– Любви, положения в обществе, защищенности.
Эдуардо слегка напрягается, и я жалею о последних словах. О наших стесненных обстоятельствах мы обычно не говорим: наша гордость не позволяет нам этого. Для такого молодого человека, как Эдуардо, столь резкое ухудшение финансового положения – большой удар. На Кубе Диасы жили по-королевски: владели землей, предприятиями, лошадьми – целой империей, которая строилась не один век. Поговаривают, что еще до свержения Батисты отцу Эдуардо удалось вывести из страны какие-то деньги, но большая часть состояния все же попала в руки к Фиделю.
– Я не имела в виду…
– А ты бы согласилась?
– Продаться тому, кто больше предложит?
– Да.
– Порой мне кажется, что так было бы проще, – признаюсь я. – По крайней мере, для моей семьи. Родители определенно обрадовались бы.
– Да.
– Что ты будешь делать, когда мы вернемся на Кубу? – спрашиваю я, меняя тему.
Это одна из моих любимых игр.
– Сидеть в патио нашей виллы в Варадеро, смотреть на море и курить сигары, – улыбается Эдуардо. – А еще дышать. Любоваться ножками танцовщиц из «Тропиканы». Женюсь на какой-нибудь девушке, которая согласится меня терпеть. У нас родятся дети, и я буду смотреть, как они плещутся в воде. Они вырастут свободными от того страха, который испытывали мы. Они вырастут в мире, где можно пустить корни, где можно за что-то держаться, не боясь, что у тебя это отнимут.
– Ты хочешь иметь семью?
– Да.
– Довольно неожиданно.
Не стоит недооценивать Эдуардо: как бы, на первый взгляд, хорошо я его ни знала, он постоянно меня удивляет.
– Почему?
– Я думала, ты из тех людей, которые не хотят себя связывать и воспринимают семью как обузу.
Не сомневаюсь: именно так мой отец смотрит на мою мать, моих сестер и меня саму. Он нас всех любит, но мы для него еще один источник хлопот и волнений.
– Думаю, все будет зависеть от того, на ком я женюсь, – отвечает Эдуардо. – Если я, только ради того, чтобы выпутаться из нынешнего положения, выберу какую-нибудь американку с «хорошей» фамилией и связями, которые позволят всю жизнь как сыр в масле кататься, то да, наверное, такая семейная жизнь будет меня больше сковывать, чем радовать. Не пойми неправильно: деньги все упрощают, и я не стану врать, будто никогда не задумывался о том, чтобы пойти легким путем, но…
– Но ты романтик, – говорю я и сама удивляюсь.
Эдуардо смущенно улыбается.
– А как иначе? Зачем бы мы вообще стали всем этим заниматься, если не из романтических побуждений?
– Я думала, ты хочешь вернуть себе то, что потерял, – говорю я и сконфуженно думаю: «Неужели до сих пор я оценивала его неверно? Я думала, им руководят только собственные интересы, а на самом деле, он, вероятно, не такой уж и эгоист?»
– Это конечно. Только потерял я не только вещи, которые можно купить за деньги. У нас отняли и другое – то, что не имеет цены и что невозможно восстановить.
– А мой отец упорно пытается, – бормочу я себе под нос.
– Я бы не стал судить его строго, – говорит Эдуардо, еще раз меня удивляя. – На него возложена большая ответственность. Без Алехандро… Твой отец уже не молод и заботится о том, чтобы после его смерти вы с мамой и сестрами ни в чем не нуждались. Он много сделал для вас на Кубе, но этого, наверное, уже не вернешь. Разумеется, ему неспокойно.
Вот он какой – Эдуардо: в нем, как ни в ком из нас, мечтательность уживается со здравым смыслом.
– Ты злишься, – в очередной раз он поражает меня своей проницательностью.
Не думала я, что он это видит, однако спорить бессмысленно: злоба – мой верный спутник.
– Я надеялся, сотрудничество с ЦРУ тебе поможет, – продолжает Эдуардо. – Меня самого благодаря этому мой собственный гнев перестал мучить так сильно.
Я считала, что он втянул меня в игру из других соображений: во-первых, я должна была согласиться, и он это знал, во-вторых – моя красота и спорная репутация могли послужить оружием в борьбе с Фиделем. Мне никогда не приходило в голову, что одна из задач Эдуардо – помочь мне самой.
Не по этой ли причине он взял меня на передачу динамита? Может, он заметил, какой потерянной я чувствовала себя на балу после того, как попрощалась с Ником? Или все-таки он использовал меня в собственных интересах – как прикрытие?
– Немножко, пожалуй, помогло, – отвечаю я. – Есть ли новости от мистера Дуайера? Слышно ли что-нибудь о Кубе?
– Кое-что слышно, – отвечает Эдуардо, – но не всему сейчас можно верить. После взрыва «Ля Кувра» у Кастро, говорят, нарастает паранойя. Он уверен, что ЦРУ под него копает.
«Ля Кувр» – это французский теплоход, который вез оружие для Фиделя и взорвался в гаванском порту. Было много погибших и еще больше раненых. Кастро объявил это американской диверсией.
– А на самом деле?
Что взрыв действительно организован ЦРУ, вполне правдоподобно. С другой стороны, так говорит Фидель, а ему я верить не расположена.
Эдуардо пожимает плечами.
– Те, с кем я поддерживаю связь, говорят, они здесь ни при чем. Но кто знает? Я посвящен далеко не во все. Я недостаточно полезен ЦРУ, чтобы они относились ко мне как к равному.
– Каких чудесных друзей мы приобрели!
– В настоящее время они у нас единственные.
– Может, это глупо – возлагать все надежды на американцев? Есть ведь и другие потенциальные союзники.
– Кто, например? Ситуация с каждым днем становится все более запутанной. Советский Союз включился в игру на стороне Фиделя. Мы зажаты между двумя гигантами. Сейчас любое вмешательство в кубинские дела грозит нарастанием напряжения между Америкой и Советами. Все довольно паршиво.
Действительно, для кубинцев противостояние империй – вечный источник страха и боли. На протяжении всей истории наши судьбы тем или иным способом решал кто-то другой: сначала испанцы, потом американцы. Сейчас Куба участвует в опосредованной войне двух держав.
– Думаешь, наш план когда-нибудь пустят в ход? Они правда решатся меня использовать?
– Кто? ЦРУ?
Я киваю.
– Думаю, да. Вопрос только во времени. В том, как они собираются доставить тебя на Кубу, чтобы ты встретилась с Фиделем, и как оттуда забрать. Американцы, конечно, не лучшие союзники, но без необходимости рисковать своей безопасностью не будут. Это поставило бы под удар их собственную репутацию. При нынешней напряженности между двумя странами они должны быть осторожны.
Учитывая мою историю, в частности смерть моего брата, они запросто могли бы представить все так, будто я действую по собственной инициативе, будто мной руководят только гнев и желание отомстить, а в политических махинациях я не задействована.
– Нервничаешь? – спрашивает меня Эдуардо.