Мертвая академия. Печать крови

Лакированное дерево дорогого трюмо скрипнуло, являя моим глазам коричнево-белый комочек. Зверек тут же радостно подбежал к образовавшейся щели, покорно залезая мне на руки. А я впервые смогла его внимательно рассмотреть.

Шерсть животного была слегка длинноватой. Красивого шоколадного цвета с легкими вкраплениями молока. На маленькой мордочке ярко горели умные красные глаза. Это выглядело довольно зловеще, но не тогда, когда зверек пытался облизать мне пальцы или переползал с левой ладошки на правую, щекоча их.

Я улыбнулась.

– Ну и как мне тебя назвать, дружок? – ласково спросила я, почесывая его за мелким ушком.

Хомяк вполне по-человечески разомлел и замер, прикрыв глаза.

В этот момент я почувствовала что-то странное. Словно слышу его мысли. Как будто чувствую его маленькое тело, как свое.

А хомяк едва заметно урчал. Не вслух, где-то у меня в голове, в висках.

Это было так дико и неестественно. Но самое необычное заключалось в другом. Я вновь ощутила тот самый холод, что и в первый раз, когда взяла животное на руки. Это был пронизывающий, страшный холод. До мороза на коже, до вставших дыбом волосков на руках. До могильного тумана в сердце. И с каждой секундой я чувствовала, что эта сумеречная тьма в зверьке лишь усиливается.

– Что же с тобой происходит? – прошептала я, слегка повертев малыша, пытаясь оглядеть его с ног до головы.

И достигла в этом деле некоторых успехов. Оказалось, что молочно-белые проплешины на его шерсти – это вовсе не натуральный цвет. Они скорее напоминали что-то неестественное. Какую-то мертвую седину. Не старческую, а призрачно-белую, с легким блеском стали. Эти пятна концентрировались лишь на одной половине тела. На той, от которой исходил этот самый кладбищенский холод.

Хомяк поднял на меня свои глаза кровавого цвета, ставшие внезапно ужасно грустными. Словно малыш понимал то же, что и я. Он умирал. Причем умирал не естественной смертью. А как-то дико и ненормально. Будто что-то темное отъедало от него жизнь по кусочкам.

Я тяжело вздохнула. Видимо, призрачная комендантша была права. Бедный грызун долго не протянет. Она сказала, что магия «подселения» не проходит даром для живых существ. Что бы еще это могло значить? Надо разузнать на досуге. Может, удастся помочь малышу.

Я положила зверька обратно в ящик. Пусть пока снова посидит в темноте. По крайней мере, не убежит никуда. Надо бы имя ему придумать. Хотя тогда будет гораздо тяжелее смотреть, как он медленно угасает.

Я снова вздохнула, закрыв глаза и обещая себе найти способ сохранить жизнь малявке. И уже когда задвигала ящик, вдруг словно увидела сгусток черноты вокруг хомяка. Даже не увидела, а почувствовала. Эта чернота плотно въелась в крохотные вены, проникла в кровь и кости. И даже куда-то еще глубже. Именно она губила животное. Что-то страшное, темное и магическое. Не принадлежащее нашему миру. Чуждое живым существам.

Только вот почему-то меня это вовсе не пугало…

– Сиди смирно, – шепотом проговорила я, ощущая в глубине трюмо шевеление зверька и черной отравы. И клубок тьмы едва ощутимо дрогнул. Словно осознав, что я обращалась именно к нему, а не к несчастному грызуну.

Потом я села обратно на кровать, подтянула колени к груди и задумалась. Серебристая луна бросала свои сумеречные лучи на расписное покрывало, которое я так и не осмеливалась снять, на резные стойки балдахина и мое невзрачное платье, резко выбивающееся из общей гармонии.

День был долгим и довольно тяжелым, а потому я сама не заметила, как погрузилась в глубокий сон.

И вдруг где-то на границе между реальностью и собственными ночными фантазиями мне послышался шорох. Скованный дремотой разум отказывался пробуждаться.

Еле слышно скрипнула дверь, с трудом заставив меня приподнять будто засыпанные песком веки.

Под магическим светом люстры вышел мужчина, скрытый плащом. Его лицо было спрятано под глубоким капюшоном, и только бледные аристократические руки слегка виднелись из-под широких рукавов.

