Это ужасное поместье

Альманах пошарил в памяти, вспоминая слова Этты. Что там ещё сказала доктор Митили?

– «Найди граммофон и поверни направо». «Поверни направо». Звучит не очень сложно.

Однако когда Этта встала перед нишей с граммофоном и повернулась направо, там оказалась лишь стена. Ни буфета, ни коридора, ни двери. Дети перенажимали все панели вокруг, но ни одна не щёлкнула и не поддалась.

Граммофон-то они отыскали, но тут же упёрлись в очередной тупик.

– Да как вообще библиотека могла бы находиться тут? – спросил Альманах, заметив расположение витражных окон, на каждом из которых красовался подмигивающий лев. – Это же наружная стена.

– Ой, ну я не знаю. – Этта тяжело рухнула в мягкое кресло. К глазам подступали слёзы, а ей не хотелось расплакаться перед Альманахом. Когда она почти уже нашла долгожданный ответ, его снова выдернули прямо у неё из-под носа. Словно кто-то играл с ней в непонятные игры, пытаясь выставить её совсем маленькой и глупой. – Я не могу думать, слишком устала.

– Я тоже. – Альманах видел, что она расстроена. Глаза покраснели, сама вся бледная в дрожащем свете свечей. – Пойдём спать. Утро вечера мудренее. Может, утром найдём ответ.

– А может, никогда, – горько произнесла она.

– Думаешь? Я-то понятия не имею, как работает магия.

– Очень ты мне этим помогаешь, уж позволь сказать.

– За ночь ничего не изменится, – прошептал Уго из затейливо украшенного камина. – Не бойтесь.

– С какой стати нам тебе верить? – отрезала девочка, смахивая случайную слезинку с правого глаза.

– Если он не может говорить о чарах, – заметил Альманах, – справедливо предположить, что и лгать о них он тоже не может.

– Пожалуй. – Этта сделала глубокий судорожный вздох. – Исходя из предположения, что чары тут и вправду есть, а он их жертва. Но если он сам стоит за этими чарами, зачем он вообще с нами разговаривал бы? А если никаких чар нет…

– То нам и тревожиться не из-за чего или, по крайней мере, не из-за чего голову ломать. – Альманах улыбнулся с уверенностью, которой на самом деле не испытывал. Уго мог подслушать их разговоры, а потом сыграть над ними какую-нибудь шутку по своим, неизвестным причинам. – Пойдём спать.

Этта кивнула и протянула руку. Мальчик помог ей подняться, и они вместе отправились наверх. Половицы под ногами скрипели, а дом отвечал множеством вздохов и шорохов, точно внимая каждому их шагу. Однако Альманах понял, что его это скорее не пугает, а успокаивает. Он вырос в тёмном доме, где всегда было полно народа. Мысль о том, что во всём особняке нет никого, кроме них, пугала его гораздо сильнее.

Не сговариваясь, они выбрали две смежные комнаты на этаже слуг. Так, если понадобится, можно переговариваться через тонкую стенку.

– Если что-то случится, буди меня, – велела Этта.

– Обязательно. И ты меня, да?

– Да. Ох, Альманах, надеюсь, мы поступаем правильно.

– Посмотри на себя, ты же с ног валишься. И я тоже. Сейчас мы всё равно уже ничего не можем, только спать.

– Знаю, знаю. Спокойной ночи.

Этта вошла в свою спальню и закрыла дверь. На постели лежала аккуратно сложенная ночная рубашка, между простынками – нагретый кирпич. Словно бы кто-то заранее знал, какую комнату она выберет. Это что, тоже магия?

По правде сказать, Этта смыслила в магии немногим больше Альманаха. Катти (Катастрофа) приоткрыла младшей сестрёнке ровно столько, чтобы она вконец извелась от любопытства, но не более того, поэтому основные познания Этта почерпнула из книг и историй да просачивающихся от взрослых редких случайных обрывков новостей. По-настоящему могущественных волшебников в мире было мало, ценились они и среди знати, и среди голытьбы превыше даже учёных, да и при желании пугали гораздо сильнее. У молодёжи способность к магии (или полное отсутствие таковой, как вот в случае Этты) проявлялась, как только ребёнок осваивал искусство письма, отчего учить азбуке детей начинали как можно раньше. Большинство тех, кто продемонстрировал «способности», как это называла тётушка Од, шли в ученичество к ведуньям вроде неё, чтобы освоить азы. Немногих счастливчиков принимали в Университет Чудес, где обучались величайшие волшебники на земле. Рассказывали, что там они шествуют во всём своём величии, и никто не смеет встать у них на пути. Сотворить простую ночную сорочку для скромной горничной было бы для любого из них плёвым делом.

