Объятия незнакомца

Господи! Да что же такое происходит с ней, если даже после того, что он сделал, она продолжает любить его?

– Не получится, – сказал он просто.

– Почему?

– Потому что я отыщу тебя. От остальных ты, возможно, и спрячешься, но от меня никогда. Где бы ты ни скрывалась, я найду тебя. Ты сбежишь – я брошусь вдогонку, ты ускользнешь – я поймаю тебя. Я люблю тебя, Мари Николь ле Бон.

Она закрыла ладонью глаза. Ей стоило невероятных усилий сдержать слезы. У нее не оставалось сил, чтобы спорить с ним.

– Пуститься в бега это не выход, – сказал он. – У меня есть другой план, и он может сработать. Но для этого я попрошу тебя быть откровенной со мной. Скажи, остались ли где-то хоть какие-то крупицы того соединения?

Она покачала головой.

– У Армана был всего один крохотный пакетик, и он отдал его военным.

– А они испытали его на корабле Джулиана. Они оставят тебя в покое, только если получат от тебя такой же порошок.

– Все, что у меня было, сгорело вместе с лабораторией. Если только я снова приготовлю его…

– Отлично. Значит, мой план имеет шансы на успех. Уронив руку на колено, она недоверчиво посмотрела на него.

– Какой план?

Таинственная улыбка заиграла на его губах:

– Мы дадим им то, чего они так жаждут.

Глава 26

– Мы пришли к соглашению, милорд.

Макс поставил стакан, чувствуя, как по телу его разливается тепло оттого, что он коснулся ее плечом. Прикосновение было случайным, но она, разумеется, думала иначе.

– Прошу извинить меня, мадемуазель, – подчеркнуто-вежливо произнес он, возвращаясь на свою сторону стола.

Мари высыпала содержимое стакана в один из ящиков. Два десятка совершенно одинаковых ящиков для рассады, все надписанные и заполненные землей, из которой уже пробивались молодые побеги, были выстроены ровными рядами на огромном столе.

– Я согласилась сотрудничать с вами только из научного интереса, – напомнила она.

Макс решил не придавать большого значения той презрительной отчужденности, с которой она разговаривала с ним – как старался не обращать внимания на боль в груди, левом плече, в голове, – и потушил горелку.

– Конечно, мадемуазель. – В его тоне, однако, прозвучала злость. – Я отлично помню ваши слова. Наше сотрудничество обусловлено «исключительно интеллектуальным, научным, рациональным интересом».

Мари метнула на него быстрый взгляд поверх стаканов, воронок и штативов, загромождавших стол.

– Именно. Хотя я и не очень понимаю, для чего нам работать вместе. Я прекрасно справилась бы сама.

– Однако вы получили в свое распоряжение целую лабораторию только благодаря моему положению в университете, – напомнил он.

– Вы правы, – неохотно согласилась она и сосредоточилась на эксперименте.

Макс хмурился. Все шло совсем не так, как он предполагал.

Эту тихую лабораторию, размещавшуюся во втором этаже учебного здания и летом пустовавшую, одолжил ему приятель. Он также предоставил им все необходимое оборудование, не задавая при этом лишних вопросов. Но их попытки нейтрализовать неустойчивые аспекты ее соединения оказывались пока не слишком успешными.

К тому же Макс был принужден пойти на определенные уступки, иначе она ни в какую не желала сотрудничать с ним. Он не должен был предпринимать никаких попыток к сближению, прикасаться к ней, а также говорить, что любит ее.

И это уже начинало бесить его. Они работали бок о бок ежедневно, с раннего утра до позднего вечера, но она шарахалась при каждом его приближении; более того, она настояла, чтобы они возвращались домой в отдельных экипажах.

Он, в свою очередь, безопасности ради настоял на вооруженной охране и на разных маршрутах до дома.

Он надеялся, что совместная работа сблизит их, что она наконец-таки поверит в искренность его чувств. Но она держалась с ним еще более отчужденно, чем когда-либо. И понять, что же она на самом деле испытывает к нему, становилось все труднее.

Если, конечно, она вообще питает к нему какие-то чувства.

Мари склонилась над очередным ящиком:

– Должна признать, милорд, вы действительно неплохо разбираетесь в химии.

– О-о, вы бесконечно добры, мадемуазель, – с сардонической улыбкой ответил он и принялся вытирать свой стакан.

Факт состоял в том, что его знания были абсолютно комплиментарны ее умениям. Она была знатоком по части эксперимента, начиная с проектирования опыта и кончая анализом его результатов, а он был силен в теории, умея свести многочисленные результаты в один.

Не говоря уж о том, что он лучше ее разбирался во взрывчатых веществах и оружии.

– Я хотела бы еще раз подчеркнуть, – сказала она, не отрывая взгляда от ящика. – Как только наша работа – моя работа – над удобрением будет завершена, я немедленно покину ваш дом. Ведь таков был наш уговор, милорд?

Она испытующе посмотрела на него. За этим вопросом он угадал другой. Или вы опять обманываете меня, лорд Максимилиан д'Авенант?

– Вы вольны поступать как вам угодно, – заверил он ее. – Когда мы найдем способ усовершенствовать ваше удобрение, а следовательно, обеспечить вашу безопасность, вы уедете. Вам не придется больше терпеть мое общество.

Не ответив, она вернулась к работе.

На ее лице не было ни облегчения, ни сожаления.

Там не было ничего. Но ведь что-то же она должна испытывать при мысли о том, что никогда больше не увидит его? Ему хотелось потребовать от нее ответа, но вопросы, касающиеся их взаимоотношений – или отсутствия таковых, – обсуждению не подлежали.

Придвинув табурет, он тяжело опустился на него. Его силы иссякли. Все его старания не приводили ни к чему. Потирая ноющее плечо, он наблюдал за Мари.

После последнего их разговора, который состоялся четыре дня назад, он ни разу не заметил в ее взгляде ни злости, ни презрения. Однако следовало признать, что она вообще не так уж часто обращала на него свой взгляд. Они заключили перемирие, прекратили военные действия в интересах науки и в надежде спасти людей, живущих по обе стороны пролива.

Но он уже начинал жалеть об этом. Вынужденный мир оказывался хуже ада. Находиться постоянно рядом с ней, с той, которую он любит, и при этом не иметь возможности даже подойти к ней, – это было невыносимо.

Кроме того, он обнаружил, что ему весьма сложно сосредоточиться на работе; его мучили желания, воспоминания… даже фантазии. Воображение рисовало ему, как он заключает ее в объятия, осыпает ее поцелуями, и она отдается ему прямо здесь, в лаборатории, на полу. Мысль эта казалась чудовищной, дикой…

И нестерпимо соблазнительной.

Нет, это немыслимо.