Ревизор: возвращение в СССР

– А ещё родня здесь где-то поблизости есть?

– Нет никого. Меня сюда по службе прислали сразу после войны на механический завод.

– Значит, вдвоём детей поднимали с мамой, – подвёл итог я. – Тебе проще было их в Якутию отправить.

Она горько рассмеялась. А я вспомнил, как где-то читал, что у нас в стране 80 процентов населения выросло в однополых семьях: с мамой и бабушкой.

– Я тебя понимаю, – сказал я ей, забывшись, – хочется, чтобы дети не хлебнули того, что нам пришлось. Не всегда мы рядом с ними не будем. Они должны учиться жить самостоятельно.

Заметив изумленный и немного испуганный взгляд бабули, чертыхнулся мысленно, улыбнулся и попытался перевести все в шутку:

– Так ведь вы взрослые обычно рассуждаете?

– Это что? Яйца курицу учат! – воскликнула Эльвира и стукнула меня кулаком в плечо. Напряжение из ее глаз исчезло, бабушка снова увидела во мне своего внука. А потом продолжила говорить уже серьезно, – Ты думаешь, я не понимаю? Я поэтому и отпустила Инку с мужем в Пермь! Но мне так малышку жалко! И Инку жалко! Как подумаю о них, сразу слезы наворачиваются.

– Всё у них нормально, – отрезал я. – Поверь, было бы плохо, она уже здесь была бы.

Мы поболтали с бабулей ещё немного. Она мне рассказала о заводе, на котором проработала четверть века. Ещё я попросил её рассказать, как она стала депутатом.

– Да меня как начали избирать 5 лет назад, так и переизбирают. Устала я, если честно. Депутат – это образец для подражания. Все смотрят на тебя, каждый твой шаг на виду. Всё должно быть и на работе, и в быту образцово-показательно. Так устала…

– А зачем тебе всё это?

– Сама уже и не знаю.

– Обед! – раздался голос буфетчицы-хохотушки их коридора. У меня, как у собаки Павлова сработал рефлекс и я, наскоро обняв и чмокнув бабулю, попрощался с ней и поехал в тапках как на лыжах в палату. Приспособился, наконец, к этой обуви.

В палате стояла тишина. Похоже Митрич и Иван до обеда дрыхли. Митрич так и лежал с полуоткрытыми глазами, а Иван медленно поднялся с койки и побрел по коридору в сортир.

Я с нетерпением ждал обеда, плюшки, кефир и варенье оставил на вечер.

Не успел Иван вернуться, а к нам в палату буфетчица уже закатила свою тележку. Раздала нам по миске овощного супчика, миске пшенной каши с подливкой и кусочком вареной курицы на костях. Из напитков сегодня был розовый кисель с пенкой. Жрать хотелось очень. Поэтому я сильно не капризничал и всё быстро смолотил, пока совсем не остыло. Аппетит все эти дни был отменный. Даже пугал меня немного. Мне был даже не особо важен вкус и внешний вид еды. Просто ощущал постоянную потребность в «топливе».

Улегшись поудобнее на своей койке, я блаженно расслабился. Думал, засну моментом. Но не тут-то было. Не успел я отключиться, как в палату вбежала жена Митрича. Возбужденная, радостная. Кудахчет, что-то ему показывает.

– Твою дивизию! – воскликнул обрадованно дед. – Братцы! Очередь подошла на Москвич! Мне домой срочно надо.

И он поковылял прочь из палаты. Жена суетливо засеменила за ним.

– Очередь на Москвич? – не понял я и вопросительно взглянул на Ивана.

– Машину он дождался, – с завистью объяснил Иван. – Деньги надо срочно внести и машину выкупить.

Вернулась жена Митрича и начала собирать его вещи. Вскоре появился и сам дед.

– Митрич, сколько ждал-то? – спросил его Иван.

– Девять лет, – ответил счастливый Митрич, переодеваясь в свою одежду, которую принес откуда-то.

– Поздравляю, – запоздало опомнился Иван.

– Я тоже, – присоединился я.

– Спасибо, сынки! – дед пожал нам каждому руку.

Девять лет ждать Москвич. Это сильно.

– Надо пораньше в очередь встать, – начал рассуждать я. – Лет через десять она подойдёт, я уже и деньги скоплю.

– Кто ж тебя поставит в очередь? – с усмешкой спросил Иван. – Это ж надо заслуженным работником сначала стать, соцсоревнование выиграть. А лучше членом партии стать. Так надежнее будет. И в профсоюзную очередь встать, и в партийный список.

– Я вообще сейчас ничего не понял, – запутался я. – Это что, есть разные очереди?

– Конечно. Когда что-то распределяется, то часть отдают в министерства, часть в профсоюзы, часть в обкомы и горкомы. Сначала обеспечивается народное хозяйство и военные, а потом только частники.

– Как всё сложно. А автомагазинов нет? Пришел, выбрал и купил.

– Есть комиссионки. Но там дорого.

– В смысле, дорого? Б/У-шная машина дороже новой?

– Какая? Б/У-шная? – теперь уже Иван не понял меня.

– Б/У – это бывшая в употреблении. Ну, как это?.. – не мог вспомнить я советский синоним. – Подержанная! Во.

– А, понял. Конечно, в комиссионке дороже.

– Почему?

– С рук всегда дороже, чем в магазине.

– Да, почему? – упирался я. – У нового товара и износ нулевой, и товарные свойства выше.

– У нового товара есть один очень, очень большой минус, – задумчиво проговорил Иван.

– Какой? – насторожился я.

– Его нет, – усмехнувшись, ответил мне Иван. – Дефицит. – Развел он руками, улыбаясь.

Тут аргументы у меня закончились. Такой козырь крыть мне было нечем.

Дефицит – это серьёзно.

Я вспомнил очереди за элементарными продуктами в магазинах.

Вспомнил, как люди дрались в универсаме за варёную колбасу или сыр, когда тележку взвешенного товара выкатывали из подсобки в торговый зал. Или это уже в восьмидесятых было? Тьфу ты, столько всего произошло за десятилетия, что и забыл уже, что и когда случилось. Надо бы посидеть, повспоминать, хронологию какую набросать хоть примерно, чтобы не спалиться.

Вспомнил вдруг, как мама однажды послала меня десятилетнего в магазин за какой-то ерундой, не помню, за чем именно. Дала трёшник. Ерунды не было и я купил на трёшник шоколадных конфет, как сейчас помню, по четыре рубля семьдесят пять копеек за килограмм.