Оборотная сторона полуночи

1

Кэтрин

Чикаго, 1919–1939 годы

У каждого большого города есть свой характерный образ, свое лицо. Это придает ему своеобразие и делает неповторимым. Чикаго двадцатых годов напоминал беспокойного и энергичного великана, неотесанного и грубого, одной ногой оставшегося в том безжалостном времени, когда в городе хозяйничали породившие его магнаты Уильям Огден и Джон Уэнтуорт, Сайрус Маккормик и Джордж Пульман. Здесь царствовали Филипы Арморы, Густавесы Свифты и Маршаллы Филдсы. Здесь разбойничали такие хладнокровные гангстеры-профессионалы, как Хайми Вейс и «человек со шрамом» Аль Капоне.

Одним из самых ранних воспоминаний Кэтрин Александер было посещение вместе с отцом бара. Он взял ее на руки и усадил на табурет. Ей казалось, что она находится на головокружительной высоте от покрытого опилками пола. Отец заказал громадный стакан пива для себя и грин-ривер[1 - Безалкогольный напиток. – Здесь и далее примеч. пер.] для нее. Ей было тогда пять лет, но она запомнила, что отца распирало от гордости, когда ее окружила толпа посетителей и восхищалась ею. Все мужчины заказали себе напитки, а отец заплатил за них. У нее осталось в памяти, как она прижималась к его руке, чтобы лишний раз убедиться, что он все еще с ней. Он возвратился в город только накануне вечером, и Кэтрин знала, что скоро он опять уедет. Отец был коммивояжером. Он объяснил ей, что по работе ему приходится ездить в далекие города и на долгие месяцы разлучаться с ней и мамой, чтобы привезти им оттуда красивые подарки. Кэтрин отчаянно пыталась убедить его в том, что она откажется от подарков, если он останется с ней. Отец рассмеялся и сказал, что она слишком умна для своих лет. Затем он уехал из города, и Кэтрин увидела его только через полгода. Тогда, в раннем детстве, мать, с которой она проводила все дни, казалась ей нерешительной и безликой, в то время как отец, подолгу отсутствовавший дома, представлялся ей яркой и необыкновенно светлой личностью, красивым, веселым, искрящимся юмором, добрым и щедрым человеком. Его появление дома всегда было для нее праздником, полным удовольствий, подарков и приятных неожиданностей.

Когда Кэтрин было семь лет, отец потерял работу, и их жизнь круто изменилась. Они покинули Чикаго и отправились в город Гэри, в штате Индиана, где отец устроился продавцом в ювелирном магазине. Тогда Кэтрин пошла в школу. Она настороженно относилась к одноклассникам и старалась держаться от них на почтительном расстоянии. Учителей своих она страшно боялась, а те неправильно поняли ее сдержанность и решили, что девочка полна самомнения. Отец теперь каждый день возвращался домой к обеду, и, когда вечером они все вместе сидели за столом, Кэтрин чувствовала, что наконец-то они стали настоящей семьей и живут не хуже других. По воскресеньям отец, мать и дочь брали напрокат лошадей и час-другой катались в дюнах. Кэтрин нравилось в Гэри, но через полгода после того, как они туда переехали, отец вновь потерял работу, и они подались в чикагский пригород Гарви. Занятия в школе уже начались, и Кэтрин оказалась новенькой. Все ее друзья остались в Гэри, и за ней утвердилась репутация нелюдимки. Дети, чувствовавшие полную безнаказанность в своей компании, приставали к долговязой новенькой и частенько жестоко насмехались над ней.

В течение последующих нескольких лет она научилась делать вид, что на нее не действуют нападки школьников, и стала прикрывать душу железным щитом безразличия. Когда это не срабатывало и укол все-таки проникал в сердце, она огрызалась, поражая обидчика язвительным и остроумным замечанием. Ей только хотелось поскорее «отшить» своих мучителей, чтобы они оставили ее в покое, однако ее острословие возымело иное действие. Кэтрин сотрудничала в школьной газете и как-то раз написала в рецензии на поставленный ее одноклассниками музыкальный спектакль такую фразу: «Во втором действии у Томми Белдена было соло на трубе, и он продул его». Все подхватили ее слова и стали повторять их на каждом шагу. Однако Кэтрин больше всего удивило, что на следующий день в холле к ней подошел сам Томми Белден и сказал, что находит шутку смешной.

