Укромное место

– Мы никогда не останавливались в самом Белфасте, – сказала я. – Мы ночевали в отеле за городом.

Она ничего не ответила.

– Он хотел как лучше! – протестовала я. – Он не держал в секрете наши отношения.

Но как только произнесла эти слова, я невольно подумала о том, что никогда не встречалась с его друзьями. Или с членами его семьи. И мы никогда не гуляли по Белфасту вдвоем. В Дублине мы ходили в кино и рестораны, но тоже никогда не звали никого из моих друзей. Единственной, кто его, собственно, видел, была Сирша, и то, только мельком, когда Брэд приехал на квартиру, незадолго до того, как уехала она сама. Люди на работе знали, что у меня есть парень – и только. Я никогда не упоминала его имени.

– Мне он понравился, – сказала Сирша. – Он мне показался таким, довольно прямолинейным парнем. Но…

– Но – что? – спросила я.

– Ничего. – Она посмотрела на меня с сочувствием. – Это ужасно, Джуно. Совершенный кошмар.

На экране телевизора мелькали душераздирающие картинки. Разрушенные жилые дома, руины административных зданий, поваленные деревья, погибший город. И разбитые жизни.

Включая и мою несчастную жизнь.

* * *

Круглосуточные новости в бегущей строке и повторяющися выпуски раньше меня всегда раздражали, но я провела остаток дня перед телевизором, глядя на то, как одни и те же репортеры говорили об одном и том же, снова и снова, и надеясь, что смогу получить больше информации о Брэде. Однако я так и не узнала ничего нового, пока не включила вечером новости телеканала РТЭ.

– «Брэд Макинтайр был консультирующим рентгенологом. Работая в Белфасте, он также практиковал и в частной клинике в южном муниципальном округе Дублина, – сказал диктор. – Он пользовался авторитетом у коллег и все отзывались о нём очень хорошо…»

Сообщение прервал ролик, где сотрудник клиники в Белфасте говорил на камеру:

– «Брэд Макинтайр был великолепным рентгенологом, – сказал он. – Он прекрасно общался как с коллегами, так и с пациентами, все любили его за душевность…»

Затем появился сюжет, снятый возле клиники в Дублине.

– «Я не могу поверить, – говорила молоденькая медсестра. – Макинтайр был здесь на прошлой неделе, рассуждал о новом оборудовании и… – Она тряхнула короткими волосами. – Это ужасная трагедия. Погибла его красавица-жена, остался сиротой сын. Каково это, потерять родителей таким образом!»

И в конце еще один ролик, снова из Белфаста.

– «В лице Брэда мы потеряли бесценного члена семьи, – говорил высокий, хорошо сложенный светловолосый мужчина с темно-серыми глазами. В его речи слышался акцент, чуть более южный, чем у Брэда. На нем был черный костюм, и он уверенно выговаривал слова. – Брэд всегда участвовал во всех делах семьи вместе со своей чудесной женой Александрой и очаровательным сыном Диланом. Нас совершенно сломило происшедшее, и мы всем сердцем молимся, чтобы Дилан полностью выздоровел. Брэд и Александра поехали в Сан-Алессио с сыном, чтобы навестить родственников Александры. Они ездили туда каждый год. Брэдлюбил этот город, его там хорошо знают. Он считал визиты в Сан-Алессио важной частью своей жизни. Я хочу отдать дань памяти ему и Александре, и также поблагодарить итальянских спасателей, которые сделали всё возможное, чтобы спасти их. Я бы также хотел поблагодарить за своевременную госпитализацию Дилана. Все наши мысли и молитвы обращены к малышу и к другим людям, пострадавшим в этой ужасающей трагедии».

Начался новый новостной сюжет, а я еще долго сидела, уставившись в экран.

Брэд мертв.

И его жена тоже.

Его сын серьезно пострадал.

А я не понимаю, как мне жить дальше. Я женщина, о которой никто ничего не знал. Женщина, о которой он никому ничего не рассказывал. Брэд был не свободен. Он был женат. Скорее всего, он не считал меня своей девушкой. Для него я была любовницей.

