ждущей
верных рук.
Я верю в соль,
рождённую из газа,
кормящую людей
из века в век,
и в то, что снова
дрогнет
хриплым басом
машзаводской
степной
пустой ковчег.
Я верю: снова
возродится,
встанет
мой друг,
мой окровавленный Донбасс.
И после всех
военных
испытаний
он скажет:
«Жив,
живу
и не угас».
Благослови!
Росписью копоти,
рваными ранами,
рамами,
скрежетом,
ржавчиной,
вброд
мы переходим
подземное небо
ощупью мёртвое,
недоистлевшее,
полусвободное…
Ну же, теснее!
Тесней хоровод!
Переживания
перепечатаем,
в выписки рифмами
перенесём,
под трафарет
своего голодания
в жертву кого-то
ещё принесём.
Больше сожжённых
во имя утраты,
больше несчастных
во имя любви —
выжатых
жатвой
иконных солдатов,
талых,
осенних,
скрипяще-зубчатых…
Каждого мёртвого,
недоистлевшего,
полусвободного,
небо подземное,
благослови!
Mio, min mio
Кому ты здесь нужен,
солдат по вердикту
в пастушьей короне
без права на сердце.
Кому ты здесь нужен,
держащий гвоздику
на сажном амвоне
внутри иноверца.
Сведённым ладоням?
Ночным посторонним?
Играющим детям
здесь
в тридцатилетних?
Таким же сожжённым
для общего дела
в своих интересах
линованной прессой?
Ты больше не нужен
в пустой стеклотаре
в окладе из цинка,
мой доблестный Мио.
Ты больше не нужен
в пастушьей тиаре