Сколько золота в этих холмах

– Давным-давно, – начинает Сэм, и Люси понимает, что ей придется слушать.

Давным-давно эти холмы были голыми. И они еще не были холмами. Они были равнинами. Тогда не было солнца, только лед. Ничто не росло, пока сюда не пришли бизоны. Некоторые говорят, что они перешли через Западный океан по природному мосту, и этот мост разрушился под их весом.

Копыта бизонов вспахали землю, их дыхание растопило ее, в своих ртах они несли семена, а на спинах – птичьи гнезда. Их копыта оставили лощины для ручьев; там, где они падали на землю и перекатывались через спину, появились долины. Они распространились на восток, юг, через горы, равнины и лес. По всем территориям, а потому настало время, когда они прошли каждый дюйм этой земли, они становились крупнее с каждым поколением, вытягивались ввысь, заполняя открытое небо.

А потом, много времени спустя после индейцев, появились новые люди, они пришли с другой стороны. Эти люди вместо семян сеяли пули. Пули были маленькие, но они оттесняли бизонов все дальше и дальше, пока не согнали последнее стадо в долину неподалеку отсюда. В прелестную долину с глубокой рекой. Люди собирались огородить место, куда согнали бизонов, а не убивать их. Они хотели их приручить, смешать их со своей скотиной. Уменьшить в размерах.

Но, когда встало солнце, люди увидели, что холмы за ночь поднялись.

Эти холмы были телами тысяч бизонов, которые вошли в реку и утонули.

От этих холмов исходила такая вонь, что люди были вынуждены уйти. Даже после того, как птицы выклевали у бизонов все внутренности, река так и не возобновила своего тока, и то, что проросло между костей, не было прежней зеленой травой. Трава стала желтой, проклятой, сухой. Она не годилась для рассады. Никто не может правильно обосноваться на этих холмах, пока бизоны не решат вернуться.

Люси десятки раз слышала эту историю. Это была любимая история ба. Но учитель Ли смеялся и показывал в книге правду о последнем стаде бизонов, которые содержались на ранчо одного богача на востоке. Существа на рисунке не доставали до небес, как эти древние кости. Пленение уменьшило их до размеров кротких коров. «Выдумка чистой воды, – ворчал учитель. – Красивенькая маленькая легенда».

После этого, когда ба рассказывал какую-либо историю, Люси уже не видела ни бизонов, рассекающих траву широкими плечами, ни тигриных полос, крадущихся в ночи. Она видела только щербину в лживом рту ба в том месте, где прежде был зуб.

– Как ты и говорила, – напоминает Люси, обращаясь к Сэм. – Это проклятая земля.

– А что, если мы не проклятые? Бизоны пересекли океан, как и мы. И тигр пометил ба как особенного.

– Ты не должна верить всему, что говорил ба. И кроме того, территория изменилась, цивилизовалась. Мы можем пойти тем же путем.

Тигриный рык сидит в горле Сэм. На сей раз Сэм этим звуком предупреждает Люси.

Мясо

Сэм перестает говорить о голоде, о холоде. О низких серых тучах, которые бродят у горизонта. Сэм словно хочет переупрямить истину о доме, который не устоит, о тигрином черепе, который, невзирая на весь его рык, не может защитить от голода теперь, когда овес кончился, как и патроны. Люси пытается поговорить об их будущем. У Сэм есть слова только о давно ушедшем прошлом.

Несмотря на затянутое тучами небо, Сэм в следующие дни сияет еще сильнее. Ярче. Каждое утро Сэм восхищается своим отражением в ручье, как любая девчонка… только со своими тараканами. Сэм не укладывает волосы и не расчесывает их. Сэм подрезает свои волосы все короче, пока на голове не остается одна голая кожа. Она радуется потерянным фунтам, заострившимся локтям и впавшим щекам.

И все же в этом тщеславии Люси видит подобие ма.

Когда-то Сэм изучала ма, как теперь изучает себя. Ма преображалась каждое утро, прежде чем отправиться с ба на рудник. Она прятала волосы под шапочку, белые руки – в рукава. Когда ма нагибалась, чтобы завязать шнурки на ботинках, ее лицо почти касалось золы. Как в истории о бедной девочке, которая сидела на ящике с золой, только наоборот. Прежде это был такой костюм, говорила ма. Пока они не накопили достаточно. Когда Сэм заявила, что тоже хочет иметь костюм, ма открыла свой сундук со сладковато-горьким запахом и разорвала красное платье на бандану.

Сэм так ослепительно сияла радостью в тот день, что Люси пришлось отвернуться.

