Клональ

Но внизу никого не оказалось. Тусклый свет бил из двух абажуров закрепленных прямо над стойкой регистрации. Я огляделся. Справа от лестницы, у которой я застыл, в полумраке разглядел деревянную дверь с внушительными окошками в матовых, рифленых стеклах. Судя по всему, там была столовая. Я заглянул. Никого. Ничего не оставалось как пройти к стойке и терпеливо дождаться хозяйку. В нависшей тишине, прерываемой только моим дыханием и глухими ударами сердца, я различил монотонное бурчание чьих-то голосов. Прислушавшись, я понял. Они звучали из-за дверей с надписью «Для персонала», слева от регистрации. Я подошел ближе, и узнал писклявый голос чернокожей женщины.

– … мне говорили, что они не согласятся. У вас все готово?

Ответ я не расслышал. Только бурчание низкого, по всей видимости, мужского баса.

– Отлично. Докладывай обо всех передвижениях …

Снаружи что-то грохнуло. Одна из деревянных ставен окна, в которое чуть раньше так вглядывалась миссис Хелен, сорвалась с крючка и, под порывом ветра, хлопнула об стену. Я вздрогнул от неожиданности, и, беспокоясь за имущество «Усталой пушки», поспешил наружу.

На улице заметно похолодало. Закрепив непослушную ставню я прошел к нашей Тойоте. Достал чемодан, сумку и рюкзак. Сложил их у входа. Немного подумал в нерешительности и, поборов сомнения, достал пачку сигарет. «О, да! – подумал я, глубоко затягиваясь отравленным дымом. – Все-таки, что-то есть в этом острове. Красота!» Над дорогой, по которой мы только что приехали, уже стояла огромная сфера луну. Большая и грустная, она напоминала заточенную в башню красавицу.

– Простите! – из дверей вышли двое.

Один молодой, грузный негр, второй худой, крючковатый европеец. Задумавшись, я стоял прямо в дверях и мешал их проходу.

– Да, джентльмены, простите! – я отшагнул в сторону.

Мужчины равнодушно прошли мимо и уселись в Шевроле. Завели мотор и через минуту габаритные огни их авто исчезли за холмом.

Докурив, я отправил окурок в дугообразный полет и вернулся в холл, к стойке регистрации. Хелен стояла на своем посту, нацепив на лица свою обычную искусственную улыбку.

– Хелен, – заговорил я. – А для ужина еще не поздно?

–Нет, – ответила женщина, глядя куда-то мимо меня. – Сегодня запеченный лосось с морковью. Есть и картофельное пюре.

– Отлично, – обрадовался я. – Мы будем и то и другое.

Немного подумав, я добавил:

– У меня в чемодане залежалась бутылочка вина. Не возражайте?

– Что вы! Вы наши гости? – одними губами ответила женщина.

– Вы могли бы к нам присоединиться. И миссис Питерс тоже. Будем рады.

– О, нет, – невозмутимо ответила Хелен. – Миссис Питерс собирается уезжать, а я не переношу алкоголь. Извините.

– Жалко – сказал я, выдавливая из себя максимум сожаления, на которое только способен. – Ну ладно. Тогда мы сами.

Навьючил на себя багаж и пошел к лестнице. Уже поднимаясь, услышал:

– Ужин будет готов через полчаса. Прикажете подать в номер?

– Нет, спасибо. Мы спустимся, – ответил я, не оборачиваясь.

Не смотря на усталость и голод, мы с Вероникой нашли себе занятие. До ужина мы успели помириться окончательно.

3.

С Вероникой мы познакомились на пятнадцатом этаже Уан-Чейз-Манхеттен-Плаза в Нью-Йорке. Я – младший партнер в «Хард индастриес инвистишнс». И не цепляйтесь к словам. Для тридцатилетнего финансового аналитика, в структуре, где только планктон центрального офиса переваливает за сотню клерков, это достижение. Учитывая, что старших партнеров всего трое, а младших – восемь. И из этих восьми, только у меня отдельный кабинет. Поверьте, заслужить такую привилегию в месте, где аренда квадратного фута в месяц равняется годовой зарплате рабочего любого из заводов, которых мы десятками покупаем и продаем, не так-то просто.

Вероника делала рекламный буклет для нашей компании. В конечном итоге ее проект завернули, но пару фото все-таки купи. Виды, по-моему, Красноярских заводов. Дождавшись окончания презентации, я подошел, как мне тогда показалось, к трепетно худой, высокой девушке, в светлой деловой блузке, стертых черных джинсах и мягких кроссовках. Она пыталась перекинуть на спину рюкзак, мешавшей ей набрать из кулера воду.

– Я могу подержать, – предложил я.

Вероника подняла на меня грустные глаза. Но тут же, жизнерадостная улыбка согрела ее лицо, подчеркнув грациозную линию высоких скул и миндалевидный овал волнующих серых глаз. Локон волос упал на гладкую, немного румяную щеку, и она его раздраженно сдула.

– Давайте, – сказала она, – помогите. Но, учтите выпью столько воды, сколько смогу. Может тогда ваша жадная конторка обанкротится.

Я улыбнулся:

– Пожалуйста.

Она наклонилась к кулеру. Все-таки насчет ее худобы я ошибся. Джинсы аппетитно облегали округлые бедра.

– Вы татарка? – неожиданно для самого себя спросил я, и тут же осекся. – Простите, это не принято здесь …

Я готов был провалиться под землю. «Болван! Тупорылый, бестактный идиот!» Не находя слов, оправдывающих бестактности, я проклинал себя на чем стоит свет.

– На половину, – как ни в чем не бывало, ответила она. – Мама. Отец из приволжских немцев.

Она отпила из стаканчика, не торопясь забрать у меня рюкзак. Это был хороший знак.

– Давно вы были дома? – спросил я на родном языке.

– Смотря, что считать домом, – ответила она тоже по-русски. – С 12 лет я живу в Германии. Если вы про Россию, я была там зимой. Вы видели фото?

– Да. Это Красноярск, – поспешил я похвастаться своей осведомленностью.

– А вы? – спросила она, отпив еще глоточек.

– Я? Я часто бываю в России. По работе.

– Это я поняла. Продаете родину по кусочкам, – она улыбнулась. – Кто вы по национальности? Мне это не так важно, просто хочу сравнять счет.

Я улыбнулся:

– Сам не знаю. Папа из малороссов, мама молдаванка. Дед турок с Кавказа. Другой дед белорус, хотя бабушка говорила, что он стеснительный поляк …

– А понятно, – кивнула девушка. – Подержите.

Она протянула мне наполовину выпитый стаканчик. Взяла другой, чистый, и снова наклонилась к кулеру.

– Я много не смогу выпить. Хоть стаканчики попорчу. Наверняка они здесь по цене богемских бокалов.

Мой взгляд снова сполз на облегающие джинсы. На этот раз кроме бедер, я оценил узкую талию, и стройную спинку, прячущуюся под узким трикотажем.

– И что вы здесь делайте? – спросила она, поднимаясь.