Ахульго

– Генерала экстренно приглашают в Петербург, – объяснила Екатерина Евстафьевна.

– Не сочти за труд, Лиза, вели подавать ужин.

– Конечно, сударыня, – засуетилась Лиза.

– В Петербург! Как это хорошо!

– Пришло именное повеление от самого императора! – добавила Екатерина Евстафьевна.

– Я знала! – хлопала в ладоши Лиза.

– Я всякий раз писала кузине, какой Павел Христофорович замечательный, благородный человек!

– Уж лучше бы не писала, – вздохнула Екатерина Евстафьевна.

– Отчего же? – удивилась Лиза.

– А вдруг император соблаговолит еще более возвысить вашего супруга?

– Дай-то Бог, – с надеждой перекрестилась Екатерина Евстафьевна.

– Когда же ехать?

– С утра.

– Вот и славно, – радостно улыбалась Лиза.

– Я распоряжусь об ужине, а после напишу кузине письмо. Уж больно задерживают насчет Михаила. Офицеру эполеты положены, а он все еще в солдатах!

Лиза упорхнула, оставив супругов одних.

– Ты уж детей береги, – сказал Граббе, сдержанно обнимая жену.

– Ты бы себя поберег, – с грустью отвечала жена.

– А дети – что с ними станется? Растут, как грибы…

Глава 8

Отряд Шамиля переехал по мосту через небольшую реку, когда Юнус радостно воскликнул:

– Ашильта!

Погруженный в раздумья Шамиль поднял глаза.

Перед ними лежали развалины большого аула. Груды камней вперемежку с бревнами представляли собой странный живописный хаос, обвитый лозами винограда, на которых уже пробивались первые листья.

Уцелевших домов почти не осталось. Кое-где торчали останки цагуров – больших деревянных ларей, домашних кладовок, в которых горцы хранили муку и другие припасы.

Шамиль повернул коня и двинулся по крутой, мощенной речным булыжником улочке. Слегка пригнувшись, он протиснулся под низкой каменной аркой и выехал к дому своей матери. Было странно увидеть почти невредимую саклю, под крышей которой голуби свили гнезда и теперь кормили своих птенцов.

Многие мюриды сами были ашильтинцами, и каждый спешил увидеть, что стало с его домом.

В Ашильте Шамиль прожил три года, после того как перебрался сюда из Гимров, следуя примеру пророка, который покинул Мекку, не желавшую поначалу принимать его веру, и переселился в Медину, Сюда прибывали на совет известные ученые и народные предводители. Отсюда он начинал свои походы, назначал наибов и рассылал воззвания, призывая народы к совместной борьбе за свободу.

Получив разрешение ашильтинцев, Шамиль принялся строить столицу Имамата на горе Ахульго, неподалеку от Ашильты. Вернее, это были две крутые горы, стоявшие так близко друг к другу, что между ними был перекинут мост. Их разделяло узкое ущелье, по которому текла речка Ашильтинка. Низвергаясь за аулом красивым водопадом, речка бежала между Старым и Новым Ахульго и вливалась в полноводную реку Андийское Койсу, которое огибало оба Ахульго двумя полукругами и образовывало гигантский каньон.

Вид у Ахульго был величественный и неприступный. Новое Ахульго соединялось с остальным миром узким перешейком, по которому едва можно было пройти. А Старое Ахульго ашильтинцы и вовсе называли «горой, на которую нет дороги». Обе горы, сверх того, были изрыты пещерами, которые издавна служили убежищами от врагов. В тяжелые времена здесь скрывались не только ашильтинцы, но и беженцы из далеких мест.

Лучшего места для столицы трудно было найти, и скоро здесь вырос новый аул с башнями, мечетями, школой и библиотекой. Ахульго уже становился полнокровной столицей Имамата, когда явился генерал Фезе со своими пушками.

Расположенный амфитеатром над речкой, аул Ашильта тоже был превращен жителями в крепость. Окна и двери они заложили бревнами, в стенах проделали бойницы, а узкие улицы завалили большими камнями.

Разгорелась упорная битва. Но силы оказались слишком неравными, а Шамиль, осажденный в Телетле, не в силах был помочь ашильтинцам.

После штурма и разрушения Ашильты Фезе приказал вырубить и богатые сады ашильтинцев, которые они взращивали веками. Затем генерал принялся за Ахульго, громя его из полевых орудий. Жители столицы и спасавшиеся там семьи ашильтинцев едва успели бежать в соседний аул Чирката. Там же теперь жил и Шамиль со своей семьей. Дом, построенный для него чиркатинцами, служил и резиденцией имама.

Превратив аул на Ахульго в развалины, Фезе велел придать оставшееся огню. Но чудесным образом дом самого Шамиля не сгорел. Как не пострадала и библиотека, укрытая в тайной пещере. Точно так же не сгорел дом Шамиля в Гимрах, когда пылали другие. Люди приписывали это Божьему провидению.

Шамилю больно было смотреть на следы ужасного погрома, он даже не оглядывался на Ахульго, вершины которого призывно смотрели на него из-за ущелья. Ахульго и означало – «Гора призыва» или «Набатная гора». На ней издавна загорались сигнальные костры, если поблизости появлялся неприятель, и с нее звали окрестные аулы на помощь.

Отряд уже покидал Ашильту, когда Шамиль заметил, что над несколькими домами поднимаются дымки. Кое-где на крышах стояли люди, приветственно махая руками. А в садах уже кипела работа. Люди прививали старые деревья и сажали новые. На виноградниках делали обрезку, удобряли землю, выкорчевывали погибшие лозы. В Ашильту возвращалась жизнь.

Завидев Шамиля и его мюридов, к ним отовсюду сбегались дети. Их поднимали на коней и разрешали немного покататься с уздечкой в руках. Кому-то доставалась сушеная курага, кому-то кусок сыру, кому-то горсть мелкой черной хурмы из походных запасов.

Шамиля окружали люди, каждый старался пожать имаму руку, и со всех сторон слышались обычные в горах приветствия:

– С приездом, Шамиль!

– Был ли удачен твой путь?

– Исполнились ли желания твоего сердца?

– Остались ли вы все невредимы?

– Прогнал ли ты своих врагов?

Шамиль старался для каждого найти доброе слово, отвечал, что благодаря Аллаху все хорошо. А затем спросил людей:

– Не рано ли вы принялись за работы?

– Мир ведь, – улыбались люди.

– И дни теплые. Кто тут все восстановит, если не мы?

Всадники потянулись к чиркатинской дороге, вившейся вдоль реки.

– Мир, – говорил про себя Шамиль.