На уроке английского языка ученикам задали на дом прочесть книгу «Капитан Горацио Хорнблоуэр». Кэтрин ненавидела это произведение, и ее отзыв о нем состоял всего из одного предложения. Она взяла известную поговорку «Не бойся собаки, которая лает» и, изменив в ней лишь несколько букв, добилась игры слов, дающих уничтожающую характеристику главному герою. Учитель английского языка оказался моряком-любителем. Он оценил юмор Кэтрин и поставил ей пятерку. Вскоре ее цитировал уже весь класс, и довольно быстро она стала лучшим остряком школы.

Кэтрин тогда исполнилось четырнадцать лет, и ее тело из девического постепенно превращалось в женское. Она часами изучала себя в зеркале, с грустью размышляя о том, как изменить свою злополучную внешность, отражение которой она видела перед собой. В душе она чувствовала себя неотразимой, сводящей мужчин с ума своей красотой, но зеркало, ее злейший враг, говорило, что у нее безнадежно спутанные волосы, которые невозможно расчесать, серьезные серые глаза, широкий рот, растущий не по дням, а по часам, и слегка вздернутый нос. «Может быть, я и не безобразна, – убеждала себя Кэтрин, не очень-то веря в это, – но едва ли кто-нибудь станет ломать копья, чтобы взять меня на главную роль в фильме и сделать из меня кинозвезду». Втянув щеки и похотливо закатив глаза, она попыталась представить себя манекенщицей. Картина получилась безрадостной. Она сменила позу. Широко открыла глаза, придала лицу энергичное выражение и смягчила его добродушной улыбкой. Нет, ничего не выйдет. Она совсем не похожа и на типичную американку. Никуда она не годится. «У меня будет приличная фигура, – подумала Кэтрин без энтузиазма, – но ничего особенного во мне нет». А ведь больше всего на свете она хотела быть особенной, стать личностью, такой, которую бы запомнили, и никогда, никогда, никогда, никогда не умереть.

В то лето, когда Кэтрин исполнилось пятнадцать лет, ей попалась книга Мэри Бейкер Эдди «Наука и здоровье», и целые две недели Кэтрин по часу проводила перед зеркалом, добиваясь, чтобы ее отражение в нем стало красивым. К концу этого срока единственными изменениями в ее внешности, которые она сумела обнаружить, стали новые угри на подбородке и прыщ на лбу. С тех пор она перестала есть сладости, читать Мэри Бейкер Эдди и смотреться в зеркало.

Вместе с семьей Кэтрин вернулась в Чикаго и поселилась в небольшой мрачной квартире на северной стороне в Роджерс-парке, где квартирная плата была низкой. Страна все глубже увязала в экономическом кризисе. Отец Кэтрин работал все меньше, а пил все больше. Родители постоянно ругались, обвиняя друг друга во всех смертных грехах. Это заставляло Кэтрин уходить из дома. Обычно в таких случаях она отправлялась на пляж и одна гуляла по берегу, где под действием свежего ветра ее худенькое тельце обретало крылья. Часами смотрела она на беспокойное серое озеро, и сердце ее переполнялось каким-то смутным желанием, которому она не могла подобрать названия. Ей так отчаянно хотелось чего-то, что временами на нее накатывала волна невыносимой боли.