Скользнув в узкую постель, Этта мгновенно забыла обо всём, что её тревожило, и в два счёта заснула.

А вот Альманаху пришлось сложнее. Он не привык ни к новой пижаме, ни к нагретым простыням, ни к непроглядной тьме, обступившей его, когда задул свечи. Все эти разговоры Этты о заклинаниях и волшебстве выбили его из колеи – уж слишком всё происходящее шло вразрез с упорядоченным миром господ и слуг, который он ожидал застать в «Руине посла Осмей», или как там называлось это поместье. С самого первого момента тут он столкнулся со сплошной неопределённостью.

Удручали и мысли о кухне. Завтра с утра придётся первым делом убирать оставленный там беспорядок. А потом… «Как увидишь подвалы, сам поймёшь, что надо делать», – сказала доктор Митили.

В глубине сердца он и правда понимал. С самого начала. Надо привести подвалы в порядок, так что, если мистер Паркер или кто-нибудь ещё не даст ему иных указаний, именно этим он и займётся. И если в этом есть нечто большее – как сформулировала доктор Митили: своя метода в безумии старого мастера Исаака, – то это большее станет дополнительной наградой.

Самое главное, твёрдо сказал он себе, это иметь работу и перспективы на будущее.

Составив чёткий план, он сразу же почувствовал себя куда лучше и через несколько секунд тоже крепко уснул.

Дом вокруг них тоже успокоился, погрузился в безмолвие. Ни единая сова не ухала снаружи, ни единый сверчок не стрекотал. Не возились мыши в подвале, не квакали лягушки в ручье. Стояла могильная тишина.

– Может, у них получится, – пролепетал дрожащий женский голос из тени.

– Молюсь, чтобы вы оказались правы, – отозвался Уго, и из камина высыпалась очередная струйка лёгких, как пушинки, хлопьев сажи. – А то я никогда не прощу вас за то, что вы со мной сделали.

Олив стукнула один раз в знак согласия, и снова наступила тишина.

Глава 10

Этта проснулась с готовой разгадкой в голове. Наверное, даже во сне продолжала размышлять. С ней так иногда случалось, например в тот раз, когда она проснулась с твёрдым знанием, что её сестра Мел (Меланхолия) влюблена в лесоруба, – и вызвала семейный скандал, упомянув это за завтраком.

«Поверни направо» могло означать только одно. Какая же она дурочка, что сразу не сообразила. При первой же возможности надо непременно пойти вниз и сделать то, что хотела от неё доктор Митили. Но сперва надо одеться, сходить в туалет и почистить зубы.

По зрелом размышлении, впрочем, она решила, что совершенно необходимо только одно из трёх – и, покончив с этим, забарабанила в дверь Альманаха, чтобы он скорее проснулся и отправился вместе с ней на веранду…

– Что-что? – Выдернутый из сна, в котором он всё пытался написать Джошу письмо, но обнаружил, что напрочь забыл алфавит, мальчик, пошатываясь и протирая заспанные глаза, поплёлся вслед за Эттой по лестнице. – Зачем?

– Увидишь! – Она весело скакала перед ним в ночной рубашке, слишком гордая своей сообразительностью, чтобы снизойти до объяснений.

– Уф! – Босые ноги Альманаха приплясывали на холодном полу, что имело нежеланный, зато необходимый эффект: он наконец проснулся. – Лучше бы оно того стоило.

– Ах, какой ты очаровашка по утрам.

Веранда выглядела ровно так же, как накануне вечером, только теперь сияла солнечным светом. Случайные облачка украшали небо загадочными узорами, и солнце струилось через них волнами. Сады за окном казались роскошными и ухоженными, хотя и немножечко слишком осенними для этого времени года. Под ближайшим деревом Альманах разглядел прячущееся в тени пятно ночного инея.

– И что ты хотела мне показать-то? – спросил он Этту, которая поджидала его у граммофона, приплясывая от нетерпения.

– «Поверни направо» – помнишь?

– Ну конечно, помню. – Он показал на обшитую панелями стену. – Но там библиотека просто не поместится…

– Смотри. – Этта потянулась к граммофону и повернула фетровый поворотный диск направо.

В стене рядом с камином щёлкнул потайной механизм. Целая панель отъехала в сторону, демонстрируя глубокий альков.

Этта захлопала в ладоши:

– Я так и знала!