Крах тирана

Затем описывались другие подвиги победоносного принца, после чего Надир-шах сообщал, что назначает Риза-Кули-мирзу наследником персидского престола.

«Львенок – подобие льва, – писал шах. – И наследный принц по уму, проницательности и способности к мирозавоеванию является редкостной жемчужиной, какая еще не выходила из раковины воображения на поверхность бытия. По храбрости он равен Саму, сыну Наримана, а справедлив и щедр так, как тысячи таких, как Ануширван».

Далее Надир-шах велел, если с ним самим произойдет то, чего никто не может предугадать, и на престол взойдет его сын, служить новому владыке мира и повиноваться ему, как самому Надир-шаху. А пока приказывал Ибрагим-хану – своей руке на Кавказе – искоренить в его владениях неповиновение, уничтожить бунтарей и развеять их прах по ущельям.

Ибрагим-хан был в ярости. Он даже хотел разорвать письмо шаха и разбить джику, но пристальные взгляды придворных удержали его от опрометчивого шага. Он хорошо знал, что среди них есть тайные осведомители Надира, найдется еще больше тех, кто с радостью поспешит донести владыке о непочтительном отношении к его посланию.

Однако Ибрагим-хану не удалось удержаться от того, чтобы не воскликнуть с нескрываемой горечью в голосе:

– Риза-Кули-мирза! Какие успехи в столь юном возрасте! Покорить Хорезм! Ему ведь всего девятнадцать лет! И не только Хорезм. Он смог взять Балх, Куляб…

Придворные отвечали гулом, который мог означать и восторг, и недоумение, и возмущение – как будет угодно Ибрагим-хану.

– А кто я? – лихорадочно размышлял про себя Ибрагим-хан. – Правитель Кавказа, который только делает вид, что склоняется передо мной. Я надеваю на себя драгоценные одежды, но остаюсь рабом своего брата, а теперь и его сына!

Прежде Ибрагим-хан еще надеялся хоть когда-то унаследовать престол. Теперь эти надежды рушились, как ветхое здание от ураганного ветра.

Немного поостыв, Ибрагим-хан пытался осмыслить свое новое положение. Если после Надира престол достанется его сыну, а с сыном что-то, не дай Аллах, случится, кто будет новым наследником? Насрулла-мирза, другой сын Надира, который успел отличиться в Индии? Или все же он, Ибрагим-хан, станет властителем Персидской империи? Но для этого нужно сделать то, что поднимет его в глазах армии и народа.

Поле для великих деяний открывалось совсем недалеко от дворца Ибрагим-хана.

– Джарцы! – осенило Ибрагим-хана. – Я покорю этих упрямых горцев, а затем и весь Дагестан! Я совершу то, что не удалось самому Надир-шаху! Эта победа затмит славу принца, захватившего Хорезм.

И тогда посмотрим, кому достанется персидский престол.

Ибрагим-хан начал спешно собирать войска. По его приказу отряды стекались отовсюду, даже из Грузии и Армении.

Лазутчики доносили о силах горцев. Выходило, что сердцевину их составляет сильное Джарское общество. С восстаниями в других провинциях справиться было легче, а у джарцев за спиной был Дагестан. Они могли позвать на помощь своих соплеменников из-за Кавказского хребта и там же спасались, если приходилось.

Когда главные силы были в сборе, Ибрагим-хан решил не дожидаться отрядов из глубины Персии и объявил начальникам:

– Дурной пример непокорных джарцев нарушает спокойствие державы. Горцы вышли из подчинения и плодят смуту, подбивая на неповиновение остальных наших подданных. Джарцев нужно непременно истребить, а затем пойти и захватить Дагестан.

Те воины, кто уже бывал в Дагестане с Надир-шахом, знали, что их ждут сильные противники и тяжелые битвы. Но никто не решался перечить настроенному весьма воинственно наместник у.

Перед выступлением Ибрагим-хан приказал во всеуслышание:

– Если противник разобьет какую-нибудь часть войска, даже перебьет ее всю и никого не оставит в живых, – горе тому, кто без моего приказа пойдет на помощь и окажет поддержку. Я головы их отделю от туловищ и воздвигну из них башню! А тех, кто проявит отвагу, старание и преданность, подниму выше небесного свода и окружу великим почетом!

– Пока душа будет в теле, у нас не будет затруднения в убийстве и усердии, – заверили начальники. – Если богу угодно, мы исполним все твои повеления, разгромим джарцев и покорим Дагестан.

Но в душе многие надеялись, что пыл Ибрагим-хана быстро угаснет, как только он столкнется с этими страшными горцами, которых еще никто не смог окончательно покорить.

Проведя ночь в милом его сердцу гареме, Ибрагим-хан наутро взбодрил себя чашей вина и процитировал поэта:

Кто ищет величья и славы такой, какую хочу обрести, Уже не заботится, жизнь или смерть его ожидают в пути.

