Оюан знал, почему рычит собака. Потому же, почему птицы летят прочь от его тени, а огонь меркнет, когда он проходит мимо.
Это всё призраки.
Он их не видел – в отличие от тех, кто наделен Небесным Мандатом, как поговаривают. Но призраки шли за ним по пятам. С тех пор как погиб Эсень, они повадились сниться ему – родичи-мертвецы в изодранных белых одеждах взирали на Оюана пустыми черными очами. Ждали, пока он вернет им покой.
Ослепленный своей мукой, генерал подумал: «Скоро».
* * *
Нож Оюана легко полосовал козлиную кожу на ремешки взамен износившейся нащечной части уздечки. На маленьком столике, стоявшем рядом на постели, были разложены инструменты и горела свеча из пчелиного воска. Чинить сбрую – работа для конюха, но чем ближе был день выступления, тем чаще он брался за мелкие дела, чтобы время пролетало быстрее.
Оюан разогрел лезвие в пламени свечки. Размечать стежки на коже было проще незаточенной стороной раскаленного клинка. Он смотрел на затухающий огонь – и вдруг силой какой-то чудовищной алхимии запахи свечки, горячего металла и кожи слились в одно воспоминание – не конкретное, как с горечью подумал генерал, а в ощущение Эсеня. Тогда боль вернулась. И не было ей конца.
Едва понимая, что делает, ведомый инстинктом отчаяния, рефлексом, бездумным воплем о прекращении боли, Оюан закатал узкий левый рукав и плашмя приложил раскаленный металл к собственной коже.
Как же больно! Он уставился на руку в немой муке. Боль выжигала горе, пока сознание не обратилось в сплошной белый крик.
Задолго до того как Оюан стал солдатом, привычным к любым физическим неудобствам, раскаленный нож превратил его в того, кто он есть. Такая боль была ему знакома. Он знал, что эту боль – в отличие от той, другой – можно пережить. Тяжело дыша, он отнял клинок от запястья. Вдоль браслета, собранного из нефрита и золота из кос Эсеня, протянулся ужасный ожог. В голове все нарастал и нарастал белый вопль. Оюан позволил себе раствориться в нем. Теперь вместо разума пылало тело, начисто стирая его личность вместе с чувствами.
Он не знал, сколько длилось забытье. Кажется, долго.
– Генерал.
Тот рывком обернулся. В дверях стоял Шао. И давно он там стоит? На коленях у Оюана лежала забытая уздечка. Он одернул рукав, с мрачным стыдом пряча ожог и браслет. Рука все еще саднила.
Шао вошел. Видимо, счел, что приглашения не требуется, учитывая, сколько раз он впустую окликал Оюана. За ним вошли Гэн и командир Чу, еще один соучастник заговора. Оюан встал. Без доспехов, не успев прийти в себя. Больше похоже на противостояние, чем на собрание. Он вдруг осознал, что до сих пор сжимает в руке нож.
– Генерал Оюан, – произнес Шао, не отдав ему честь.
Взгляд его скользнул по ножу. Он иронично и в то же время понимающе улыбнулся. Кривая улыбка командира напомнила Оюану взмах меча. Но Шао всегда такой, может, он и не заметил, чем занят генерал.
– Вы не получили моего сообщения?
Спохватившись, генерал вспомнил, как отмахнулся от молодого солдата. Когда же это было? Утром, наверное. А уже перевалило за полдень.
– Сейчас вы здесь, – кратко ответил он. – В чем дело?
– Сегодня утром командир Линь со своими инженерами не присутствовал на перекличке в казармах. – Договорив, Шао всегда замирал с приоткрытым ртом, как щука, готовая цапнуть.
Кажется, Гэн что-то говорил на днях насчет командира Линя… или Чу?
– То есть?
– То есть командир Линь, который просил вас о встрече три дня назад, чтобы обсудить разногласия, но не был услышан, решил дезертировать.
Оюан встретился неприязненным взглядом с Шао. Его совершенно не интересовали кадровые проблемы. Ему было душно и яростно хотелось, чтобы его оставили одного.