Кэтрин открыла для себя Томаса Вулфа; в его книгах, как в зеркале, отражалась та болезненная, но сладостная тоска, которая охватывала ее, но это была тоска по будущему, чему-то, что еще не наступило, как будто когда-то, где-то Кэтрин прожила замечательную жизнь, и ей не терпелось прожить ее вновь. У нее начались регулы, но, превращаясь в женщину физически, она знала, что ее запросы, желания, эта острая жажда чего-то вовсе не были физиологической потребностью и не имели ничего общего с половым чувством. Ее охватило непреодолимое желание добиться признания, подняться над миллиардами людей, заполнивших землю, чтобы все узнали ее, чтобы, когда она проходила мимо, говорили: «Смотрите, это Кэтрин Александер, великая…» Великая что? Вот тут-то и возникала проблема. Она и сама не знала, чего хотела, но изо всех сил стремилась к этому. По воскресеньям во второй половине дня, если у нее были деньги, она отправлялась в кино. Она полностью растворялась в удивительном и захватывающем мире Кэри Гранта и Джин Артур, смеялась вместе с Уолласом Биэри и Мари Дресслер и глубоко переживала любовные драмы Бетти Дэвис. Ирэн Данн была Кэтрин ближе, чем родная мать.

Когда Кэтрин училась в последнем классе средней школы, ее заклятый враг – зеркало вдруг превратилось в друга. Смотрясь в него, Кэтрин видела перед собой девушку с живым и интересным лицом. У нее были черные как смоль волосы и мягкая, белоснежная кожа. Лицо приобрело правильные и тонкие черты, рот стал красивым и чувственным, а большие серые глаза светились умом. Она отличалась хорошей фигурой с высокой и хорошо развитой грудью, изящным изгибом бедер и стройными ногами. В ее зеркальном отражении чувствовалась какая-то отчужденность, которой, как казалось Кэтрин, у нее самой не было, как будто в зеркале присутствовало нечто такое, чем настоящая Кэтрин не обладала. Она решила, что это просто часть того самого защитного панциря, который она привыкла носить.

Экономический кризис все крепче зажимал страну в тиски. Отец Кэтрин без конца ввязывался в какие-то грандиозные затеи, из которых ничего путного не выходило. Он постоянно витал в облаках, изобретая нечто такое, что принесло бы ему миллионы долларов. Он придумал подъемное устройство, помещающееся над колесом автомобиля и приводимое в действие нажатием кнопки на щитке управления. Ни один из производителей автомобилей не проявил интереса к его изобретению. Тогда он разработал вращающуюся электрическую вывеску для объявлений, которую можно поместить в торговом зале. Однако дело не пошло дальше нескольких весьма обнадеживающих совещаний с владельцами магазинов.

Он занял деньги у своего младшего брата Ральфа, проживавшего в Омахе, и решил создать передвижку для ремонта обуви, которая обслуживала бы всю округу. Отец часами обсуждал свой план с Кэтрин и женой.

– Ведь это верное дело, – убеждал он их. – Только представьте себе, сапожник сам приходит к вам! Никто этого раньше не делал. Сейчас у меня всего одна передвижка, так? Если я заработаю на ней хотя бы двадцать долларов в день, то в неделю это будет сто двадцать долларов. Две передвижки принесут нам двести сорок долларов в неделю. Через год у меня уже будет двадцать грузовиков по ремонту обуви. Тогда доход составит две тысячи четыреста долларов в неделю. Сто двадцать пять тысяч в год. И это только начало…

Через пару месяцев и сапожник, и грузовик исчезли. Пришел конец еще одной мечте.

Кэтрин надеялась, что ей удастся поступить в Северо-Западный университет. Она была лучшей ученицей в классе, но, даже получив стипендию, не сможет прожить на нее. Кэтрин знала, что настанет день, когда ей придется оставить учебу и пойти работать, устроиться, например, куда-нибудь секретаршей. Но она всегда была уверена, что никогда не откажется от заветной мечты, которая наполняла всю ее жизнь таким богатым и прекрасным содержанием. Однако девушка не представляла себе, что же это за мечта, в чем она. Оттого-то все и казалось невыносимо печальным и ненужным. Кэтрин решила, что, по всей вероятности, для нее наступила пора юности. Что бы там ни было, это так ужасно.