Драгоценную джику властителя Ибрагим-хан оставил во дворце, чтобы случайно не потерять в походе, а сам облачился в шлем и доспехи из позолоченной стали.

Отряды двинулись вперед, гремя барабанами и бряцая оружием.

О готовящемся наступлении на джарцев и Дагестан агенты Калушкина сообщили заблаговременно. Сведения были переданы через Дербент, Кизляр и Астрахань в Петербург, в Коллегию иностранных дел. В Дербенте забеспокоились, в Кизляре развели руками, не зная, что тут можно поделать, в Астрахани пакет даже не вскрыли и отправили с фельдъегерем в столицу. Там донесение приняли к сведению, но делать ничего не стали. Тогда было не до мятежных горцев – Россия воевала с Турцией.

Глава 7

Кумух был большим селом и располагался на просторном плато. С одной стороны столицу ханства защищала старая крепость, за которой поднимались горы, с другой – глубокое ущелье, по дну которого неслась река Кази-Кумух-ское Койсу.

В древнем ауле были знаменитая мечеть, одна из первых в Дагестане, и большое медресе. Ученые из Кумуха славились обширностью и глубиной своих знаний, а некоторые кумухцы, как и их хан, вели свои родословные от семьи самого пророка Мухаммада.

Посреди села отливало на солнце изумрудной гладью небольшое озеро, окаймленное высокими тополями. Около озера располагался большой базар.

Шел 1739 год, или 1152-й год хиджры – по мусульманскому летоисчислению. Кое-где еще видны были следы опустошительных нашествий Надира в 1734 и 1735 годах. После того, как его свирепые орды разорили ханство, торговли почти не стало, но всего за несколько лет трудолюбивые лакцы сумели возродить свой край.

Когда Шахман прибыл в Кумух со своим караваном, его приняли настороженно. Здесь уже знали, что произошло в Согратле, а кто-то еще раньше видел Шах-мана в Дербенте, где он был в большой дружбе с тамошним правителем – ставленником Надир-шаха.

Кумухский базар был полон. Здесь были люди из разных мест, на базаре всего было вдоволь. Кроме изобилия, кумухский базар был знаменит тем, что здесь имелись особые ряды, где продавались книги. Это были не только Кораны или переписанные в Кумухе известные книги, но и произведения кумухских ученых, почитаемых в исламском мире. В Кумухе веками существовала традиция копирования рукописей. Книги переписывали не только ученики медресе – мутаалимы, но и сами ученые, обладавшие богатыми библиотеками. Переписывание считалось весьма богоугодным делом и помогало распространению знаний.

На базаре продавались книги по разным наукам. Одни были в дорогих переплетах, другие – подешевле, их можно было не только купить, но и обменять на другие. Сюда привозили лучшие книги из многих стран, и в Кумух отовсюду приезжали за их копиями. В книжных рядах можно было найти труды по мусульманскому праву – знаменитый «Тухфат ал-мухтадж» – «Подарок нуждающимся» египетского ученого Ахмада Ибн Хаджара ал-Хайсами, «Мухтасар» – «Краткое изложение» Али Кумухского, хорошо известный в Египте. Трактаты ученого суфия ал-Газали, особенно любимый знатоками его «Минхадж ал-абидин» – «Путь поклоняющихся», соседствовали с трудами по логике, среди которых была и арабская обработка «Категорий» Аристотеля. В конце каждой копии значилось примерно следующее: «Завершил переписку книги прославлением Аллаха и при его благостном содействии грешный раб…», и далее следовало имя переписчика.

Шахман был человеком просвещенным и каждый раз покупал в Кумухе по нескольку книг, но теперь ему было не до них. Полюбовавшись на эти сокровища, он вернулся к своему каравану. Даже при всем изобилии кумухского базара товары Шах-мана заметно выделялись, и люди удивленно их разглядывали. Шах-ман помалкивал, откуда взялись эти необыкновенные вещи, надеясь все быстро распродать и уехать в Дербент. Не решался он навестить и правителя Лакии Сурхай-хана, у которого были свои особые счеты с каджарами.

Кумухцы были хорошими мастерами, изготовляли отличное оружие и красиво его украшали, поэтому оружие, которое привез Шахман, их заинтересовало. Но никто ничего не покупал. Владелец каравана ловил на себе презрительные взгляды. Люди шептались, поглядывая на Шах-мана, а кое-кто едва себя сдерживал, чтобы не пустить в ход кинжал.

Но законы гостеприимства, святые для горцев, не позволяли нанести пришельцу какой-либо вред. К тому же Шахман, хотя и изгнанный из Андалала, все же не был кази-кумухцем, законы ханства на него не распространялись.

