Вид у нее был недоверчивый.
– Давай. Иди сюда.
Я подвела ее ко входной двери и показала, как закрывать замок и как можно еще и заблокировать ручку с помощью ножки стула. Мы договорились, как я буду стучать, чтобы она знала, что это я. После этого мы заперли все пустые комнаты в квартире, закрыли нашу спальню, а также подперли дверь стулом. Хелена улыбнулась, а когда я вручила ей юбку, улыбка стала еще шире. Она уселась на один из двух оставшихся стульев и стала есть хлеб.
– Она называла тебя Фусей, – затараторила сестра с набитым ртом. – Михал тебя тоже так звал. – Она говорила о нашем старшем брате. – А я не помню, как тебя называла. В шутку.
Она и не могла помнить, потому что была совсем маленькой, когда я уехала из дому.
– Можно я буду звать тебя Фусей? – спросила Хелена.
Все меня так звали. И я ответила:
– Называй меня как хочешь.
Хелена задумалась, а потом, пожав плечами, сказала:
– Я буду звать тебя Стефи.
Вечером, спрятав под пальто свертки с едой для Диамантов, я захлопнула дверь и услышала щелчок закрываемого замка и чирканье стула по стенке с обратной стороны.
Мне хотелось запереть сестру в квартире и держать ее там, пока не закончится война.
А еще больше мне хотелось закрыться там с ней вдвоем.
Когда я подошла к ограде, было почти семь. Солнце уже опустилось за крыши домов, но все еще было очень тепло, и вид у меня в пальто был довольно странный. Я ждала, стоя за углом, нервно притопывая ногой: на стене у меня над головой висел новый плакат, обещающий СМЕРТЬ ТЕМ, КТО ПОМОГАЕТ ЕВРЕЯМ. Меня пугало, что его повесили именно здесь. Как будто немцы знали, что это предупреждение адресовано тому, кто будет стоять на этом месте. Вскоре из проулка с другой стороны ограды послышалось насвистываемое танго.
Я вышла из-за угла и нырнула в узкий проход, перегороженный столбами с колючей проволокой. Макс уже ждал меня с другой стороны, но, вместо того чтобы забрать у меня свертки, он выдернул столб из земли и втащил меня на территорию гетто.
– Ш-ш-ш, – он приложил палец к губам в ответ на мои протесты, – у тебя есть с собой носовой платок?
Не дожидаясь, пока я отвечу, он вытащил платок из моего кармана и повязал его на мой правый рукав. Затем подвел меня к двери какой-то постройки и ввел меня внутрь. Мы оказались в заброшенном складском помещении, темном и сыром, из тех, в которых в изобилии водятся крысы. Макс зашептал мне в ухо:
– Они собираются устроить в гетто Aktion[23 - Акцию (нем.)].
– Что это…
– Всех, у кого нет рабочей карточки, отправят в трудовой лагерь.
Я больше не доверяла словам «трудовой лагерь».
– Почему ты говоришь шепотом?
– Потому что на нас могут донести немцам. Даже евреи могут это сделать, надеясь, что спасут этим свою жизнь.
– У тебя есть рабочая карточка?
В темноте я почувствовала, что он кивнул.
– И у Хаима есть, и у Хенека, и у его девушки. А у наших родителей нет.
– Значит, их отправят?
Он опять кивнул.
– Когда?
– В один из ближайших дней. Поэтому мы отдадим все это им… – Он держал в руках пакеты с едой. – Во всяком случае, столько, сколько они смогут унести.
Эта новость так ошеломила меня, что я даже не успела ее толком осознать. Сделаю это позже.
– Ты сможешь принести еще продуктов, – спросил он, – на будущее? У тебя осталось что-нибудь на продажу?
Я в нескольких словах рассказала ему о Хелене и о том, как трудно найти заработок, за исключением работы на немцев, но, чтобы ее получить, нужны деньги.
– Хорошо. Я спрошу. И, Фуся… – мне показалось, что он потер голову, – я хотел спросить…
Он замолчал, и мы прислушались. Послышался резкий стук сапог охранника. Он прошел мимо нашей двери по узкому проходу, и мы услышали лязганье колючей проволоки. Затем сапоги снова протопали мимо нашей двери, и постепенно звук затих в отдалении.
– Мне кажется, они знают насчет забора, – прошептала я.
– Думаю, ты права. Давай встретимся завтра здесь, внутри, а после этого поищем новое место.
Он снова потер голову.
– Мне надо у тебя спросить. Насчет письма.
Внутри у меня все сжалось. Я едва слышала Макса.
– Ты ведь солгала, да? Что все произошло… быстро.
Я не могла говорить. Если бы я успела вовремя, то, может, ничего бы и не случилось. Может, Изя был бы теперь с нами. Никто не смог бы почувствовать эту боль глубже, чем Макс. Ведь Изя занял его место. Крепко стиснув зубы, я кивнула.
– Хорошо, – сказал Макс. – Хорошо.
Несколько минут мы молча стояли в сырой темноте, потом он прислушался, приложив ухо к двери.
– Думаю, на дороге никого нет. Будь осторожна и… – Он поймал мою руку и поцеловал ее. – Спасибо, что ты скрыла это от Mame.
Я торопливо выбралась из-за забора, а когда завернула за угол и оказалась рядом с плакатом, там никого не было. Так же как никого не было и следующим вечером, когда Макс передал мне две рубашки, часы и брошь, которая прежде была зашита в поясе у пани Диамант.
– Используй это, чтобы получить работу, – сказал Макс. – Нам придется поголодать, но зато, если у тебя появится постоянный заработок, у всех нас будет еда.
Я спрятала ценности под пальто, но на этот раз, когда уже установила столб на место, рядом с пустым складом послышалась отрывистая немецкая речь. Затем раздался голос Макса, уверявшего, что он не сделал ничего дурного, просто искал своего дядю, который…
Я завернула за угол и стояла под плакатом с закрытыми глазами, тяжело дыша и слушая удары кулаков по живому телу.
Господи, молю тебя, не дай им убить Макса.