Филипп был задет – его выдали выразительные черты лица. Он старался это скрыть, но его улыбка выглядела искусственной и напряженной.
– Хорошо, – сказал он, – идемте же вниз.
Они дошли до середины лестницы, когда сильный стук в дверь заставил обоих вздрогнуть.
– Но это не может быть тетя Маргарет! – испуганно сказала Фрэнсис.
Прибежал мистер Уилсон. На его лице было написано возмущение таким безобразным поведением, которое проявлял неизвестный гость. Он открыл дверь – и тут же мимо него в холл ворвалась молодая женщина. Ее промокшее пальто, прилипшее к телу, походило на половую тряпку, мокрые спутанные волосы свисали на плечи. Под правым глазом у нее была рана, из которой сочилась кровь.
– Здесь живет Фрэнсис Грей? – спросила она.
– Могу я узнать ваше имя? – недовольно спросил Уилсон.
– Это я мисс Грей. – Фрэнсис спустилась по лестнице и едва успела подхватить молодую женщину, которая чуть не упала на пол. Вместе с Уилсоном они довели ее до стула и помогли сесть.
– Извините, – прошептала незнакомка. Ее губы побелели. – У меня всего лишь немного закружилась голова.
Фрэнсис вынула носовой платок и приложила его к ране.
– Уилсон, принесите, пожалуйста, что-нибудь дезинфицирующее, – попросила она, – а вы, Филипп, – бренди тети Маргарет. Ей нужно восстановить кровообращение.
Филипп сразу же послушно отправился за бренди, а Уилсон замешкался.
– Мы ничего не знаем о личности этой… – начал он.
– Луиза Эпплтон, – ответила женщина слабым голосом. – Меня послала Элис Чэпмен.
– Элис? – Фрэнсис сразу встревожилась. – Сделайте же наконец то, что я вам сказала! – набросилась она на Уилсона. Потом села на корточки рядом с Луизой и взяла ее за руку. – Что с Элис?
– Ее арестовали. Она ранена. Она еще успела назвать мне ваше имя и ваш адрес. Вы должны сообщить об этом жениху Элис. – Она явно боролась со слезами. – Это было так ужасно!..
– Вас задержала полиция?
Луиза не смогла больше сдерживать плач.
– Я еще никогда не видела, чтобы мужчины с такой жестокостью обращались с женщинами, – всхлипывала она. – Они затаскивали женщин в подъезды и там их избивали. Они бросали их на пол и пинали ногами куда попало. Они таскали их за волосы и целенаправленно били в грудь. У меня было чувство, что они хотят нас убить.
Пришел Филипп с бренди в руках. Фрэнсис наполнила бокал и протянула его Луизе.
– Вот. Выпейте. Вам это поможет.
Пальцы Луизы дрожали. Она стала пить бренди маленькими глотками, и ее щеки постепенно розовели.
– Я никогда этого не забуду, – прошептала она, – никогда, покуда жива. Мы хотим получить право голоса. Мы хотим иметь право, которое веками принадлежало мужчинам. И за это они расправились с нами как с преступницами…
– Элис отправили в тюрьму? – спросила Фрэнсис. – Или в больницу? Вы сказали, что она ранена.
– Насколько я поняла, ее должны отправить в тюрьму Холлоуэй. Я надеюсь, что там о ней как-то позаботятся. Она была вся в крови…
Голос Луизы опять задрожал, и Фрэнсис быстро налила ей еще немного бренди. Потом она сказала:
– Я поеду в тюрьму Холлоуэй. Я должна узнать, могу ли хоть чем-то помочь Элис.
– Вы не должны этого делать! – испуганно возразил Филипп.
Из хозяйственных помещений, расположенных в полуподвале, появился мистер Уилсон; за ним шла кухарка, в руках которой были флакончик с йодом и пачка бинтов.
– Что случилось? – спросила она.
– Полиция избила суфражеток и многих из них арестовала, – объяснила Фрэнсис. – Мисс Эпплтон тоже досталось.
Как мистер Уилсон, так и кухарка мисс Вентворс из чистого убеждения не признавали суфражеток, их методы и цели; но материнское сердце кухарки, кажется, дрогнуло, когда та увидела бледную, промокшую насквозь женщину, которая, дрожа как осиновый лист, сидела съежившись на стуле, а на ее щеке запеклась кровь.
– Она заболеет, сидя в мокрой одежде! – сказала мисс Вентворс. – Ей надо немедленно принять горячую ванну и лечь в теплую постель.
– Займитесь этим, мисс Вентворс, – распорядилась Фрэнсис. – Наполните ей ванну и приготовьте для нее гостевую комнату. Я еду сейчас же в тюрьму Холлоуэй!
– Нет! – крикнули в один голос мистер Уилсон, мисс Вентворс и Филипп. Но Фрэнсис уже бежала вверх по лестнице, чтобы взять свое пальто.
Филипп побежал за ней.
– Вы ведь даже не знаете, где это!
– Я возьму извозчика.
– Я поеду с вами.
– Об этом не может быть и речи. Кто-то должен остаться дома и объяснить все тете Маргарет. Ей и без того хватает в жизни всяких кошмаров…
– Но здесь остается Уилсон и мисс Вентворс. Они и расскажут ей, что случилось!
– Филипп, будьте благоразумны! – Фрэнсис взяла из шкафа пальто и шарф, чтобы надеть его на голову. – Останьтесь здесь и успокойте тетю Маргарет.
Филипп стоял в дверях. В этот момент Фрэнсис была не в состоянии это осознать, но позднее она вспомнила, что у него впервые было выражение лица не обиженного ребенка, а мужчины.
– В это время я не позволю вам ходить по Лондону в одиночку, Фрэнсис. Или я пойду с вами, или вы никуда не пойдете!
Она коротко рассмеялась.
– Вы думаете, что мне требуется ваше разрешение?
Но он стоял в дверях как скала, и Фрэнсис знала, что потратит уйму времени, если начнет с ним спорить.
– Тогда пойдемте, три тысячи чертей, – сказала она. – Я не могу сейчас с вами дискутировать.
Филипп кивнул. Минут пять спустя они мчались через дождь и туман, в мгновение вымокнув до нитки.
То было 18 ноября 1910 года, и этот день вошел в историю движения за права женщин как «Черная пятница». В этот день были арестованы 115 женщин; полиция действовала в отношении демонстрантов с невиданной ранее жестокостью. Кристабель Панкхёрст обвинила впоследствии министра внутренних дел Уинстона Черчилля в том, что тот санкционировал свирепые действия полиции в отношении женщин. Это был упрек, который настолько возмутил Черчилля, что он собирался обвинить Кристабель Панкхёрст в клевете.