СССР 2010. Пионер – ты в ответе за всё!

– Наказать, конечно, надо, но на первый раз можно ограничиться выговором. – Представителю райкома партии хотелось побыстрее закончить это дело, чтобы не поднимать волну. – Вы, конечно, правы, Ирина Олеговна, но все же это наш подопечный, а кто как ни партия и комсомол должен воспитывать и направлять молодежь на правильный путь, указанный нам товарищами Марксом, Лениным и, конечно, нашим вождем, дорогим Иосифом Виссарионовичем Сталиным! Комсомольский комитет школы и лично товарищ Яковлева допустили серьезную ошибку, не проверив все как следует. И мы их обязательно накажем, но, возможно, Иван Сидорович захочет взять провинившихся на поруки? Все-таки это в его коллективе случилось такое происшествие, а отказываться от коллег и воспитанников недостойно настоящего коммуниста.

– Конечно! – закивал директор. – Мы никогда от своих учеников не отказываемся, каждого стараемся перевоспитать и сделать достойным гражданином советского общества. И с Аленой Михайловной давно работаем. Она зарекомендовала себя как грамотный сотрудник, которого уважают и коллеги, и дети. Оступиться может каждый, главное понять, в чем ошибка, раскаяться и так больше никогда не делать. А Семен, он раскаивается. Сильно раскаивается. Правда ведь, Чеботарев?

– Да как вам сказать, – я пожал плечами. – Вы верно подчеркнули, для раскаяния нужно осознать свою ошибку. И вот с этим у меня большие проблемы. Я просто не понимаю, как вы умудрились вот это притянуть к моим песням. То, что и там и там есть слова Ленин и юный октябрь, никак не доказывает факта плагиата.

– То есть ты хочешь сказать, – обманчиво мягко начал райкомовец, обогнав уже раскрывшую в гневной отповеди рот Зайцеву, – что член партии с многолетним стажем, уважаемый член Союза писателей и более того, секретарь парткома этой организации лжет?

– Ни первое, ни второе, ни третье не является абсолютной гарантией честности и порядочности, но я не говорил, что товарищ Митрофанов лжет, – я не собирался играть в их игры. – Скорее речь идет о недопонимании. Не спорю, он раньше использовал данное словосочетание, но у нас оно дано в совершенно разном контексте, так что речь о каком-либо плагиате идти не может. Даже если предположить, что между этими произведениями есть связь, что еще надо доказать, то максимум, о чем может идти речь, это о заимствовании или отсылке. Аллюзии, если угодно, но уж никак не о воровстве или плагиате.

– Нет, вы посмотрите на него!!! – не успел я закончить, как тут же взвилась Ирина Олеговна, заставив остальных присутствующих, внимательно меня слушавших, вздрогнуть. – Ты что несешь, сопляк?! Ты обвиняешь уважаемого товарища во лжи?! Да кто ты такой, чтобы рот открывать на заслуженного артиста Советского Союза?!! Да как ты смеешь?! Вот! Вот до чего доводит цацканье с такими, я не побоюсь этого слова, отбросами общества! И это ему вы хотели дать второй шанс?! Да на нем же клейма ставить негде! Нет, вы как хотите, товарищи, а мое мнение, что Чеботарева надо гнать из комсомола поганой метлой! Я еще тогда была против, чувствовала в нем гнилое нутро, но сегодня, вы меня извините, но это ни в какие ворота не лезет!!!

– Я бы попросил выбирать выражения! – видимо, не только я офигел от такой экспрессии, даже обычно спокойный и интеллигентный Иван Сидорович повысил голос. – Чеботарев никого не обвинял. Его возрасту свойственны резкие, бескомпромиссные суждения, и про поведение мы с ним еще поговорим, но доля истины в его словах имеется. Я, конечно, не член Союза писателей, но русский язык и литературу преподавал больше двадцати лет. И тоже не уверен, что тут имеет место именно плагиат.

– Ну если учитель литературы так говорит, тогда, конечно, мне здесь больше делать нечего, – закатил глаза Аристарх и поднялся. – Товарищи, я хотел решить этот вопрос по-тихому, как старший товарищ, так сказать, но вижу, что и сам молодой человек, и школьная комсомольская организация, и даже директор категорически не хотят признавать свои ошибки. Что ж, хорошо. Тогда увидимся в другом месте. Думаю, в обкоме партии я найду поддержку и понимание.

