Последний поезд на Ки-Уэст

– Сколько еще? – спрашивает Джон, выпрямляясь на стуле и упираясь взглядом в мой живот, выпирающий из-под линялого фартука. У него темно-карие глаза, чуть темнее каштановых волос, обрамленные длинными ресницами, которым позавидовали бы многие женщины.

Вопрос задан настолько прямолинейно, что я краснею.

Нравится тебе это или нет, но беременность выставляет всем напоказ самые интимные стороны жизни.

– Несколько недель, – отвечаю я.

Малыш снова пинается.

Джон слегка прищуривается, словно что-то мысленно прикидывает.

– Вам не следует так много быть на ногах.

Переживать из-за того, что «не следует», мне недосуг. Руби ко мне хорошо относится, но это ее бизнес, и бывали времена, когда Том слишком сильно прикладывался к бутылке и не мог выйти в море или пропивал всю получку, и тогда эта работа спасала нас от голода.

– Вы готовы сделать заказ? – спрашиваю я, пропуская его замечание мимо ушей.

– Яичницу с беконом, – отвечает он после паузы. – И черный кофе, пожалуйста.

Он всегда заказывает одно и то же.

– Будет готово через несколько минут, – говорю я.

Я наклоняюсь, чтобы смахнуть со стола крошку, оставленную предыдущим посетителем, – рукав задирается, обнаруживая на коже темно-багровые кровоподтеки.

А точнее – пять синюшных отметин от пальцев.

Щеки обдает жаром, я опускаю рукав.

– Что случилось? – тихим голосом спрашивает он.

– Ничего, – вру я.

Он точно не из местных, потому что в Ки-Уэст, похоже, всем известно, что Том Бернер грубо обращается с женой, когда напивается, – и когда бывает трезв как стеклышко, тоже.

– Вам еще что-нибудь нужно? – Я стараюсь, чтобы голос звучал ровно, и «надеваю» на лицо вежливую улыбку.

Мне не нужны его советы или сочувствие – толку-то в благонамеренных словах, от которых больше вреда, чем пользы. Муж в семье – голова, по крайней мере, так меня учили. Я – жена Тома, его собственность, и он вправе делать со мной что хочет.

И ребенок будет его – нравится мне это или нет.

В ответ на мой вопрос Джон качает головой, дескать, ему больше ничего не нужно, и снова превращается в уже привычного молчаливого чужака.

Опять брякает дверной колокольчик, и с появлением новых посетителей в помещении становится гораздо тише обычного.

Женщина, по здешним меркам, выглядит очень элегантно: ее платье наверняка из Парижа или другого шикарного города. Она прекрасна недостижимой красотой, как будто сошла со страниц «Синематографа» или иного голливудского журнала – у нее иссиня-черные волосы, ярко-красные губы и безупречная кожа. Темноволосый мужчина рядом с ней заходит так, будто он – хозяин этого места, она же словно скользит по воде, плывет по течению жизни.

Прибыли на поезде, как пить дать. Никогда в жизни не видела такого платья, как у нее.

Они садятся за свободный столик на моей половине, и я направляюсь в их сторону, но перед этим меня опять накрывает дневная греза, и я представляю себе Тома на лодке в море – ветер свищет, волны становятся выше, надвигается шторм, сверкает молния, грохочет гром, и небеса содрогаются в праведном гневе.

Я на мгновение закрываю глаза и произношу молитву, которая звучит у меня в голове бо?льшую часть моего девятилетнего брака.

Я молю море прибрать моего супруга, чтобы он больше не вернулся ко мне.

Глава 2

– С молоком?

Я поднимаю глаза на светловолосую официантку, пытаясь сформулировать ответ на ее вопрос.

Что ты за жена, если не знаешь, какой кофе пьет муж?

Стоило нам с Энтони войти в кафе «У Руби», как на нас устремились все взгляды. Для такого простого места мое платье выглядит слишком шикарным, драгоценности – чересчур кричащими, а кожа – темнее, чем у прочих посетителей.