Он, словно в некотором удивлении, поднял голову, взглянув на светильник. Под темной тканью капюшона мелькнули губы…

Такие знакомые, бледно-алые, не улыбающиеся. Красиво очерченный рот, жесткий подбородок, четкий уголок челюсти у самой шеи…

В следующий миг он просто щелкнул пальцами, и окружающий мир утонул во мраке. Такая приятная и обволакивающая темнота вновь постаралась утянуть меня в блаженное забытье, но я не поддавалась. Происходящее в моей комнате начало слишком сильно беспокоить, как только в разум ворвалась отчаянная мысль: это не сон.

Мужчину почти не было видно. Теперь лишь лунный свет бросал на широкоплечую фигуру призрачные блики. Это придавало незваному гостю еще больше таинственности. А мне внушало все больше опасений.

Я отчаянно прикидывалась спящей, хотя это и так было не столь уж далеко от правды. Только из-под опущенных ресниц следила с отчаянно бьющимся сердцем, как мужчина делает несколько тихих шагов к шкафу. Открывает его, затем молчаливо закрывает.

Может, это вор? Но почему его фигура кажется мне такой знакомой?

Потом он прошел к креслу, столу, трюмо. Обошел по кругу всю комнату, будто что-то искал, и наконец остановился прямо у кровати.

У меня сердце практически остановилось. Высокая темная фигура источала власть и силу. Мне не нужно было заглядывать под капюшон, чтобы чувствовать странную энергию, окружающую его как незримая вуаль.

Кровь забурлила в венах. Последний сон сдуло, как зонтики перезревшего одуванчика. Пульс застучал в горле.

Мужчина осторожно сел на краешек кровати, не отрывая от меня взгляда из-под плаща. Матрас прогнулся под его весом, а моей ноги случайно коснулись полы его одежды.

Дрожь пробежала по всему телу. Может, нужно закричать? Позвать на помощь? Ведь Леонар в соседней комнате. Он наверняка услышит. И хоть наши отношения особенно не сложились, не может же принц проигнорировать открытый призыв о помощи?

Нет, Леонар не придет, – поняла я, вспоминая, что сегодня вечером он собирался идти на какой-то там бал.

Но было еще кое-что, заставившее меня молчать.

Любопытство. Похоже, убивать или насиловать меня никто не собирался. Красть у нищей крестьянки тоже было нечего. Но зачем-то ведь пришел этот человек?

Человек, чьи губы кажутся такими знакомыми…

В этот момент он откинул капюшон, и я едва сдержала возглас изумления, смешанного со странным страхом, поселившимся где-то внизу живота, начиная с сегодняшнего утра.

Рядом со мной на кровати сидел ректор императорской академии. Дэйн Люциан.

Его узкое, немного жесткое лицо стало еще бледнее от лунного света. Серые, как камень, глаза сейчас казались чуть ярче, чем днем. Словно и в них отражались призрачные отблески ночного светила.

И смотрели эти глаза прямо на меня. Прожигая изнутри, будто читая что-то прямо в моей душе, одновременно вызывая волну мурашек на спине.

Я тяжело задышала, боясь, что он слышит, как громко стучит мое сердце.

Но, кажется, Дэйн не слышал. Он вдруг поднял руку и провел ладонью надо мной.

Едва уловимый поток воздуха от этого движения коснулся моего лица, вызвав новую волну мурашек.

– И что мне теперь с тобой делать, Лариана Ирис? – едва слышно раздался его мрачный и очень встревоженный голос.

Затем он положил руку на кровать, неожиданно коснувшись моей лодыжки.

Дрожь пронзила тело от одного этого случайного движения. И еще жарче стало в тот момент, когда я поняла, что ректор Люциан не менее ошарашен, чем я.

Он замер на миг, не отдергивая ладонь и глядя широко раскрытыми глазами на место соприкосновения наших тел.

Его мрачные серые радужки внезапно потемнели. Затем он глубоко вздохнул и вдруг осторожно коснулся пальцами моей ноги. Едва заметно скользнул ладонью вверх, вызывая во всем теле невероятные будоражащие ощущения.

Мои губы сами приоткрылись в надежде захватить чуть больше воздуха. В один миг мне стало душно. В висках бешено застучало, когда я почувствовала, что его ладонь поднялась к самому бедру, приподнимая юбку.

Жар стал почти невыносимым. И странно сладким… Ничего подобного я никогда не испытывала от прикосновений других мужчин. Но сейчас моим телом словно овладела какая-то магия.