Двое мальчиков считали, что влюблены в Кэтрин. Одного из них звали Тони Корман. Со временем он собирался поступить на работу в юридическую фирму своего отца. Тони был на добрых тридцать сантиметров ниже Кэтрин; в нем неприятно поражали нездоровая, одутловатая кожа и близорукие бесцветные глаза, которые смотрели на Кэтрин с обожанием. Второго звали Дин Макдермотт. Он был толст и застенчив. Ему хотелось стать зубным врачом. Конечно, был еще и Рон Питерсон. Все знали, что это важная птица. Рон был футбольной звездой школы и не скрывал своих намерений поступить в колледж, получив стипендию за спортивные успехи. Он был высокого роста, широк в плечах, выглядел как актер, пользующийся огромной популярностью у женщин, и сделался любимцем школы. Единственное, что мешало Кэтрин немедленно обручиться с Роном, было то, что он попросту не подозревал о ее существовании. Каждый раз, когда она проходила мимо него в коридоре школы, сердце ее начинало бешено биться. Она отчаянно пыталась придумать какую-нибудь умную и пикантную фразу, услышав которую Рон пригласил бы ее на свидание. Однако стоило Кэтрин приблизиться к нему, ее тут же охватывало оцепенение, и они молча расходились в разные стороны. Как «Куин Мэри» и жалкая плоскодонка, думала Кэтрин, теряя всякую надежду.

Обострилась финансовая проблема. Семья Кэтрин уже три месяца не платила за квартиру, и их не выселили только потому, что хозяйка была очарована отцом Кэтрин и восхищалась его грандиозными планами и изобретениями. Теперь Кэтрин слушала отца с глубокой грустью. Он был по-прежнему весел и с оптимизмом смотрел в будущее, но ей не только резал глаз его потрепанный внешний вид, она научилась читать у него в душе. Удивительное и беззаботное очарование, с которым он всегда брался за дело, воодушевляя окружающих своим энтузиазмом, ушло безвозвратно. Сейчас он напоминал Кэтрин маленького мальчика в обличье мужчины средних лет, рассказывающего невероятные истории о светлом будущем, чтобы спрятать за ними позор своих прошлых неудач. Неоднократно она наблюдала, как он приглашал с десяток людей на обед в ресторан, а затем с веселым видом отводил одного из гостей в сторону и занимал у него деньги, чтобы оплатить счет за обед, включая, разумеется, и щедрые чаевые. Обязательно щедрые, потому что ему нужно было поддерживать репутацию. Однако, видя всю несерьезность его поведения и зная, каким безответственным и равнодушным к ней он был как отец, Кэтрин все-таки любила этого человека. Ей нравилось, что в мире мрачных, угрюмых людей он проявлял такой энтузиазм и излучал столь яркий свет. Он обладал этим бесценным даром и охотно делился им с окружающими.

В конце концов, рассуждала Кэтрин, со своими прекрасными мечтами, которые никогда не сбываются, он гораздо лучше матери, испытывающей страх перед всякой мечтой.

В апреле мать умерла от сердечного приступа. Кэтрин впервые столкнулась со смертью. Их небольшая квартира заполнилась друзьями и соседями, пришедшими выразить родственникам свои соболезнования. Сочувствовавшие шепотом произносили неискренние благочестивые фразы, как это всегда бывает, когда у кого-то в семье происходит несчастье.

Смерть высосала из матери все соки, лишила ее каких бы то ни было признаков жизни и превратила во что-то крохотное и высохшее. А может быть, именно жизнь низвела ее до такого состояния, подумала Кэтрин. Она пыталась вспомнить хоть что-нибудь общее, что связывало их при жизни матери, те случаи, когда они вместе смеялись над чем-то, поверяли друг другу свои сокровенные тайны. Однако как она ни старалась, в ее воспоминаниях оставалось место лишь для отца, энергичного и веселого. Ей казалось, что жизнь матери была всего-навсего слабой тенью, исчезнувшей в солнечном свете памяти. Кэтрин смотрела на мать, лежащую в гробу и напоминающую восковую фигуру, одетую в простое черное платье с белым воротником, и думала, какая никчемная у нее была жизнь. Для чего она жила? И чувства, обуревавшие Кэтрин несколько лет назад, вновь нахлынули на нее. Она твердо решила чего-то добиться в жизни, стать личностью, оставить по себе память в мире, чтобы не закончить свой земной путь в безымянной могиле, когда мир не будет ни знать, ни интересоваться тем, что на свете когда-то жила Кэтрин Александер, которая потом умерла и была предана земле.