И я об этом ничего не знала.

Глава 4

Я завершила свой обход виллы «Наранха» и вернулась в дом через кухонную дверь. Пока ходила вокруг дома, я заметила, что есть еще одни двойные двери, которые вели непосредственно в гостиную. Войдя в дом, я подошла к ним и подёргала деревянные скрипучие ставни. Я вдруг поняла, что когда-то главный вход был именно здесь. Я открыла дверь и впустила внутрь жаркий воздух в помещение.

Тут я услышала тихий явный шум позади себя…

Я резко повернулась. Дверь на кухню была открыта. Холодок страха коснулся моей спины и я поёжилась. Я явственно слышала, как будто кто-то стремительно пробежал за моей спиной и исчез за дверью. Краем глаза я успела заметить серебристо-серый хвост. Я пошла следом.

Рядом с чашей пустого фонтана сидел упитанный кот и смотрел на меня янтарными глазами.

– Ты до смерти меня перепугал, – сказала я мышелову, медленно приближаясь к нему. – Это ты был в доме прошлой ночью? Ты, мерзавец, уронил стакан?

Кот проигнорировал мои вопросы и стал мыть мордочку лапой.

– Как тебя зовут? – не отставала я.

Кот проигнорировал и четвертый вопрос. Я подошла чуть ближе. Я всегда любила кошек, хотя мама их терпеть не может и в детстве не разрешила мне подобрать тощего уличного кота, который часто приходил к нашему дому. Я умоляла ее: «Он же черный, он приносит удачу, – настаивала я. – Ты говорила, что черный кот в доме к удачному спектаклю». – «Это не относится к моему дому. Кошка должна быть где-нибудь в зале в день премьеры, – сообщила мама. – В моем доме ей не место. Высокомерные и своенравные создания».

Она даже не разрешила кормить котишку, и он, решив, что на нас рассчитывать нечего, отправился на более щедрые пастбища – к миссис Якобс, через три дома вниз по улице. Но я люблю кошек именно за их надменность. Они ведут себя так, как будто им никто не нужен. Иногда я сама хотела бы быть такой.

– Ты голоден? – спросила я у серебристо-серого пушистика. – Хочешь есть?

И почти сразу же я поняла, что сморозила глупость. Мне нечего предложить котику, кроме кляклых булок, которые я прихватила с собой из самолета. В доме нет еды. Ни крошки. Раньше меня это не беспокоило, потому что обычно я не чувствую голода. Однако сейчас, к моему удивлению, я проголодалась.

Датские булки, когда я вытащила их из сумки, оказались совсем развалившимися и еще менее аппетитными, чем были вчера. Единственная еда, которая нашлась в кухонном шкафу – это макароны и кофе. Я сварила себе кофе и пригубила напиток, сидя на ступеньках крыльца и наблюдая за котом, который теперь растянулся во всю длину в тени фонтана. Интересно, приходит ли он сюда каждый день? Надеюсь, что так. Хотя изначально я мечтала только об уединении и одиночестве, сейчас я стала сомневаться, смогу ли долго продержаться в этой всеобъемлющей пустоте виллы «Наранха»?

Допив кофе, я встала, чтобы поставить чашку на столик. Котофей тоже вскочил и пулей рванул к апельсиновым деревьям. Я подумала, а не последовать ли за ним, но приказала себе не делать глупостей. Я подошла к ближайшему дереву и подняла с земли апельсин. Счистив кожуру, я отломила дольку и отправила ее в рот. Апельсин оказался сладким, сочным, не похожим на те, что я покупала в супермаркете или в магазинчике за углом, рядом с квартирой.

– Но на падалице я долго не протяну… – сказала я себе, хотя тут же усомнилась, будет ли корректно считать плоды падалицей, если даже намека на ветер не было?

Да, нужно купить еды, как бы равнодушна я к ней не была. И мне требуется освоиться в доме, тогда я смогу погостить тут пару недель. Мне нужны эти недели. Я должна обрести себя заново. В Дублине у меня был жалкий вид, всё падало из рук, и все видели в каком я состоянии. Тут, во всяком случае, я могу побыть и неудачницей, и в одиночестве.