– А при чем тут обком, – я пожал плечами, – увидимся в суде. Я сейчас иду в прокуратуру, пишу заявление о клевете. В рамках уголовного дела, а клевета это уголовное преступление, если вы не знали, тексты отправят на лингвистическую экспертизу, которая точно установит, являются ли они плагиатом или хотя бы заимствованием. И вот когда будут результаты – мы с вами еще раз встретимся. А до этого момента я считаю любые собрания бесполезными и даже вредными. Как минимум потому, что кое-кто не умеет держать себя в руках. А я не мальчик для битья, чтобы меня всякие хабалки, неизвестно как пробравшиеся в райком, поливали грязью.

– Что ты сказал?!! – визг Зайцевой мгновенно достиг ультразвука. – Ах ты, щенок, как ты смеешь разевать свой вонючий рот на меня?! У меня двенадцать лет комсомольского стажа, а ты кто такой, сопляк, чтобы меня оскорблять?! Я на ближайшем же заседании поставлю вопрос о твоем исключении! Нам в комсомоле такие не нужны!

– Да подавись, – я под ошеломленными взглядами собравшихся швырнул на стол членский билет, а сверху бросил значок. – Состоять в рядах организации, где подобные вам, не разобравшись, накидываются на человека, а правота в споре измеряется стажем, я не хочу. Не знаю, в какую вы тут игру играете, но дальше разговаривать в таком тоне я с вами не собираюсь. Вы устроили судилище, не приведя ни одного доказательства, не дав мне даже попытаться оправдаться, заранее объявив виновным во всех смертных грехах. Да еще Ивана Сидоровича и остальных приплели, как будто одного меня мало. И знаете что, если когда-нибудь Союз развалится, то только из-за таких уродов, как вы, которые сами ничего делать не умеют, зато считают себя вправе указывать другим, как им надо жить. Так что счастливо оставаться, увидимся в суде.

Я поднялся и вышел из кабинета, с трудом удержавшись, чтобы не шарахнуть дверью. Но это было бы ребячеством и несправедливо к учителям. Я запомнил, как Иван Сидорович защищал меня, несмотря на давление со стороны райкомовца и этой крысы Зайцевой. И обязательно отплачу ему и всем, кто поддержал меня, пусть даже тем, что не сказал ни слова. Ведь всегда легче и удобнее присоединиться к толпе, чем даже просто промолчать и остаться в стороне, так что я понимал и завуча, и Алену, которая, по сути, только начала карьеру. И любая ошибка может стоить ей долгих лет на должности школьного комсорга, без шансов на повышение. И все же она не поддержала, так сказать, старших товарище, что радовало.

– Семен, ты что творишь?! – я задумался и не заметил, как за мной выскочил Еремин и, догнав, дернул за плечо, разворачивая к себе. – Ты что, с ума сошел?! Как можно вот так просто бросить членский билет?! Ты не понимаешь, что теперь тебя точно вышибут из комсомола, и все, привет?!

– Я что-то сказал неправильно? – в отличие от Романа, я был абсолютно спокоен. – Романыч, проснись! Я понимаю, что ты планировал построить карьеру, и с этим я тебе сейчас знатно поднагадил, но хоть на секунду сбрось розовые очки. Кроме таких как ты в комсомоле и в партии полно тех, кто умеет только трепать языком, но самое страшное, что они лезут на руководящие должности. Просто поверь, если когда-нибудь Советский Союз и развалится – то только из-за таких уродов, как Зайцева.

– А я, значит, не такой? – набычился Еремин. – Слушай, Чобот, я много чего от тебя мог ожидать, но только не такой открытой антисоветчины.

– Блин, Ромаха, какая в жопу, антисоветчина?! – Я понимал, что сложно перебить многолетние установки, но все же считал комсорга достаточно разумным, чтобы уметь думать самому. – Если уж на то пошло, большего патриота нашей страны, чем я, найти практически невозможно. Потому что вы все только предполагаете, что с вами могут сделать капиталисты, а я это знаю! Но это не отменяет того, что я вижу не только хорошее, но и плохое. И вот эти балаболы – это самое худшее, что может случиться со страной. Вот скажи, ты планировал идти по партийной линии, но поступать планируешь в технический вуз, так?

– Ну да, – подтвердил сбитый с толку Еремин. – А это здесь при чем?

