Секс? Деньги? Любовь!

Я закричала и тут же схлопотала увесистую пощечину. Уже сбилась считать, которая это была по счету с момента знакомства с Владом.

– Рот закрой и веди себя тихо, – низким голосом проговорил «Андрюха», – Не хочу попортить тебе личико, но если будешь визжать, не обессудь.

– Что вы собираетесь делать? – мой голос дрожал от страха, а глаза испуганно метались с одного на другого.

Вместо ответа эти уроды стали показывать. Тонкое шелковое платье от Prada они разорвали за секунду, невесомые трусики-стринги тоже не стали для них препятствием. Когда же они широко до боли развели мои ноги, я закричала. Это было единственным, что мне оставалось доступным. Недолго.

– Попытаешь откусить – лишишься зубов, – держа меня за волосы, предупредил Андрюха. Рукой он больно сжал челюсть, заставляя открыть рот, и ворвался своим членом прямо в горло. Второй же насильник уже вовсю пыхтел на мне, сжимая бедра до кровавых синяков.

Это было лишь началом. Началом конца всего, что было важно для меня. Моим планам и целям, моим принципам и подростковой беззаботности. Хотелось умереть в тот момент, но почему-то не получалось даже потерять сознание.

В ту ночь умерла Люба, которую все знали и любили. Больше не было добродушной Любаши, готовой веселиться с друзьями, дарить людям улыбки и радость. Осталась лишь одна телесная оболочка без всякого содержимого внутри.

– А девка-то крепкая, – с восторгом произнес Андрей, отпуская мое безвольное тело.

– Я уже заманался держать ее. Брыкается, как кобыла, – пожаловался второй.

– А ты зайди к ней с головы, – похабно хохотнул первый, – А я пристроюсь сзади.

И снова все повторилось, а потом еще, еще и еще. В комнату кто-то периодически заходил, отпускал едкие комментарии, а некоторые даже присоединялись. Они в открытую скалились, насмехаясь над моими слезами и криками, не чурались того, чтобы ударить. Наверное, это длилось дня три, пока на грани жизни и смерти я не перестала приходить в себя после кратковременных обмороков.

Только тогда меня, как кусок пережеванного мяса, отнесли в комнату к остальным девочкам, проживающим здесь. С тех пор несколько раз в день меня грубо выдергивали из кровати, волочили по полу все в ту же бордовую комнату и насиловали. Только теперь Андрей выступал в роли цепного пса, следя за тем, чтобы я не накинулась на клиента. А мне это было и не нужно. Я закрывала больные глаза, отворачивалась и молча плакала, пока тело терзали чужие мерзкие руки и не только.

– Лежишь, как бревно, – недовольно протянул цербер, возвращая меня обратно, – Клиенты недовольны. Спрашивают, за что только деньги платят в таком приличном месте, как наше.

– За изнасилование, – потрескавшимися губами, прошептала в ответ.

– Шибко умная что ли? – разъярился Андрей, – Да с тобой еще ласково обошлись. Можно сказать по-семейному. Скажи спасибо Владу, что сбагрил сюда, а не отдал кавказцам на растерзание. Вот где было бы изнасилование, овца!

– Передай Владу.., – зашептала я, собирая последние силы, – Пожалуйста…

– Что передать? – грубо тряхнул меня Андрей.

– Пусть… пусть…

– Ну? Что?

– Пусть сдохнет в самых тяжких муках.

Мужик поглядел на меня рыбьими глазами да как расхохотался. Его смех неприятно отзывался гулом в голове. Хотелось заткнуть ему рот грязными тряпками, лишь бы замолчал.

– А ты все-таки боевая, – отсмеявшись, сказал он, – Боевая, но глупая. Хотя тебе всего, сколько там лет? Восемнадцать? Огонь девка!

* * *

Рассказав все это Миле, я горько заплакала. На душе слегка полегче, но скорее всего это потому, что я сытно поела впервые за долгое время. Мне хотелось, чтобы меня пожалели, как в детстве. Чтобы обняли, прижали к себе и гладили по головке, приговаривая, что все пройдет, пройдет и это.

Я столько натерпелась грубостей и злости в своей адрес, что теперь столько же хотела теплоты и заботы. Она была нужна мне, как воздух. И ее я увидела в глазах Милы.

Девушка с жалостью смотрела на меня, гладила по рукам и успокаивала. Чуть позже заговорила.

– Не обижайся, Люба, но твоя история мало чем отличается от большинства других. За некоторым исключением, конечно.

– Вы здесь тоже пленницы? – шмыгнув носом, спросила.

– Кто-то да, а кто-то приехал сюда добровольно. Кого-то мать продала Андрюхе, кого-то он сам подцепил и теперь все никак выгнать не может. Тут же, понимаешь, сколько людей – столько и историй, – мягко улыбнулась она.

– Почему вы не приведете сюда милицию? Почему не попросите тех уродов, что вас насилуют, чтобы они помогли?!

– Потому что мы все хотим жить, Люба. Никто не хочет получить пулю в лоб, – серьезно произнесла она, – И ты держи язык за зубами, если не хочешь к отпетым наркошам. Как бы мерзко и грубо не прозвучало, но тебе действительно повезло, что ты попала сюда. Есть места в тысячу раз хуже. Туда выписывают билет в один конец, так как там никто не выдерживает больше двух недель.

Я все равно молчала, не зная, что на это сказать.

– Ты можешь сейчас злиться, беситься, не понимать моих слов, но со временем, когда успокоишься, поймешь, – продолжила она, – То, что с тобой случилось – это ужасно. Это тяжело пережить и принять, но надо, Люб, надо. Понимаешь? Иначе, зачем вообще жить?

– Я задаюсь тем же вопросом. Зачем мне жить теперь? Меня унизили, растоптали, вытерли об меня ноги! Понимаешь ты это, Мила? – закричала на нее.

– Слишком ты еще мало видела жизнь, поэтому в твоей голове сидят мысли на подобии «зачем мне жить?», – уверенно отрезала она, – Ты молода, чертовски красива даже сейчас, когда похожа на поломанный скелет из пыточной. У тебя впереди еще вся жизнь! Кто знает, как она сложится? Думаешь, здесь девчонкам не везет найти нормального мужика? Ага, щаз! Уже четверых выкупили на моей памяти. Сейчас сидят по домам, как благопристойные жены и пылинки сдувают со своих папиков. Не будешь дурой, вывернешь ситуацию во благо себе!