Из Омахи на похороны прилетели дядя Ральф и его жена Полин. Ральф был на десять лет моложе отца Кэтрин и совершенно не похож на брата. Он занимался доставкой витаминов по почтовым заказам и сделался преуспевающим бизнесменом. Это был крупный мужчина плотного телосложения, с квадратными плечами, квадратной челюстью, квадратным подбородком и, по твердому убеждению Кэтрин, с квадратными мозгами. Его жена напоминала птичку, которая постоянно щебечет и машет крылышками. Они были вполне приличными людьми, и Кэтрин знала, что дядя одалживал своему брату много денег, но чувствовала, что у нее нет с ними ничего общего. Подобно матери Кэтрин, это были люди без мечты.

После похорон дядя Ральф сказал, что хочет поговорить с Кэтрин и отцом. Они уселись в крохотной гостиной их квартиры. Полин перепархивала с места на место, держа в руках поднос с кофе и домашним печеньем.

– Я знаю, что у тебя тяжелое материальное положение, – обратился дядя Ральф к брату. – Ты витаешь в облаках и всегда был мечтателем. Но ты – мой брат. Я не могу позволить тебе пропасть. Мы тут посоветовались с Полин, и я хочу, чтобы ты работал со мной.

– В Омахе?

– У тебя будет постоянный, хороший заработок, и вы с Кэтрин сможете жить у нас. Места в доме хватит.

У Кэтрин замерло сердце. Омаха? Ведь это конец всем ее мечтам!

– Мне надо подумать, – ответил отец.

– Мы уезжаем шестичасовым поездом, – сказал дядя Ральф. – Дай мне знать до нашего отъезда.

Когда Кэтрин с отцом остались одни, отец застонал:

– Омаха? Держу пари, что там нет даже приличной парикмахерской!

Однако Кэтрин понимала, что он устроил это представление только ради нее. Есть там приличная парикмахерская или нет, выбора у него не было. Жизнь наконец поймала его в ловушку. Не сломит ли это его духа, беспокоилась Кэтрин. Ведь ему нужно будет каждый день в установленные часы сидеть на постоянной и скучной работе. Он станет похож на вольную птицу, которую поймали и посадили в клетку. Она бьется крыльями о прутья и умирает в неволе. Самой же Кэтрин теперь придется забыть о Северо-Западном университете. Она обратилась за стипендией, но ответа не получила. Во второй половине дня отец позвонил брату и сказал, что принимает его предложение.

На следующее утро девушка пошла к директору школы, чтобы уведомить его о своем переходе в одну из омахских школ. Не успела Кэтрин, войдя в его кабинет, открыть рот, как директор сказал:

– Поздравляю тебя, Кэтрин, тебе только что присудили стипендию на учебу в Северо-Западном университете.

Вечером Кэтрин и отец долго обсуждали эту новость и в конце концов решили, что он поедет в Омаху, а Кэтрин отправится в университет и поселится в общежитии студенческого городка. Итак, через десять дней Кэтрин проводила отца на вокзал и попрощалась с ним. Когда они расставались, ее охватило чувство бесконечного одиночества. Было так грустно, что уезжает человек, которого она любит больше всего на свете. Тем не менее ей все же не терпелось, чтобы поезд поскорее тронулся. Кэтрин охватило приятное волнение при мысли о том, что теперь она будет свободна и впервые станет жить так, как ей хочется. Она стояла на платформе и смотрела, как, прижавшись щекой к оконному стеклу, отец старался последний раз взглянуть на нее, – потрепанный, но все еще красивый человек, который по-прежнему верит, что когда-нибудь завоюет весь мир.

