Обратная сторона успеха

– О да, теперь припоминаю. Действительно, одно время мы собирались…

Одно время?

– А сейчас?

– Видите ли, песню слишком заиграли. Хорас Хейдт чересчур часто ее транслировал. У вас есть что-то новое? – поинтересовался он.

– Да, сэр. Завтра утром я принесу несколько песен, мистер…

– Таскер.

Ровно в четыре двадцать я, уже в униформе билетера, провожал людей на места. Директор был прав – такую работу способен выполнять каждый. Единственное, что спасало меня от зеленой тоски, – фильмы, которые тут демонстрировались. Когда народу было поменьше, я садился в заднем ряду и смотрел. Первый двойной сеанс включал «День на скачках» с братьями Маркс и «Мистер Дидс едет в город». Ожидался показ «Звезда родилась» с Дженет Гейнор и Фредриком Маршем и «Додсуорт» с Уолтером Хастоном.

В полночь, когда закончилась смена, я вернулся в гостиницу. Комната больше не казалась маленькой и убогой. Я твердо знал, что когда-нибудь буду жить во дворце. Утром отнесу песни в издательство, и единственной проблемой будет, которую из них решат опубликовать первой: «Призрак моей любви»… «Я буду, если захочу»… «Пригоршня звезд»… «Когда любовь ушла»…

В восемь тридцать утра я уже стоял перед дверью «Т. Б. Хармс компани», ожидая, пока откроют. В девять появился мистер Таскер.

– Вижу, вы принесли нам песни! – воскликнул он вместо приветствия, заметив в моей руке большой конверт.

– Да, сэр, – широко улыбнулся я.

Мы вошли в офис. Я отдал ему конверт и хотел было сесть, но он остановил меня:

– Зачем вам ждать? Я посмотрю это, когда смогу. Почему бы вам не прийти завтра?

Я ответил абсолютно профессиональным кивком бывалого песенника.

Что ж, светлое будущее может подождать еще двадцать четыре часа.

Я отправился в кинотеатр и снова надел униформу. Директор оказался прав и насчет балкона. Оттуда постоянно доносились смешки и шепот. В последнем ряду сидели молодой человек и девушка. Когда я направился к ним, парень поспешно отодвинулся от девушки, а она одернула короткое платье. Я отошел и больше не поднимался наверх. Черт с ним, с директором. Пусть позабавятся вволю.

Утром я был в офисе «Хармс» в восемь, на случай если мистер Таскер придет пораньше. Но он появился ровно в девять и открыл дверь.

– Доброе утро, Шелдон.

Я попытался угадать по голосу, понравились ли ему мои песни и было приветствие обычным или я различил в нем нотки волнения?

Мы вошли в офис.

– У вас нашлось время прослушать мои песни, мистер Таскер?

– Да, – кивнул он. – Очень неплохо.

Я просиял, но не стал задавать вопросов, желая услышать, что он скажет дальше. Однако Таскер молчал.

– А какая вам понравилась больше? – не выдержал наконец я.

– К сожалению, это не то, что нам сейчас требуется.

Такого удара я не ожидал. Ничего более обескураживающего я в своей жизни не слышал.

– Но наверняка какие-то… – промямлил я.

Он порылся в столе, вынул конверт и протянул мне:

– Буду всегда рад прослушать то, что вы принесете.

На этом мы распрощались.

«Это еще не конец, – думал я. – Это только начало!»

Остаток утра и часть дня я провел, заглядывая в другие издательства. Но разговор неизменно сводился к одному:

– Ваши песни когда-нибудь публиковались?

– Нет, сэр, но я…

– Мы не берем произведений начинающих авторов. Возвращайтесь, когда что-нибудь опубликуете.

Но как я мог опубликовать что-то, если издатели не желали смотреть мои песни, раз у меня ничего не напечатано?

Отныне все свободное время я проводил дома и писал, писал…

А в кинотеатре мне посчастливилось посмотреть чудесные фильмы: «Великий Зигфелд», «Сан-Франциско», «Мой человек Годфри» и «Мы будем танцевать» с Фредом Астером и Джинджер Роджерс. Они переносили меня в другой мир, мир роскоши, элегантности и богатства.

Деньги заканчивались. Я получил от Натали чек на двадцать долларов, но отправил его обратно, понимая, что без моего заработка им приходится трудно, тем более что Отто так и не нашел места. Я все время чувствовал себя виноватым, считая, что нехорошо думать о себе, если семья нуждается в моей помощи.

Когда новая серия песен была готова, я отнес ее к издателям. Ответ был прежним и привел меня в бешенство:

Возвращайтесь, когда что-то опубликуете.

Очередная волна депрессии захлестнула меня. Все казалось абсолютно безнадежным. Я не намеревался всю жизнь быть билетером, а мои песни никого не интересовали.

Вот выдержка из моего письма родителям от 2 ноября 1936 года:

«Я хочу, чтобы вы были как можно более счастливыми. Мое же счастье напоминает воздушный шарик, ожидающий, пока его поймают. Он плывет по ветру над океанами, просторными зелеными лугами, деревьями и ручьями, милыми пасторальными сценами и залитыми дождем тротуарами. Сначала высоко – так что едва видно, потом совсем низко. Его уносит то в одну сторону, то в другую по воле игривого ветра, в один момент бессердечного и жестокого, в другой – нежного и участливого. Это ветер судьбы, от которого зависят наши жизни».

Как-то утром в вестибюле общежития я увидел молодого человека примерно моего возраста. Он сидел на диване и что-то яростно строчил на бумаге. Поскольку он при этом напевал, я предположил, что он пишет стихи, и из любопытства решил подойти.

– Вы песенник?

Он поднял глаза и молча кивнул.

– Я тоже. Сидни Шелдон.

Он протянул мне руку:

– Сидни Розенталь.