– Да это ключевой вопрос! – я от избытка чувств хлопнул кулаком по ладони. – Вот гляди. Ты поступаешь в институт, потом едешь куда-нибудь со стройотрядом, так? Параллельно пытаешься стать комсоргом или хотя бы войти в актив. После того как закончишь, у тебя уже будет стаж работы и рекомендации от комсомольской организации. Потом по распределению идешь на какой-нибудь завод или фабрику. И там уже тоже будешь и работать и расти как комсомолец, ну а потом коммунист. В итоге лет через двадцать вполне можешь занять одну из ключевых должностей, или там директор, или главный инженер, или парторг предприятия. А потом уже будешь решать, уходить выше или оставаться дальше работать на производстве. Я прав?

– Ну да, я сам это рассказывал, – пожал плечами Роман. – И что такого, все так делают.

– В том и проблема, Ромаха, что не все, далеко не все, – я похлопал товарища по плечу. – Ты бываешь на собраниях актива школы и сам знаешь, что далеко не все занимаются настоящими делами. Многие просто отделываются болтовней и формальными занятиями. Сделать стенгазету, провести пятиминутку политинформации и все такое.

– А чем тебе политинформация-то не угодила, – нахмурился Еремин. – Каждому гражданину Советского Союза важно знать, какую еще гадость готовит проклятый капитализм. Предупрежден – значит, вооружен!

– Проблема не в самой политинформации, а в ее подаче, – я покачал головой. – Больше половины того, что нам говорят – это топорная и неуклюжая пропаганда, не несущая никакого смысла. А еще процентов тридцать – выдумки и фантазии о Западе. И в итоге те крупицы реально важной информации теряются под ворохом пустопорожней болтовни. Но самое страшное не в этом, а в людях, что делают эту трепологию своим смыслом жизни. Как вот эта Зайцева. Зуб даю, что она кроме комсомола нигде никогда не работала и умеет только молоть языком. И заметь, она уже в райкоме, а дальше, глядишь, и в обком попадет. Все выше и выше. А теперь представь, что все руководящие должности займут подобные ей, кто ничего не умеет делать руками, зато всеми силами пытаются показать свою значимость бесконечным потоком той самой политинформации и иже с ними. Представил?

– Ну как-то не очень, – задумался Роман. – Кто ж таких людей на ответственные должности поставит?

– Да те из них, кто пролез раньше. Рука руку моет, а рыбак рыбака, как известно, издалека видит. – Я пожал плечами. – И в итоге вместо дела будут бесконечные воспевания, как хорошо в стране советской жить, и так далее и тому подобное. Просто потому, что трепологам на местах тоже надо создать видимость работы. И чем дальше, тем больше. Потом пойдут приписки, потому что заниматься делом-то некогда, у нас бесконечные собрания, сходки, съезды, где говорят и говорят, и говорят, а работа стоит. Но даже если что-то и делается, то очень криво и хреново, потому что начальник ничего не знает, кроме воспевания идей коммунизма, а на этом ты нормальный автомобиль не построишь, да и ту же свинью не вырастишь. Ей, животине, вообще плевать, какой строй на дворе, лишь бы кормили вовремя, было сухо, тепло и мухи не кусали. Но если за ней не ухаживать, она сдохнет, а зерно сгниет. Но разве может руководитель-балабол позволить, чтобы его уличили в некомпетентности? Вот и напишет в отчете, что все идет, как надо, даже с превышением плана. А в реальности дела будут идти все хуже и хуже. И вот этот диссонанс, когда своими глазами ты видишь, что в стране полная жопа, а тебе рассказывают на бесконечных партсобраниях, как весело и богато мы живем, именно это и будет концом государства рабочих и крестьян. Понимаешь?

– Этого не может быть в принципе! – жестко отрезал Ромка. – Данные с производств проходят через единую сеть вычислительных центров, а там приписки сразу видны становятся. Ты хоть в отчете миллион свиней напиши, но если сдал сто голов, то так и будет. Разве что посадят за фальсификацию документов. Так что хрень ты полную несешь. Ну ладно, не полную, я понял твою мысль, что во главе должны стоять люди, имеющие образование и опыт настоящей работы.

Но все же идеологическая составляющая тоже важна! И из-за одной… ну ладно, трех, паршивых овец не стоит считать, что все остальные такие же! Я не такой! И мы собирались написать в обком, но ты выпендрился, и теперь тебя вышвырнут из комсомола, и ни я, ни Алена Михайловна ничего сделать не сможем!