Возвращаясь домой с вокзала, Кэтрин кое-что вспомнила и громко рассмеялась. Чтобы добраться до Омахи, отец заказал себе купе в салон-вагоне.

День зачисления в университет был донельзя волнующим. Для Кэтрин это событие имело особое значение, которое не выразить словами. Ведь перед ней открылись ворота волшебного замка, где лежат бесценные сокровища. Завладев ими, она сможет претворить в жизнь все свои мечты и добиться осуществления своих еще не оформившихся, но честолюбивых замыслов, так долго сжигавших ее сердце. Она обвела взглядом огромный актовый зал, в котором выстроились для регистрации сотни студентов, и подумала: «Когда-нибудь вы все услышите обо мне и будете рассказывать окружающим: “Мы учились вместе с Кэтрин Александер”». Кэтрин записалась на изучение максимально возможного количества предметов, получила место в общежитии и в то же утро устроилась на работу кассиршей в популярную закусочную под названием «Насест», где подавали бутерброды и пиво. Закусочная помещалась напротив студенческого городка. Кэтрин предстояло работать в ней во второй половине дня за пятнадцать долларов в неделю. На такие деньги не пошикуешь, но можно купить все необходимое, включая учебники.

В середине второго курса Кэтрин вдруг пришло в голову, что она, пожалуй, единственная девственница на весь студенческий городок. В детстве и отрочестве она слышала, как подростки обсуждали секс, и долетавшие до ее ушей случайные обрывки фраз на эту тему казались ей замечательными. Однако Кэтрин страшно боялась, что, когда она достигнет половой зрелости, секс уже не будет для нее источником радости. Судя по всему, она оказалась права. По крайней мере для нее так и вышло. Создавалось впечатление, что в университете говорили только о сексе. Его обсуждали в общежитии, на занятиях, в умывальных и в «Насесте». Кэтрин была потрясена откровенностью высказываний.

– Невероятно! Джерри просто Кинг-Конг!

– Ты это о чем, о его члене или мозгах?

– Деточка, ну зачем ему мозги?! Я шесть раз кончила с ним прошлой ночью!

– А ты пробовала с Эрни Роббинсом? Сам-то он мал, а член у него что надо!

– Алекс сегодня назначил мне свидание. Как с ним?

– Да никак. Не утруждай себя понапрасну. На прошлой неделе он завел меня на пляж, стащил с меня трусы и стал лапать. Я тоже пошарила у него между ног и ничего там не нашла.

Все захохотали.

Кэтрин считала подобные разговоры вульгарными и отвратительными, но все же старалась не пропустить ни слова. Это напоминало мазохистское упражнение. Когда девушки рассказывали о своих достижениях в области секса, Кэтрин представляла себя в постели с мальчиком, который занимается с ней самой бешеной, самой неистовой любовью. Она даже испытывала боль в паху и изо всех сил старалась упереться кулаками в бедра, чтобы, причиняя себе физическую боль, заглушить другую боль, душевную. «Боже мой! – думала она. – Я так и умру девственницей, единственной девятнадцатилетней девственницей Северо-Западного университета! Да что там университета, наверное, всех Соединенных Штатов! Девственница Кэтрин! Церковь причислит меня к лику святых, и перед моим изображением раз в год будут зажигать свечу. Что же со мной делается? – убивалась она. – Сама знаешь что, – распаляла она себя. – Никто не предлагает тебе заняться любовью, а ведь этим можно заниматься только вдвоем. Я хочу сказать, если делать это по всем правилам, то нужна пара».

В разговорах о сексе девушки чаще других упоминали имя Рона Питерсона. За свои спортивные достижения он получил поощрительную стипендию, дающую право на учебу в Северо-Западном университете, и там он стал не менее популярен, чем в средней школе. Его избрали старостой курса. Кэтрин увидела его в первый день занятий на уроке латинского языка. Он выглядел еще лучше, чем в школе. Он заметно поправился, и на лице у него появилось суровое выражение зрелого мужчины, которому все нипочем. После урока он подошел к ней, и у нее бешено забилось сердце.

– Кэтрин Александер!