Третьи

Но сначала, наверно, надо написать о том, как изменился сам продуктовый магазин.

Во дворе я встретил Виноградова. Тот возвращался из маркета с полной сумкой:

– Здорово, Палыч, – он по привычке протянул для пожатия руку, но вдруг осекся и засмеялся. – Поручкаемся или как?

Я уверенно пожал его руку.

– Ты в лобаз? – спросил старик. – С боку заходи, где раньше пивбар был. Там для нас отдельный вход сделал. В большие двери не суйся. Обматерят и выгонят. Там даже мент сегодня стоит, для порядку.

– А что такое? Случилось что?

– У нас как на войне, каждый день случается! Слушай, я тут вот что подумал. Может пьянку замутим? А? Сейчас к Джульетке зайду, она здесь, рядом. А ты к Анне Ивановне. Она, кажись, через дом от тебя живет. А? Что скажешь?

– Пьянку? – сомневался я.

– Ну как, пьянку? Хочешь пей, не хочешь не пей.

Идея мне понравилась. В том плане чтобы просто немного пообщаться.

– А где?

– Хм! – хмыкнул Виноградов. – У меня, конечно? Или имеются другие варианты?

Я отрицательно помахал головой. Вариантов у меня не было. Хоть погода и была великолепной, но пикники и рестораны запрещены.

– У тебя хоть чисто? – спросил я с сарказмом. – Представляю …

– Но, но, Палыч. Обижаешь? Короче, с тебя пузырь и закусь.

– Посмотрим!

– Смотри, думай, решай. Сегодня в шесть.

Я махнул рукой и поковылял дальше. Суставы никак ни хотели приходить в себя после похода к дочери. Идея Виноградова мне действительно понравилась. Все-таки, соскучился я по живым людям.

На больших стеклянных дверях супермаркета к обычному объявлению о ношении маски, соблюдении дистанции и опасности «Девятнадцатого», добавилось: «Вход лицам старше шестидесяти строго запрещен». Заметив меня, угрюмый полицейский поднял повыше маску и указал пальцем куда-то влево. Я не сразу заметил стрелку указывающий на черный крест. Да, да, вспомнил. «Третьим» теперь можно только в двери с черным крестом.

Виноградов был прав. Магазин для стариков разместили в бывшем пивбаре. Да и не магазин это был вовсе. Человек, даже не знаю, мужчина это или женщина, в костюме «космонавта», стоял за широким прилавком с наполненными кульками.

– Берите любой продуктовый пакет, – объявил глухой голос. – Они все одинаковы. Если есть специальные пожелания или требования, оставляйте заявку в ящике.

Человек указал на входные двери. Там одиноко притаилась «урна для голосования». Я ее сразу и не заметил.

С краю от прилавка, в высоком ящике из металлических прутьев лежала кипа газет.

– Это для нас газеты? – спросил я.

– Для вас, для вас, – закивал «космонавт»

Я взял «Кризисный Листок №» и развернул его.

– Дома почитаете, – прогнусавил служащий, – берите пакет и идите.

– Простите, – засмущался я и сложил газету. – Можно вопрос? А как быть с лекарствами? Аптеки …

– Мужчина, я же сказала …

«Значит это женщина» – мелькнуло в голове.

– Все просьбы, пожелания, требования, жалобы, все в ящик. Но, насколько я знаю, из лекарств, только обезболивающие.

– А … понятно, – закивал я. Но, тем не менее, желание отправить дочери письмо захлестывало меня. – А почта …

– В ящик, – разозлилась женщина. – Я что не ясно объясняю!

– Да, да извините, – согласился я. – Можно ручку и бумагу?

– Вы в своем уме? – возмутилась женщина. – Вы хотите всех перезаражать?! Дома. Пишите дома. Приходите сюда, опускайте в ящик. Ящик увозят. Он сутки стоит под ультрафиолетом, и потом оператор изучает просьбы.

Я отступил. Представляю, что будет у этих дверей завтра, когда наши узнают о новых правилах. Взяв пакет, я пошел домой. Но любопытство сжигало меня. Остановился у лавки, напротив входа. Развернул газету.