– Да вы бы и так ничего не смогли сделать, если я правильно понимаю, откуда ветер дует. – Я тут же вспомнил Галкина-старшего, у которого хватало сил и влияния провернуть такое, а ведь еще был неведомый Барон, и крестный отец игровой мафии, что послал по мою душу киллера. – Так что не лезь в это дело, целее будешь.

– Знаешь, что, Чобот. – Ромка резко ткнул пальцем меня в грудь. – Иди-ка ты на хрен. Я сам буду решать, что мне делать. Если тебе на свою жизнь насрать, есть люди, которым нет. И это не только я. Мы верим, что ты ничего не воровал, и лично я сделаю все, чтобы это доказать. С тобой или без тебя. Потому что я комсорг и это моя обязанность. А ты иди дальше, жалей себя, психуй, разрушай свою жизнь, дебила кусок, но если сдашься после первой же проблемы – ты мне больше не друг!

Еремин развернулся и зашагал по коридору, а я остался стоять, пораженный его экспрессией. Нет, я и раньше считал, что Ромка нормальный парень, даже когда был полным идиотом и забивал болт на все, он не бросил меня, пытался тащить как мог, но я считал, что это из-за его желания хорошо выглядеть в глазах Яковлевой. Все же от того, что напишет секретарь комсомольской ячейки школы, очень многое зависит в дальнейшем.

Но сейчас он меня поразил хотя бы тем, что считал меня своим другом, несмотря на все наши разногласия в прошлом. И если подумать, он первый и почти единственный, кто сразу поверил в то, что я изменился. Так что даже меня, старого циника, сейчас пробрало. Но и бежать извиняться я не собирался. Комсомол – это неплохо, но и без него люди живут, тем более что еще ничего не закончилось. Я не шутил насчет суда, слава плагиатора мне была категорически не нужна. И я был готов идти до конца, хоть до того самого ЦК партии. Хотя бы потому, что иначе потерял бы уважение к самому себе, а без этого какой смысл жить.

Глава 3

– Это правильно, молодой человек, что вы сразу ко мне приехали, – Иосиф Эмильевич налил чай в чашку и пододвинул ее ко мне. – Но таки могли это сделать и до того, как наворотили дел. Хотя бы позвонить. Я не скажу, что большой специалист в делах комсомола, но кое-что мог бы посоветовать.

– Слишком быстро все случилось, – я поморщился, принимая напиток. – Такое впечатление, что это домашняя заготовка. Всплыла эта история с плагиатом, и сразу бах! И тебе товарищи из райкома партии и из комсомола, и тут же это… Аристарх.

– С Матвеем, значит, познакомились, – кивнул Цемель, наливая чай теперь уже себе. – Замечательно. И как вам?

– Крыса, – я не стал выбирать выражения и вывалил все, что думаю. – Для своих лет, конечно, выглядит импозантно, но прям несет от него гнилым душком. Уверен, он если не инициатор этого судилища, то активный участник. Устроили, блин, плохого и хорошего копа. Я только не понимаю, зачем? Что дало бы, если бы я признал, что пару строчек к песне взял у другого автора? В чем смысл всего этого?

– Эх, Семен, Семен, – укоризненно покачал головой продюсер. – Ты сам не понимаешь, что на тебя свалилось. Да половина поэтов за твои стихи руку отдадут, а другая – обе. И дело не в том, что ты хорошо пишешь. Уж извини, но половина текстов такой примитив, что мама дорогая. Обнять и плакать. Но при этом все они ложатся на музыку так, что хоть сейчас иди на студию звукозаписи. А это и слава, и деньги.

– Что-то по Митрофанову не видно, чтобы он бедствовал, – я припомнил разодетого словно английский денди парторга. – Да и что сделает одна песня? Стоило мараться.

– Еще как стоило, дорогой ты мой человек, – покачал головой старый еврей. – Где одна, там и две. Или три. Кстати, сколько их там у тебя, мне ты эти записи не показывал. Ведь главное было – тебя зацепить, а там уже раскрутить по полной. Может, отобрать все не получилось бы, но как минимум Матвей соавтором бы стал. А это для него очень много стоит, и главное тут далеко не деньги.

Иосиф Эмильевич перелистнул пару страниц тетрадки, которую я забрал у Ленки, и постучал по ней пальцем. Я молчал, слушая, что скажет старший товарищ. Не то чтобы я не понимал, что двигало Аристархом, но при этом что коммунистическая идеология, что советский шоу-бизнес был для меня терра инкогнито. Да и не советский тоже, чего уж греха таить. А что творится во всех этих Союзах писателей, композиторов и прочей богемы, я даже представить себе не мог. Так что в такой ситуации не грех обратиться к умному и опытному человеку, что варится в этой кухне больше, чем лет этому телу.