Никогда в жизни не чувствовала себя настолько не в своей тарелке.

– Не уверена, – с запинкой отвечаю я на чужом мне языке.

Живот крутит от завтрака, съеденного много часов назад на пароме из Гаваны в Ки-Уэст, во рту металлический вкус. Всю дорогу я боялась проиграть битву с морской болезнью и облевать яйцами и фруктами роскошные черные кожаные туфли Энтони. Я почти не спала и изводила себя переживаниями о том, когда новоиспеченный муж решит предъявить свои супружеские права. Но, как оказалось, причин для опасений у меня не было – как именно Энтони провел ночь, мне неизвестно, но в любом случае – не в моей постели.

Услышав мой ответ, официантка приподнимает бровь, молочник зависает в воздухе. При виде кольца на моем безымянном пальце ее глаза округляются – несколько недель назад, когда Энтони подарил мне этот бриллиант, моя реакция была примерно такой же.

– С молоком, пожалуйста, – наугад решаю я, потому что Энтони отошел сделать звонок.

Официантка наклоняется, чтобы налить молоко в чашку, прядь ее почти белых волос выбивается из пучка на макушке. Она беременна, живот напористо выпирает из ее маленького тела, а значит, ребенок уже на подходе, и кофейник кажется слишком тяжелым для ее тонких запястий. Кожа на руках красноватая, обветренная и местами облезает.

На вид она примерно моего возраста – пожалуй, ей немногим за двадцать или чуть больше. Для такой молодой женщины у нее слишком печальные глаза и сгорбленные плечи.

И тем не менее она довольно миловидная.

Она напоминает мне акварель, которая когда-то висела в доме моих родителей в Гаване – приглушенные выцветшие краски придавали ей особое очарование, создавали призрачное ощущение красоты. Но в ее движениях чувствуется нервозность, конечности болезненно подрагивают, и это никак не согласуется с безмятежным выражением лица.

Я запоздало соображаю повернуть кольцо внутрь с глаз долой, испытывая укол совести из-за показушности камня и одежды, которую купил он. Повернись судьба иначе, возможно, на месте этой женщины была бы я – в поношенной, треснувшей по швам одежде, с усталым, отчаявшимся взглядом?

– Мы только поженились, – поясняю я свою оплошность с молоком, хотя это мало что объясняет. Даже у новобрачных бывает предыстория, общие склонности и взаимопонимание.

Официантка открывает рот, точно намереваясь что-то сказать, и тотчас закрывает его, переключая внимание на Энтони, который широким шагом переступает порог, – статное воплощение уверенности в себе и физической силы.

Он красивый мужчина, мой новоиспеченный муж, притягательный, как бриллиант у меня на пальце, – женщины таких обожают, а мужчины собираются вокруг них в прокуренных клубах, где между бокалами рома совершаются сомнительные сделки и даются рискованные советы по акциям, сколь ни редко это случается в наши дни. Появление Энтони в ресторане сопровождается многочисленными любопытными взглядами – его элегантный костюм здесь так же неуместен, как и мое платье.

Он красивый мужчина и – что самое важное, по крайней мере для моих родителей, – богатый и со связями, хотя слухи об источниках накопленного им состояния сильно разнятся – от неприличных до откровенно криминальных. За деньги он купил себе жену, чья семья оказалась в тяжелом положении. Я так и не узнала суть их договора с отцом – золото, недвижимость или иная стоимостная оценка единственной дочери, – но мое мнение вряд ли имело значение.

– Ты заказала ланч? – спрашивает Энтони.

Язык – это еще один разделяющий нас барьер. Мне удобнее всего общаться по-испански, он предпочитает итальянский, и поэтому нам приходится изъясняться на английском – единственном языке, который мы оба знаем.

Как же мы будем жить при таком количестве разногласий?