«Мы гордимся!» – заголовок заглавной статьи. Статья на всю полосу, рассказывала о «смелых и ответственных «третьих», решившихся добровольно уйти из жизни. «Вот он – героизм! – разглагольствовал автор. – Люди совести, привыкшие относится к будущему, не как к красивому слову, а как к чему-то живому, материальному! Вот что написал в своей предсмертной записке семидесяти двух летний Лавров Валентин Геннадьевич из города Сочи: «Моя жизнь никогда мне не принадлежала. Я отдавал всего себя Родине, детям и внукам. Теперь же, когда моя смерть стала значительней жизни, я не раздумывая, затягиваю на своей шее узел петли. Да здравствует Жизнь! Пусть не моя, но других!» Великие, эпохальные слова. Не менее впечатляющий поступок совершила Баранова Клара Викторовна 1955 года рождения из города Тольятти. Женщина прониклась опасностью угрожающей человеческой цивилизации и шагнула с крыши пятиэтажного дома …» И так дальше. Неужели и сейчас, как всегда, газеты врут? Не может быть. То, что волна самоубийств захлестнула планету, сомнений нет. И это давно не секрет. Невероятно то, что руки на себя накладывают люди в возрасте! Да, в молодости жизнь не имеет ценности и вкуса. Но, в старости не может быть ничего дороже и слаще еще одного полноценного вздоха.

Оснований не верить не было. Закончил автор статью перечнем самых безболезненных, надежных и безопасных для окружающих способах добровольно сказать всем «Прощай!». Вскрыть вены, напиться снотворного – это в случае если состояние здоровья не позволяет соорудить себе петлю. А вот перед тем как шагнуть в пустоту, автор настоятельно просил убедиться, что падение не причинит материальный или, не дай бог, физический вред окружающим.

Подумать только! Еще два месяца назад, за подобные статьи, автора закрыли бы в тюрьму, или в психушку. Теперь же это бред – передовица.

Закончив с призывами к самоуничтожению, я перевернул страницу. В следующей, небольшой статье описывались новые, уже знакомые, правила посещения учреждений. «Третьим» отныне и должно быть навсегда, разрешалось входить только в двери с черным крестом. В газете даже напечатали этот знак, ставший символом всех, кто потенциально разносит заразу. Равносторонний крест напоминал обычный медицинский красный крест, но только черного цвета. «Наверно в мусульманских странах, – подумал я, – вместо креста, символом стал черный полумесяц. Как зловеще звучит – черный полумесяц!».

Дальше следовала заметка о новых рекомендациях ВОЗ по ограничению времени нахождения «третьих» в общественных местах. Медики, ну или чиновники от медицины, считали, что нам старикам можно бывать на улице только между десятью утра и четырьмя вечера. Ну, хорошо, что так. Они рекомендовали «организовывать разъяснительные программы среди молодежи, об опасности контактов с потенциальными переносчиками вируса» Из заметки становилось ясно, цель «программы для молодежи» сделать слова «Девятнадцатый» и «третьи» синонимами. Бог им в помощь.

Дальше следовала колонка «Исповедь». Редактор, в короткой заметке, объяснял, «Исповедь» предоставлена для всех желающих, которые хотели бы донести до общества свои сокровенные мысли и мечты. В этом номере «исповедовался» какой-то тридцати четырех летний дурак. Смысл откровения сводился к тому, что как только ему стукнет шестьдесят, он добровольно уйдет из жизни, чтобы не стать «живым мертвецом, разносящим заразу». Тьфу!

На последнем листе, красовался кроссворд, прогноз погоды, «бородатые» анекдоты, и гороскоп. Впечатление от «Кризисного Листка №» было такое же, каким должно, было быть ощущение пленных нацистского концлагеря от фашисткой политинформации. «Господа товарищи! Все, добровольно, с улыбкой и героической песней, шагаем в крематорий!» Неужели кто-то в это верит?! По факту, кажется да!

47-мой день пандемии. 16-ый после брифинга.

Вчера не писал. Не до этого. Случилось ужасное. Анна Ивановна умерла.

Вот уж странное дело жизнь. Как прогулка со завязанными глазами в туманном лесу. Все вокруг гадко, липко. Кругом какие-то голоса. Время от времени спотыкаешься, бьешься головой об деревья, ветки царапают тело в кровь. Радуешься, когда кожей чувствуешь солнечное тепло, пробивающееся сквозь листву. Иногда, совсем редко сквозь повязку, разглядываешь далекий свет. А главное, никогда не знаешь, где обрыв.