– Ты, Сема, написал очень хорошие песни. Правильные, идеологически верные, такие, как надо. – Цемель перелистнул еще страницу. – И вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди… да. Готовый гимн стройотрядов, можно сказать. Официально такого нет, так что вполне можно попытаться продвинуть этот вариант. А это уже признание всесоюзного уровня. Такое, какого многие авторы не достигают никогда. А уж Матвейке оно тем более не грозило. Графоман он, и выехал только на теме коммунизма, просто побоялись его срезать. Но с тех пор прошло тридцать лет, но ничего стоящего Митрофанов так и не написал, хоть и закрепился на должности парторга. Но ходят слухи, качается под ним кресло, молодые да дерзкие давят, говорят, неправильно, когда вторым, а может, и первым человеком в отделении Союза писателей сидит пусть заслуженный, но человек без новых произведений.

– И Аристарх решил на моем горбу в рай въехать. – Я чего-то подобного и ожидал, только не думал, что так нагло будут действовать, но и этому было объяснение. – А раз вы говорите, что песня хорошая, могут и народного артиста дать, так?

– Конечно! – прищурился Иосиф Эмильевич, довольный моей догадкой. – Заслуженного Матвей уже лет пять как получил и давно понял, что это, если объективно, его потолок. Но амбиции-то никуда не делись, а тут такой случай! Однако меня больше интересует, почему в райкоме ему сразу поверили и тут же устроили судилище. Вот это не сходится. Митрофанов, конечно, величина, но лишь в Союзе писателей. В райкоме к нему, конечно, прислушаться должны были, но чтобы вот так сразу обвинить тебя в плагиате… не понимаю.

– У меня хватает врагов, которые могли провернуть что-то подобное, – я покачал головой и озвучил мысль, которая появилась еще на собрании, правда там из-за развития событий я даже заикаться о таком не стал. – Иосиф Эмильевич, а может, стоит взять Митрофанова в соавторы?

Таким образом привлечем его на свою сторону и отобьемся от всех обвинений. Что думаете?

– Я считаю, это таки очень плохой ход, – покачал головой импресарио. – Как минимум это даст Матвею ощущение, что он прав. А такие как Митрофанов – это плесень. Если дать ей завестись, а тем более обеспечить питательной массой, они не успокоятся, пока не захватят все что только можно. И ты сам не заметишь, как будешь работать на него. Так что нет, это не выход. Матвею надо дать по зубам, и так сильно, как только сможем. А еще этого бы не случилось, если бы ты сразу показал мне эти тексты.

– Виноват, – я покаянно опустил голову, но тут же поинтересовался: – А что с остальными? Все оформлено, как надо?

– Я иногда поражаюсь вам, молодежи, – тяжело вздохнул Цемель. – Мы такими безалаберными не были. Как сейчас помню, все знакомые поэты первым делом регистрировали авторство. Хотя и скандалов хватало, да. Один у другого идею украл, а в итоге оказалось, что она вообще третьего, который ее у Шекспира целиком утянул. Да, веселое было время.

– Уверен, что и сейчас так же, – я пожал плечами, потому что знал точно, что люди не меняются, несмотря на время, идеологию и государственный строй. – Но вы правы, что я лопух. В свою защиту скажу, что никогда с подобным не сталкивался и просто не знал, к кому обратиться. Как-то у нас нет нигде памятки, что, мол, если хочешь зарегистрировать авторство стихов или песен – обращайся в Единый государственный реестр, в который ты еще просто так с улицы хрен попадешь. Так что спасибо, что взяли на себя эти заботы. Кстати, есть какие-нибудь данные по людям, что я вам дал?

– Таки нет, ни одного совпадения, – Иосиф Эмильевич отметил тень облегчения, мелькнувшую на моем лице. – И заметьте молодой человек, я таки не спрашиваю, кто эти поцы, хотя по фамилиям могу сказать, шо еще те фармазоны. Трофимов, Круг, Наговицын. Григорьев опять же. С ними могут быть проблемы?

– Будем надеяться, что нет, – я покачал головой. – Но тут такое, человек предполагает, а Господь располагает. Лучше подстраховаться. И нет, этих людей я не знаю, если вы об этом. Просто… как бы объяснить…