Я поднялась на второй этаж и подошла к зеркалу. До прошлого года мои каштановые волосы были длинными и кудрявыми, но я побрила голову в связи с ежегодным мероприятием по сбору средств для больниц. И пусть к настоящему моменту волосы уже отросли, это была прическа боб, лишь слегка закрывающая уши – длина ни туда, ни сюда. Волосы торчат во все стороны.

Я причесалась, надела черепаховый обруч, чтобы усмирить пряди. Только обруч помогал мнесохранять более-менее приличный вид, а не ходить растрёпой. Правда есть неприятный момент – у меня стали появляться седые волосы. До сей поры я выдирала их сразу же, как только находила, но у меня зрело неприятное подозрение, что однажды мне придется принять более серьезные меры. За исключением легких экспериментов с розовыми прядями, когда мне было лет двадцать, я никогда не думала об окрашивании, потому что в наследство от мамы мне достался насыщенный каштановый цвет волос, а мама любила похвалиться своими шикарными кудрями. Теперь ее волосы были утонченного серебристого цвета, едва заметно подкрашенные, чтобы подчеркнуть блеск, но мне пока совершенно не хотелось, чтобы они становились серебристыми.

Справившись с прической, я намазала лицо кремом от загара. Крем для лица обязателен – это то, что мама вбила мне в голову с детства. Я всегда прислушивалась к ее советам по уходу за собой, хотя часто не делала то, что отнимает много времени.

Я закрыла дверь на замок и села в машину. Ехать по сельской дороге днем было гораздо спокойнее, чем вчера ночью, и я поняла, что вилла «Наранха» вовсе не так изолирована, как мне показалось. Были и другие дома, о которых я не знала. Они мелькали среди апельсиновых, лимонных и оливковых рощ. Многие из них, как и вилла «Наранха», были удалены от дороги и прятались за массивными железными воротами.

Через пять минут я была в Бенифлоре. И снова была удивлена. Я представляла себе маленький забытый богом городок, но на главной улице, которая разветвлялась на узкие тротуары между домами, находилось множество заведений, включая пару магазинов мобильной связи, три кафе, аптеку и цветочный магазин.

Я свернула налево к небольшому супермаркету, у которого оказались несколько свободных парковочных мест, и припарковалась. На магазине висели рекламные плакаты, сообщающие, что цены на некоторые продукты снижены. Имея всего пять испанских слов в словарном запасе я понятия не имела, чем могут оказаться «cerezas», «remolacha» или «pulpo», и будут ли они мне нужны со скидками или без.

Я вышла из машины и отправилась в магазин, чтобы это выяснить.

«Cerezas» оказалось вишней. Внушительная корзинка по скидке, цена чуть больше одного евро, так что я положила эту «cerezas» в пластиковую корзину, которую прихватила у дверей. В нее же отправилась половинка дыни по столь же низкой цене. «Возможно, во время пребывания в этой местности я превращусь в сумасшедшую вегетарианку, – подумала я, увидев зеленую фасоль за мизерные центы. – И быть может, из этого выйдет что-то хорошее».

Я печально вздохнула. Разумеется, ничего хорошего в моей жизни не будет, мое сердце разбито человеком, погибшем при трагических обстоятельствах вместе с двухсотпятьюдесятью пострадавшими, включая его жену, о существовании которой я ничего не знала. Сын его был спасен из-под завала с серьезными травмами.

Я радовалась, что никто не знал о наших с Брэдом отношениях. На работе были в курсе, что мой парень погиб при несчастном случае, но никто не связал это с землетрясением в другой стране. Конечно, все говорили о моей личной трагедии, подходили ко мне, сообщали как они мне сочувствуют, хотя многие из них даже не знали, что я вообще с кем-то встречалась. Но постепенно всё сошло на нет, как это обычно и бывает, не считая разве что нашего отдела, где коллеги понимали, что я убита горем, а начальница Дрина, возможно, понимала больше, чем показывала.