– У нас еще три инженерных подразделения, не так ли? Не понимаю, в чем сложность.
Гэн и Чу принялись неуверенно переминаться с ноги на ногу, но Шао так просто не собьешь. Помедлив, он ответил:
– Ожидание сложно дается даже лучшей из армий. Вашаже армия состоит из рекрутов, которые совсем недавно замарали руки хладнокровным убийством собственных командиров. Им бессмысленно надеяться на награду. И тут они видят, как уходят сразу сто человек. Поверьте, никакая верность не удержит остальных.
Под прямолинейным ответом скрывалось презрение, вызванное очевидным фактом: евнух, вроде Оюана, едва ли способен завоевать уважение полноценных мужчин, не говоря уж об их верности.
– Хотите, чтобы они остались, – дайте им что-нибудь взамен.
– Независимость наньжэней от монголов – уже награда, – твердо сказал Оюан.
Шао скривил губы еще сильнее. Его высокие материи не впечатляли.
– Не забывайте, что они, при всей своей преданности, – всего лишь обычные люди. Им нужно кормить собственные семьи, – вставил Чу. Оюана он невыразимо раздражал. Что-то бесило в его мягком, круглом, как у сурка, лице. А может, всему виной излишняя учтивость, чересчур вкрадчивая походка… Так и хочется врезать.
– Помните прошлогоднее наводнение? – добавил Гэн. – В Хэнани почти все крестьяне остались без урожая. Кто работает на Принца Хэнани, как-то еще выкрутились. Ведь Господин Ван простил наши долги. В других местах людям пришлось тяжело. Если вы сможете заплатить рекрутам золотом, шелком, солью – чем-нибудь, что можно отослать семьям, – они останутся.
Оюан смутно помнил, как Ван Баосян позаимствовал у него солдат – копать канавы. Очевидно, Господин Ван ныне Принц Хэнани. Теперь, когда Эсень и Оюан исчезли из его жизни, он, наверное, пересчитывает золото и нянчится с крестьянами, ища способ повысить урожайность. Генерал желчно подумал: «Ну, Вану-то все оказалось на руку».
– Пустые слова. У нас нет золота. И шелка. И соли тоже нет.
– Мы можем их добыть, – кратко ответил Шао. – В пределах досягаемости лежат несколько городов Чжу Юаньчжана. Когда он перенес свою столицу из Анфэня в Интянь, окраины остались без защиты. Мы легко возьмем эти города и добудем все, что нужно.
– И отложим наступление на Даду? – огрызнулся Оюан. – Нет уж!
Ярость начинала его душить при одной только мысли о том, чтобы ждать, ждать еще.
– Довольно! Пошлите за ними вдогонку небольшой отряд легковооруженных всадников. Пусть выследят этих дезертиров, сдерут шкуру со всех до единого, а трупы развесят на стенах. Говорите, людям нужна причина для верности? Ну вот им и причина!
Он повернулся к гостям спиной и сел. Огонек свечи затрепетал на фитильке и опал – это нож погрузился в пламя. Когда лезвие прогрелось и Оюан снова взялся за кожаный ремешок, командиры уже ушли.
* * *
– Почему повсюду битая черепица?! – рявкнул Оюан с порога зала, который служил им штабом. Неизвестно почему, передний двор был весь усыпан обломками, как после землетрясения.
Совещавшиеся тесным кругом Шао, Гэн и Чу подняли головы. Шао произнес фальшиво-приятным голосом:
– Отвечаю на вопрос генерала: так люди выразили свою благодарность за новые украшения, которые вы развесили вокруг города. Полагаю, черепицу кидать легче, нежели камни.
Горячий ветер залетал в здание, неся с собой отвратительный запах мертвечины, помоев и дыма, но у Оюана был крепкий желудок. Он тяжело взглянул на Шао:
– Однако дезертиров больше не было. До них дошло.
Шао не без сарказма отозвался:
– Да уж.
И кинул Оюану свиток с донесением.
– Только что доставили, от северной разведки. Вам понравится.