Из всей выцветшей, изношенной в пути одежды одна только эта бандана и сохранила свой цвет. Иногда Сэм напевает мелодию себе под нос, повязывая бандану. Песня, слова которой они обе забыли. Эту мелодию напевала когда-то ма.

* * *

Люси, уставшая, с возражениями, усмиренными голодом, дремлет и днем, и ночью. Ей снятся зеленые деревья с тяжелыми плодами, фонтаны, из которых проливается куриный бульон. Белый пушок появляется у нее на ногах[16 - Имеется в виду волосяной покров, который иногда появляется на конечностях при плохом питании.]. Она мучается от зубной боли. Ее трясет, она трет подбородок, мечтая о запеченном мясе, о плоти, пережаренной, пересоленной, высушенной, как джерки…[17 - Кусочки вяленого мяса, высушенного в специальных условиях.]

Когда она, моргнув, просыпается в тот день, запах мяса не проходит. Перо дыма рассекает небо, оно поднимается из рощицы у подножия гор.

Слюна наполняет рот Люси. Поначалу сладковатая, потом сгорченная страхом. Приготовленное мясо означает убитое мясо, означает людей с ружьями и ножами. Она будит Сэм. Люси одними губами произносит: «Бежим», она показывает на дымок, на Нелли, на тропинку, по которой у них еще хватит сил дойти до места, откуда вьется дымок. Сэм неторопливо зевает, поводит плечами под рубашкой, такой обтрепавшейся, что, кажется, она рассыплется от этого движения.

Сэм тянется к сковородке. Словно начался еще один день легкой жизни, словно у них есть картошка или бекон для жарки, словно Сэм все еще не понимает, что ее идея жить вдвоем в этих горах – несбыточные детские фантазии.

– Кидай со всей силы – говорит Сэм, передавая сковородку Люси. Сэм берет заточенную острогу и бросает ее в сторону дыма, крича вслед: – Это наша земля, мы будем ее защищать!

* * *

И вот что они находят в сумерках посреди рощи.

Умирающий костер.

Привязанную лошадь.

Мертвеца, полузасыпанного листьями.

Запаха тления еще нет, но мухи уже жужжат в его бороде. Он завернут в шубу из множества шкурок, словно какое-то сказочное существо. Настал час шакала, когда границы исчезают, черта между реальным и нереальным смягчается.

– Посмотри-ка, – шепотом говорит Сэм, а потом пробирается через густые ветки, не сводя глаз с мешков мертвеца и лежащей на них жирной птицы.

Мертвец, таким образом, остается Люси. Во второй раз уже легче – она опускается на колени рядом с покойником. По крайней мере, глаза его закрыты, а не прищурены, шуба чистая, хотя борода и ногти грязные. Люси не может сдержаться – гладит меховые лоскуты: вниз-вверх, вниз-вверх…

Мертвец хватает ее запястье и говорит:

– Не кричи, девочка.

Люси шарахается назад, а человек садится, шурша листьями. Вместе с ним поднимается ружье. Час шакала. Листья, которые укрывали его, чернеют в тени. Но его рука на ее запястье, и это реальность. Его дыхание, блеск оружия, капелька слюны в уголке рта – все это настоящее. Как и его глаза. Странные круглые глаза, где белок гораздо больше зрачка. Они обшаривают Люси.

– Эй, ты, там, не приближайся больше ни на шаг.

Сэм останавливается, в руке она держит один из ножей для свежевания, принадлежащих этому человеку. За ее спиной его мешки – намерения двух девочек яснее ясного.

– Ты провел нас, – воет Сэм, топая ногами. – Ты хотел, чтобы мы решили, что ты мертвый, ты хуньдань[18 - Негодяй (кит.).], ты мерзкий врун.

– Прошу вас, сэр, – шепчет Люси. – Не обижайте нас. Мы не хотели вам никакого вреда.

Человек отводит глаза от Сэм. Смотрит на Люси. Он неторопливо осматривает ее, его взгляд задерживается на ее губах, потом спускается на ее грудь, живот, ноги. Его глаза щиплют ее кожу. Она отирает губы, открывает их, собираясь заговорить. Но никакого звука не получается.

Он подмигивает ей.

– Не делай ничего такого, о чем можешь пожалеть, – говорит человек, обращаясь к Сэм. Это неправильные слова. – Слушай меня внимательно.

Сэм щетинится, ее недавно подстриженные волосы встают дыбом.

А потом человек говорит:

– Мальчик.

Глаза Сэм в сумерках вспыхивают ярче ножа. Люси снова вспоминает ма в золе и восторженный взгляд Сэм. Этот взгляд преображения.

Сэм роняет нож.

– И это тоже, – говорит человек, показывая подбородком на револьвер.