Дорогой Санта! История волшебной переписки

Летом, наверное, приятно лежать на тёплых досках, под которыми шумит Лан. А ты любишь так лежать? А бывает летний Санта? Интересно, он садовничает?

Наша лужайка внизу ничем не отделена от воды, разве что цветочной клумбой, пустой по зимнему времени. А ты весной что-нибудь сажаешь? Мне нравятся нарциссы.

– Ну что, – сказал мне мальчик, – хочешь нырнуть?

– Не-е, – ответила я. – А ты?

– Нырять я люблю, – сказал он. – Только не при пяти градусах.

Я кивнула.

Ещё бы.

Он стоял, засунув руки в карманы куртки, и смотрел на меня. Он больше меня. Старше. Может, как наш Чарли. Может, даже как Сью.

– М-да, – сказала я. – Тогда я пошла домой.

– М-да, – сказал он. – Приятного соседства. Если вам что-нибудь понадобится – яйца, сахар, мука или что-нибудь не из еды, можно взять у нас. Просто звоните в дверь.

– А, хорошо, – сказала я. – Спасибо.

И мы кивнули друг другу.

Мальчик ушёл.

А я смотрела ему вслед, как он шёл по опавшей листве.

Может, мне и правда зайти к вам. У нас часто чего-нибудь не хватает. Но только не сахара.

Люси

Санта!

В ситуации так ничего и не изменилось.

Что это за Рождество будет, скажи, пожалуйста?

Люси

Дорогой Санта!

Ну, несколько недель до Рождества у тебя ещё есть.

Просто ноябрь – плохое время. Деревья стоят голые, небо серое – и легко понять, почему папа не хочет вставать.

Я бы тоже предпочла остаться в тёплой постели и смотреть из окна на деревья у реки, а не идти в эту дурацкую школу, где эти дурацкие девчонки.

Но ничего не поделаешь.

Так мама всегда говорит. Она уже внизу и готовит завтрак. Я слышу, как она переговаривается с Чарли. Тот, наверное, управляется уже с третьей порцией мюсли. Это потому, что ему тринадцать лет. Так говорит мама.

– Он ещё всю плешь прожрёт, – говорит Сью.

Я слышу её особенно отчётливо, потому что у Сью такой голос, что её хочешь не хочешь, а услышишь.

– Не прожрёт, а проест, – устало говорит мама. Она в последнее время часто звучит устало. – Он же не животное.

– Ты уверена? – спрашивает Сью. У неё есть такая специальная сьюшная интонация. Она при этом, должно быть, морщит нос. Она умеет морщить нос и при этом не выглядеть глупо. Потом она обращается к Чарли: – You are a pig[5 - «Ты свинья» (англ.). Мама в таком случае сказала бы скорее: «Ты поросёнок». Это куда ласковее звучит, я считаю.].

И Чарли громко хрюкает.

Я тут, наверху, смеюсь себе в подушку.

Мама и Сью внизу в кухне тоже смеются.

А папу я совсем не слышу.

Он, наверное, нас тоже не слышит. Наверное, натянул одеяло на голову и свернулся калачиком, как будто ему холодно.

И не отвечает, если с ним заговорить.

Но я всё равно загляну к нему перед тем, как спуститься вниз к остальным. И скажу ему, чтоб не торопился вставать, пока не покажется солнце.

А ты можешь устроить хорошую погоду, Санта?

Мне бы действительно хотелось снега. Снег, который блестит на солнце. Мама говорит, она бывала в этих местах в студенчестве каждую зиму и снег был. В том числе и тогда, когда она встретила здесь этого «сногсшибательного студента из Англии по обмену». То есть папу.

Мама рада, что мы теперь здесь живём. Так она говорит. А я не рада.

Дурацкая Германия.

Пока,

Люси

Дорогой Санта!

Небо вчера было такое ясное, что приходилось щурить глаза.

А воздух – такой холодный, что при дыхании грудь мёрзла изнутри.

И когда мы с Чарли вернулись из школы, папа сидел на скамье в саду и курил. Он был в пижаме (поверх пижамы куртка, понятно), но не спал. И он улыбнулся, когда нас увидел.

– Эй вы, огурчата, – сказал он. – Подите-ка сюда.

Притянул нас к себе обеими руками. Чарли сидел у него по левую руку, а я по правую, и мы вместе смотрели, как белочка снуёт по облетевшей листве и как река блестит на солнце.

Красиво было.