроме того, лестно и столь пристальное внимание к скромной попытке приобщить горожан к современным традициям западной цивилизации. Да, да. Это искренне. Mercie beaucoup.

Присутствующие одобрительно зарокотали. Надежда Владимировна, в всеобщем порыве признательности, негромко произнесла:

– Что вы, что вы! Вам спасибо.

– Ай! Больно, – крик малолетнего чистильщика обуви прозвучал громче одобрительного гула толпы. – Пусти, дядя Жора!

Мальчик, сам того не желая привлек всеобщее внимание.

– Георгий! – обратился к лакею хозяин. – Немедленно отпустите ребенка.

– Тык … – растерялся слуга, но ухо отпустил. – Я ж …

Месье Талёр приблизился к пострадавшему. Ласково, с какой-то необъяснимой отцовской любовью посмотрел на него и погладил по замаранной щеке.

– Бедный ребенок, – мужчина тепло улыбнулся. – Сирота?

Татаренок Иса смотрел на сердобольного господина снизу-вверх. Яркое солнце, пробивавшаяся сквозь листву, слепила мальца. Лучи обвивали силуэт чужестранца и, словно нимб, обволакивали плечи и шею. «Праведник, – вдруг подумал ребенок. – Нет. Святой. Или пророк. Снизошел на грешную землю! Хвала Аллаху. Свершилось!» В жестоком мире, состоящий из грязи, пинков, оплеух и ругани сочувствия не существовало. До этого дня. Теперь же доброта обрела образ. «Странный день. И счастливый, – решил Иса. – Неужели это все происходит на самом деле? И дедушка Абдула прав. Хорошее притягивает хорошее. Чудо!» В детском сердце робко затеплилась надежда, этом мир нее так безнадежен.