Однако вопрос этот был спорный, и, чтобы решить его, о Шахмане сообщили Сурхай-хану. Вскоре на базар явились ханские нукеры. Они осмотрели караван, послушали, что говорят люди, по надписям на клинках и прочим приметам им стало ясно, откуда что взялось. Проведя свое небольшое расследование, нукеры вежливо, но настойчиво пригласили Шах-мана следовать за ними.

Шахман сразу понял, куда его ведут, и захватил с собой дары, достойные хана и его семейства.

Во дворе большого ханского дома, который мог считаться дворцом по сравнению с другими домами Кумуха, было суетно. Люди седлали коней, проверяли оружие, чистили доспехи, будто собирались на битву.

Шахману велели подождать, пока хану доложат о его прибытии. Но хан, стоявший у окна на верхнем этаже дома, видел, что происходит во дворе.

Сурхай-хану было за шестьдесят. В бороде его уже блестела седина, но он был по-прежнему крепок и могуч. Беспокойная, полная опасностей и походов жизнь сделала его не только почитаемым всеми ханом, который значительно расширил доставшиеся ему владения, но и славным воином, не раз наводившим ужас на самых сильных врагов. Под стать Сурхай-хану были и два его сына – Муртазали и Мухаммад, которые теперь собирались в дальний поход.

Сурхай-хан слышал, что этот Шах-ман – непростой человек, но видел его впервые. Шахман держался с достоинством, хотя беспокойство было заметно в его глазах, нервно бегавших по сторонам. Поговаривали, что Шахман богат, учен и много путешествовал по миру. Ходили даже слухи, что он знаком с самим Надир-шахом и, убедившись в его великой силе, хотел объединить горцев под своим началом.

То ли для отпора каджарам, то ли для того, чтобы вступить с ними в союз. Во всяком случае с Шахманом стоило поговорить хотя бы для того, чтобы побольше узнать о кровном враге горцев – Надир-шахе. А Сурхай-хан на себе испытал, чем может обернуться незнание противника, его сил и способов воевать.

Когда около двадцати лет назад против персидского владычества восстали азербайджанцы и жившие за Кавказским хребтом аварцы, лезгины и цахуры, Сурхай-хан пошел к ним на помощь. Вместе с ним поднялись на борьбу лезгинский предводитель Хаджи-Дауд Мюшкюрский и Ахмад-хан – уцмий Кайтага. Повстанцы громили брошенные против них войска, изгоняли персидских ставленников и даже взяли Шемаху – сердцевину богатого Ширвана.

Но затем явился царь Петр I, назвавший Каспий «морем без хозяина» и решивший прибрать к рукам его побережье. Поводом для экспедиции Петр объявил то, что восставшие, а с ними и Сурхай-хан с Хаджи-Даудом разорили русских купцов в Шемахе: «Ввиду отказа Хаджи-Дауда и Сурхай-хана дать удовлетворение мы принуждены против предреченных бунтовщиков и всезлобных разбойников войска привести».

Причинять вред русским купцам восставшие не собирались, но они укрыли свои товары в амбарах персидских купцов, а разбираться, чье это добро, никто уже не стал.

Тем временем на обессилевшую Персию и ее владения начали наседать и турки. Интриги между тремя державами обернулись договорами, по которым большая часть Закавказья перешла к туркам, а побережье Каспия – к России. Чтобы удержать за собой Шемаху, Сурхай-хану пришлось согласиться на покровительство Турции, о чем и гласил специальный фирман султана. Еще через десять лет, когда Надир взял дела в свои руки и потеснил турок, султан подписал новый договор с Персией, по которому Ширван опять переходил к ней. На этот счет султан послал Сурхай-хану повеление оставить Ширван и Шемаху. Но гордый хан ответил, что никто не имеет права приказывать ему, что делать. Когда же прибыли посланники от Надира с требованием очистить Ширван, Сурхай-хан попросту их казнил. В живых он оставил лишь одного, чтобы тот сообщил Надиру об ответе на наглые притязания. Тогда-то взбешенный Надир и бросился на Сурхай-хана.

Привыкший встречать противника лицом к лицу, Сурхай-хан решил дать Надиру решительный бой, заняв позиции в урочище Деве-Батан под Шемахой, которую Надир успел захватить и разрушить. Но коварный каджар обманул Сурхая. Закованная в латы пехота кызылбашей нанесла сильный удар по передовой линии войск Сурхай-хана, а тяжелая персидская и легкая афганская конница под командованием Кани-хана – вождя афшарского племени Абдалин – ринулась в обход. Это внесло смятение в ряды оборонявшихся. Но Надир не стал бросать конницу на засевших в лесу воинов Сурхай-хана, а предпринял неожиданный маневр – стремительно двинулся в Дагестан, чтобы разорить Кази-Кумухское ханство и захватить его столицу Кумух.