А это что за вопрос?
– Мулат, – отвечает внук.
И что это за ответ? Он же просто светлее меня, вот и всё. Зачем отмежевывается от родни? Переписчик яростно строчит, стараясь не отставать.
– Моя жена Фрэнсис, сорока двух лет, из Вирджинии. Мулатка. Двое сыновей. Наш старший, Сэмюэл, живет отдельно, а Шелтон еще на занятиях. Учится в… – В голосе Ники слышна гордость. Для него свет сошелся клином на этих мальчиках. Шелтон учится на кузнеца. Но Ники надо быть осторожней. Белым людям вовсе не нравится слышать в наших голосах гордость.
– Твоя жена из Старой Вирджинии? – уточняет переписчик.
А что, есть и Новая?
– Да. Но все наши дети родились здесь, в Огайо.
У меня в голове голос внука продолжает: «И все мы мулаты, кроме…»
Зекииль соединил сухие кости.
Я закрываю глаза и позволяю солнышку согреть веки. Солнце. Тепло. Вспоминаю места, где тепло было каждый день, как и ощущение солнца на коже. А теперь я ощущаю взгляд переписчика. Он должен записать и меня, но я знаю, о чем он думает. А думает он, что я не в счет. И я помалкиваю, ибо уже сказала людям почти все, что хотела, ради чего явилась на эту землю.
За меня отвечает внук.
– Это моя бабушка. Мариам Присцилла Грейс. П-р…
– Я знаю, как это пишется, – бурчит белый.
Я чувствую, как мне в плечо впиваются пальцы Фанни.
Держи себя в руках, девочка.
– Сколько же ей лет? На вид уж очень стара.
– Сто двенадцать. Родилась в тысяча семьсот пятьдесят восьмом году. Или шестьдесят восьмом. Я не уверен, да и она тоже. Но никак не меньше девяноста.
– А ее саму ты не можешь спросить?
Ники объясняет мужчине, что я очень молчалива. Проходит несколько мгновений, и я понимаю, что внук жестом дает понять переписчику, что я маленько не в себе. Сам-то он, конечно, в это не верит, просто тогда люди оставляют меня в покое. Я решаю всхрапнуть. Позади фыркает Фанни.
– Мама Грейс… она слепая, – продолжает Ники.
Для кого как. Кое-что я вижу.
– И откуда она?
– Из Вирджинии.
Меня передергивает.
Да нет же, я не оттуда! Впрочем, меня никто не слышит. Но да, я из Вирджинии, прожила там много лет. И нет. Не оттуда. Вирджиния похожа на Огайо: дом, да не дом. Жизнь, да не жизнь… просто привыкла, ведь столько родных душ потеряла, столько урожаев вырастила, стольким младенцам появиться на свет помогла, на земле, где… семена и грехи.
Вирджиния мне знакома, да. Но родилась я не там.
Фанни прерывает мужа:
– Простите, сэр, вы хотите знать, откуда мама Грейс приехала? Или где она родилась?
Я слышу в ее голосе знакомую гордость. Фанни умеет читать, писать и считать. В школе преподает. Она сильная, Фанни.
– А это имеет значение? – спрашивает мужчина. В его голосе слышно раздражение, и я знаю… догадываюсь, что он думает обо мне. Я знаю, кого он видит: старую слепую негритянку, больную, уже ни на что не годную и не стоящую даже двух центов, не говоря уже о 1500 долларах, которые Нэш получил, продав меня Маккалоху. Переписчик откашливается.
– Официально, – заявляет он Фанни, – здесь написано «место рождения».
– Ну, что же, – девочка старается не важничать, чтобы не провоцировать этого белого, – мама Грейс родилась в Африке.
Это слово ударило меня по лицу, будто Фанни дала мне пощечину. Я даже почти встала.
Африка.
Я не слышала этого слова, пока не оказалась… здесь. А побывать-то мне довелось во всяких местах со странными названиями и жить разными жизнями. Я их позабыла. Почти. Но не совсем. Не могу.
Теннесси. Остановка.
Старая Вирджиния, говорят, теперь есть еще одна.
Ямайка, помню ее запах. Помню первое место, где я ступила на твердую землю после стольких дней в море… этом бескрайнем, прекрасном, темном, ужасном, смертельном море… по волнам плывут обтянутые кожей кости, а за ними мчатся огромные плавники. Караван смерти. Очень похоже…
Южная Каролина и тот остров, где игбо[2 - Народ в Юго-восточной Нигерии.] выходили в море.
Норфолк.
А теперь этот Огайо и разлившаяся быстрая грязно-коричневая река.
Я много где побывала и отправилась назад. И оказалась в том месте, о котором сказала Фрэнсис. Африка.
Не помню даже, как это и называется-то. Странное такое слово, трудно выговорить. Совсем не так, как давным-давно, в то время, когда я жила там…
– Что ты сказала, мама Грейс? – спрашивает Ники. – Иногда она что-то бормочет, – поясняет он переписчику.
Я открыла рот, но оттуда не вылетело ни звука. Тогда я открыла глаза и моргнула. Солнце, собираясь отправиться освещать другую сторону мира, сияло во всю мочь. Откуда я родом? Я вижу место, которое так давно покинула. У него есть свое название. При мысли о нем у меня перехватывает горло. Запахи… Звуки, пение птиц, птиц, которые сюда не долетают. Прошли годы, десятилетия, несколько жизней… Интересно, существует ли еще это место? Я познакомилась со многими оттуда, когда выбралась из той большой лодки. Некоторые были похожи на меня, и речи их были мне так же знакомы и близки, как душа моей матери. Были и другие. Стоя бок о бок с ними на рынках, я выучила некоторые их слова. Эти люди были темнокожими, как и я, но их лица отличались от моего. Многие вели себя странно, некоторые поклонялись злым богам. Они пели свои песни о землях по ту сторону бескрайних воды и песка и о тамошних событиях. Да, я знала многих, таких, как я, привезенных издалека…
Что произошло там после того, как нас насильно переселили сюда? Землю затопили мрачные воды, как пелось в старинных песнях? Или ее постигла мерзость запустения? Она превратилась в пустыню, в место, о котором синекожие печальные люди[3 - Возможно, имеются в виду туареги, которые постоянно носят одежду, окрашенную индиго, и краска придает их коже голубоватый оттенок.] рассказывали в своих сказках, – там нет ни деревьев, ни воды, а только песок, похожий на волны?
Там больше нет людей? Их всех… нас всех привезли сюда?
Мы называли это место по-разному, многими именами, но они обозначали одно и то же место. И никто, пришедший оттуда, никогда не употреблял это слово: Африка.
Никто.
И вот теперь я, та, что прожила очень долго, сижу и думаю, а не единственная ли я в этой Америке, кто помнит, откуда мы все были.